Акварель.

      Облака пушистые, как акварельные котики, игриво плывут себе по голубому небосводу. И ничего не хочется делать, так ленно, сонно, и приятно сладостно пахнут сады, переполненные пёстрыми цветами, переполненные птичьим гомоном.       Откроешь глаза поутру – солнечная теплица, а засыпаешь – часто в окне виднеется луна, похожая на мягкий творожный рожок. Радости такие мимолётные! Маленькие пазлы. Чаще всего собираешь их, когда совсем поздно, когда уже и склеивать трудно, да и не с кем.       …Мороженое холодное-холодное, но быстро тает на языке. Привкус соленого арахиса. Невыносимо вкусно. Ел бы и ел, пока не лопнул. И бегал бы по пыльной дороге от дома к реке, от реки к лесу, легко, словно бы танцуя. Слушал бы шмелей, зажмурившись, угадывал, сколько полос на мохнатых брюшках, сдувал бы с одуванчиков все шляпки.       Двумя босыми ногами по прохладной земле, трава, что шёлковая. И если не устанешь за день, то к вечеру пройдешься по лугу до самого овражка, где в тени, такой прохладной, будто окунаешься в мятный чай, журчит ручеёк. И чище той воды, и вкуснее её, кажется, не пил раньше. Подставишь ладошки лодочкой, свежестью оросишь загорелое лицо, да сделаешь пару больших глотков. Хорошо! Хорошо до слёз.       Откуда счастье берётся? Нет у него горных вершин, нет у него подземных ключей, оно не гонится ветром, не прибывает с приливом. Оно может пригреть летним днём, одарить покоем в тенечке, может набросить вуаль тишины или стиснуть в объятиях, где слова не имеют значения. Счастье бьётся пульсом, счастье вдыхается прямо сейчас.       …Рисунки карандашом, много эскизов, целая галерея по стенам маленькой комнаты, где от света больших окон всегда чуть больше хочется щуриться на солнце и греть бока. Как белому котёнку, что на третий месяц жизни похож, скорее, на плюшевую игрушку. И вот он вразвалку и весело семенит к плошке с молоком, мочит усы, мордашку, потому что совсем еще не умеет в самостоятельную жизнь. Только уши шевелятся, и слышно довольное мурлыканье.       Потом возьмешь его на колени, осторожно чмокнешь в славный носик, почешешь за ушками, и мягонькие лапки, перламутрово-розовые кнопочки, примутся жамкать живот. Он думает, что ты – его мама, он думает, что мама – его совершенное надежное всё, спасительный берег, самое важное, тёплое, нужное. И пока еще природа не гласит иного, тебе стоит насладиться, тебе стоит дать ему свою любовь, потому что она равноценна его вере. Всё это странные слухи, будто кошки не умеют любить. А заглянешь в глаза, когда долго не виделись, и сразу понятно: вот оно. Гордость – не гордыня, кто сам по себе гуляет, тот не обязательно зазнаётся. Смешно о таком думать, когда смотришь на спящую моську, ангельское выражение которой со взрослостью и тамошними премудростями никак не вяжется.       Вчера было детство, юность, всё вперемешку. Скопились воспоминания, вещи. Разбирая шкафы на предмет хлама, с прошлым прощаешься не сразу. По мере отпускания, наверное. Когда же сжигаешь все мелочи, избавляешься от лишнего и, наконец, можешь поднять голову, чтобы посмотреть вперёд, осознаешь: материальное подслащивает лишь физически. Оно необходимо, но не абсолютно или всесильно. Правда, иногда лучше один раз дотронуться, повертеть в руках, рассмотреть трещинки и пылинки, сколы и шероховатости, чем тысячи раз представлять и возвращаться ментально. Так, с течением времени забываются лица, смываются некогда и самые знакомые черты, сливаясь в единый образ. Однажды от большинства из нас останется не вещица, не предмет, но образ, эмоция. И жива она будет до тех пор, пока жив нас помнящий. Да, это самая избитая сторона бытийного корабля, наполовину затонувшего в домыслах, но он дрейфует, покуда все мы есть.       Котёнок дёргает лапкой во сне. И даже сейчас знаешь, какой необъятной и вечной будет к нему любовь. Из страха лишиться, из страха потерять и застать минуту, когда его не станет, можно было лишить себя возможности дать ему лучшее из возможного, лишиться совместной радости, соучастия в едином потоке. И это самая большая несправедливость, и самая большая трусость – не отдавать, имея. Не пробовать, не пытаться, бояться найти, даже не искав, а найдя – не приложить ни капельки стараний, чтобы обнять! И отказывать себе в счастье, и откладывать на несусветное потом. Намеренно отворачиваться от тепла, доедать себя заживо, закусывать неуверенностью, бояться выглядеть глупо. Просто бояться. И прятать глаза от тех, кто нравится, и плакать в ночи, когда никто не видит. Извечно запрещать себе и не давать покоя, спеша успеть миллион ненужных дел, вынуждающих бросать тех, кто рядом. Не стремиться познать и полюбить себя, но ограничить и доломать, угодив безликому всеобщему эталону, какому невозможно угодить! Как страшно, сколько бесценных минут утекает попусту! Разве же это свобода, разве какая-нибудь йога, сто тысяч упражнений делали кого-нибудь улыбчивее и добрее только из того, что «так модно», «так надо», «так – стройно»? Только из любви к своей личности приходит и понимание трансформации. «Не сотвори себе кумира». Ни в чем. Нигде.       Монотонные города пожирают десятки душ. Люди толпятся, несутся, раздражаются. Вдали от цементных загонов, где природа ближе, всегда легче искать себя, легче услышать. Если готов. Если пора. И то - не для всех работает одинаково. Наверное, рай каждому свой. Как и обратное. Всё относительно, условно...       «Ур-р», - и повернется котя на бочок, прильнув головушкой к ладони. Животному раскрыться легче. Он не спросит словами, о чем тревоги, ему объяснять не нужно. Всё знают наперед, всё чувствуют.       Переделаешь кое-какие домашние дела, сложишь свежие простыни, и выйдешь на вечернюю террасу с чашкой душистого чая и ароматным яблочным пирогом, от запаха которого аж голову кружит. И так досидишься до заката, когда пасмурное небо, подсвеченное оранжево-лавандовым пропустит из-за горизонта важные вереницы туч.       Сначала затихнет мир, и каждый листочек, и каждый жучок, тепло поднимется вверх. Дунет ветерок, взъерошит волосы, взмахнет ярким крылом ретивая молния, раскатом забубнит гром вдалеке, да как сорвётся наземь водопад! Котёнок в изумлении ретируется в корзинку, спустя время выглянет, чтоб понаблюдать за дивом. А то вскоре и стихнет. На тропке соберутся лужи. Лишь бы не полез исследовать, остальное - справимся, остальное - переживем. Любопытство на безопасном расстоянии – полезно.       И сразу свежее, благодатный покой, вдыхай и живи. Живи и вдыхай. И если рядом будет кому о том рассказать, то и вовсе здорово. Рассказать о чем думается, и о чем шепчет летний дождь, и каков на вкус яблочный пирог.