Мидас

Aghora que vén a noite, vén a nosa aleghría

Над его головой смыкается золото. Марко погружается с головой в ванну, считая медовые искры перед глазами. Расплавленное золото оседает на ресницах, плывёт между пальцев. Но не обжигает — касается мягко и ласково, как шёлк. Полупрозрачная красная плёнка, которой затянута комната, бросает блики на поверхность, когда он всплывает. Похоже на кровь. Не лучшее зрелище… Тяжёлые капли стекают по ногтям. Он трогает волосы, застывшие причудливыми завитками. Проводит пальцами по щекам. Всё перед глазами сливается в благородный густой янтарь. В воздухе качается терпкий древесный дым, словно горит многолетний кедровый лес. Марко с шумом вдыхает, цепляясь за бортики ванны. На них остаются причудливые тёмные пятна. Только теперь он замечает Франческу. Лицо Франчи спокойно и незыблемо. Она сидит на краю ванны, скрестив ноги. Тёмные волосы стекают ручьём по обнажённым плечам — хотя Марко казалось, что она давно их отстригла. — Ты думаешь, что всего уже достиг, — говорит она, грустно улыбаясь. — Что весь мир в твоих руках… Но это пока не так. Марко поначалу не может понять, о чём она говорит. А потом осознание впивается в него иглой. По лицу Микьелин скользят рыжие тени. В темноте пространства Франческа выглядит обожжённой, обугленной. И всё ещё тлеет, и смотрит так, что застывшее на ключицах золото начинает плавиться. Нервы отзываются болью. Кажется ли ему слабое женское пение, затапливающее разум? E ti tes e tes, non o queres dar, pensas que o tes todo, pero non tes na'… — Просыпайся, Марко, — шепчет Франчи. — Вставай и твори. Он так давно не писал… давно не выходил в мир. Так долго, что лавры стали шипами. Марко по горло в золоте, золото бьётся внутри раскалённым комом. Он протягивает руку к Франчи, и его пальцы смыкаются на её запястье. Заключает в браслет, оставляя стигмы своих отпечатков. — Ты ведь будешь со мной? — не просит, нет — умоляет. Франческа плачет золотыми слезами. Я всегда была с тобой, Марко, читает по губам. Я — есть, и я буду. Он почти не чувствует, как Франческа наклоняется и целует его в лоб. Её одухотворённое лицо, словно из-под кисти иконописца, меркнет, золото греет кожу сильнее и сильнее, а потом весь мир перед глазами выцветает в огненно-красный. Франчи! — хочет позвать, но её фантастический образ исчезает, оставляя на прощание мягкость поцелуя — который никогда не случался и не мог случиться. Марко закрывает глаза — и открывает их в реальность. Знакомые стены комнаты — не алые, нет, молочно-белые. Под головой не твёрдость эмали, и тело согревает тяжёлый плед, никак не тёмный металл. Небо за окном раскрашено в кобальт, значит, уже светает… Рука тянется к телефону — проверить время. Тьму разгоняет электронный свет. А мрачные мысли Марко — всего одно уведомление на экране. «Давно от тебя ничего не слышно, el general. Что вы задумали с Мартой?» Менгони еле слышно усмехается. Золотое эхо в груди сжимается в комок, а потом стремительно расширяется, готовое затопить всё его существо. «Пока — ничего. Но мы будем творить, Франчи. Будем творить»