Мы никогда не знаем, что потеряли. Впереди – водоворот, я ранимый, не снимай с меня хитиновый покров.
Oxxxymiron – Хитиновый покров.
Олег откровенно заебался. К оборотням на государственной службе относились как к последним собакам: выделяли только грязную койку и невнятное трёхразовое питание. А работой грузили нещадно, Олег порой собственных лап не чувствовал и заваливался спать в волчьем виде. Исключением был, пожалуй, только подозрительно-добродушный доктор с иностранной фамилией. Он относился к Волкову как к комнатному терьерчику, называл исключительно "Волче" и чуть ли не нежно перематывал раны. Олег думал, что такое обращение излишне – на нём всё затягивалось быстро, иногда даже без шрамов. На то он и оборотень. Но врача это не особо волновало, и Олег пришёл к выводу, что в нём видят объект для наблюдения и экспериментов, не более. По военной шкале Волков звался солдатом первого ранга, мог обращаться по собственному желанию и держать форму до двух недель. Таким по уставу полагалось жить в тепле да отсиживаться в штабе до специальных распоряжений, но на деле руководство недолюбливало оборотней, старалось держать их на коротком поводке и пускало в расход при первом же случае. Олег долго терпел: отстрадал один армейский и три контрактных года, по особой просьбе задержался добровольцем ещё на семь месяцев в восточных лесах. А потом схлопотал пять отравленных пуль в спину в комплекте с крестообразным шрамом от вражеских когтей на левом боку. И в госпитале вдруг подумал, что хотел бы ещё пожить. Желательно спокойно. Желательно без войны и чужой крови на шерсти. Ему обещали полугодовой курс реабилитации, новый контракт и медаль за отвагу. Олег сказал, что с него, в общем-то, хватит, прошёл курс, порвал контракт, кинул медаль на дно дорожной сумки и купил билет в Петербург. Доктор Рубинштейн смотрел ему вслед с лёгкой грустью. Олегу, честно говоря, было плевать. *** В первую ночь на поезде Волкова настиг болезненный флэшбек: перестук рельс напоминал о служебных составах, палящем солнце и стрельбе. Его растормошил сосед, заспанный и перепуганный, протянул бутылку воды, покосился на задравшуюся футболку, из под-которой торчал обрывок шрама, и молча лёг обратно на койку. Олег был благодарен ему, говорить о прошлом совершенно не хотелось. Петербург был в восьми днях езды. Олег размышлял, как мог измениться город за пять лет. Он думал, что не узнает родные места, запутается в улицах, что люди без него шагнули вперёд. Волков не жалел о своём желании пойти в армию, он жалел о подписании длительного контракта и о том, что остался сверх отведённого, выпал из жизни на долгое время. Жалел о своём посттравматическом, ноющей груди и седине на мордочке. Последнее было особенно обидно: Олег всегда считал чёрную шерсть своим козырем. Правильно говорили, что стоило восстановиться в университете после армии. Но что сделано, то сделано. Весь ужас остался на востоке, а Олег рассчитывал зажить полной жизнью. Он ещё успеет наверстать упущенное. *** Когда Олег говорил о полной жизни, он имел в виду что угодно, но только не это. Вообще-то всё началось хорошо. На вокзале его встретил старый друг Дима Дубин – белый оборотень, с которым Олег познакомился лет в пятнадцать. Дима тогда казался щуплым и маленьким, но в форме волка раскидал добрую половину охотников, устроивших облаву на подпольный клуб для оборотней. Они по договорённости заселили Олега на Димин диван (на пару недель, пока Волков не освоится и не найдёт жильё на съём), посудачили про службу и бывшего парня Дубина – удивительно, но они до сих пор хорошо общались. А потом, как всякие приличные друзья после долгой разлуки, накидались в ближайшем баре до провалов в памяти. Три дня после без отдыха гуляли по Петербургу, Олег освежал город в памяти и удивлялся тому, что на деле изменилось малое: те же ветки метро, те же здания, те же хмурые взгляды. Волков был счастлив вернуться в стабильный и спокойный Питер. Дима Дубин был счастлив увидеть друга. Идиллию в конце недели разрушило страшное жжение в области шрама. Олег удивился: рана давно зажила, оставила только некрасивый рубец. Рубинштейн о таком не предупреждал. Внешне всё выглядело нормально, поэтому Волков решил, что пройдёт само. Двумя днями позже боль стала почти невыносимой. Олегу захотелось выть на луну, когда с болью пришли воспоминания о высоких деревьях, спутавшейся шерсти и пулях в спине. Диме пришлось отпаивать его холодной водой и убеждать, что они в безопасности. — Ты же понимаешь, что оставлять это так нельзя? — наутро голос у Дубина был твёрдый и обеспокоенный. Он сварил Олегу кофе и стоял над душой как воспитательница из детского дома во время завтрака. — Не пойду же я с этим вопросом в поликлинику. Шрам ощутимо покалывал и жёг, но Олег приказал себе терпеть. — Сходи к частникам. Или к Грому на крайняк, он в последние два года ушёл в медицину. Может посоветует что. Иногда Волкова поражало, что Дима отзывается о Игоре Громе с предельной добротой даже после их тяжёлого расставания. Эти события были связаны с ужасным недопониманием и в то время Олег считал Игоря последним мудаком, разбившим Дубину сердце, но сейчас, глядя на совершенно спокойного Диму, Волков осознавал, что виноваты, по сути, обе стороны. Конфликт сгладился за годы, но ни Дима, ни Игорь не пожелали возвращаться к крепкой связи, предпочитая оставаться друзьями. Олег задумчиво покрутил в руках кружку. Старую, с волком, свою любимую. Приятно, что Дима хранил её так долго. — Не думаю, что здесь подойдёт стандартная медицина. — Если Игорь человек, это ещё не значит, что медицину он изучает человеческую. — Как-то гордо убеждал Дубин. — В жизни не поверю, что он сам по себе заинтересовался во втором высшем на ветеринара. — Так он и не сам по себе, его девушка подтолкнула. Она в этом разбирается. В голосе Димы Олегу почудилась капелька ностальгической грусти. — Почему тогда сразу к Грому, а не к его девушке? — Волков поморщился от внезапно усилившейся боли и принялся отбивать по столу неровный ритм. — Так они вместе живут. Олег намеревался продолжить своё вялое сопротивление, но Дима смотрел упрямо и жёстко. Пришлось признать поражение: — Ладно, давай адрес. Дубин выдохнул с облегчением. *** В воспоминаниях Олега Игорь Гром жил в грязной коммуналке, питался одной шавермой и до ночи засиживался над конспектами. Поэтому когда Волков бросил беглый взгляд на сообщение с адресом от Димы, его прошило удивлением: улица в центре Петербурга, на которой, по словам Игоря-из-прошлого, жили одни богачи. Олег явно многое упустил. Пара станций метро, три улицы пешком, и Волков, шипя от боли, нашёл-таки дом Грома. Перевёл дыхание и осмотрел дворик. Красиво. Олег подумал, что на свою выручку вполне сможет снять квартиру где-то неподалёку. — Эй, волчара, — пришлось поднять голову, чтобы увидеть на балконе второго этажа кудрявую голову Игоря Грома. Голос у него был под стать фамилии: низкий и хрипловатый, громкий. — Здарова. — Помахал зажатой в руке сигаретой и сдержанно улыбнулся. Что-то в Игоре неуловимо изменилось, но Олег не мог понять, что именно. — Чего стоишь там? Поднимайся, посмотрим на твои шрамы. Волков кивнул и зашёл в парадную. Дверь ему открыла высокая девушка с живым взглядом и красными волосами. Она первая протянула руку и уверенно представилась, чуть наклонив голову: — Юлия Пчёлкина. Журналистка, девушка Игоря и просто красавица. Олег не сдержал улыбки. — Олег Волков. Оборотень, друг Димы и просто военный в отставке. — Он с радостью пожал Юле руку и вдруг понял, как соскучился по знакомствам в спокойной обстановке. Не в грязном бараке или лесах, а через друзей, без ожидания пули в спину. Пчёлкина как-то сразу расположила Олега к себе весёлыми взглядами, живыми интонациями и отсутствием суеты в движениях. Игорь Гром же был полной противоположностью Юле. Если по-русски – катастрофой. Он, пока шёл с балкона в коридор, успел что-то уронить, удариться мизинцем о тумбочку и, по ощущениям, проматерить весь мир. Олег сразу понял, кто к кому переехал. [вы можете вывезти Грома из коммуналки, но коммунальный дух из Грома – никогда]. Волков снова удивился – люди вдали от войны были совсем другие: чуть беззаботнее, чуть легче, чуть радостнее. И все такие разные. Даже тяжёлые взгляды в Петербурге воспринимались теплее. Это тепло постепенно заполняло Олега, выводило из оцепенения, давало дышать. Диван у Юли и Игоря был мягкий. И снова контраст: в армии были только жёсткие койки. Олег подумал, что слишком много сравнивает нынешнюю жизнь с прошлой. Непорядок. Прошлое нужно отпускать, а не нянчиться с ним и вспоминать поминутно. Игорь Гром громко хлопнул в ладоши и на манер типичного русского киногероя выдал: – Ну что ж, Олежа, снимай одёжку. Посмотрим, кто нашего волчка за бочок посмел тяпнуть. Юля беззвучно рассмеялась, закатив глаза. Волкову не оставалось ничего, кроме как выполнить просьбу. И знатно ахуеть. Шрам, будто был свежей раной, расползся по животу и налился красным. Это походило на огромную гематому с яркими прожилками и фиолетовыми оттисками. Только вот Олег точно помнил, что утром всё выглядело прилично-послебольнично. Прямо как завещал Рубинштейн. Рана пульсировала болью и на мгновение Волкову показалось, что его сейчас стошнит. Но Олег – военный, он видал чего похуже, он быстро взял себя в руки. А вот Грому сделалось явно не по себе. Новоиспечённый медик слегка побледнел и с гипнотическим интересом смотрел на развернувшуюся картину. – Похоже на странную карту метро. – Всё, что удалось выдать Игорю. Он отпустил край футболки Олега и жестом подозвал Юлю, мол, посмотри, что творится. Пчёлкина повертела головой, прощупала бок, что заставило Волкова сморщиться от боли, скептично хмыкнула и схватилась за справочник, который лежал на тумбочке. Задумчиво пролистала пару страниц, отрицательно кивнула, закусила губу и неуверенно сказала: – Это не наш профиль. У Олега внутренности похолодели. Он чувствовал что-то нечистое во всей ситуации. Что-то, о чём не смог бы никогда предупредить ни один Дима Дубин. Раз уж медики с уклоном на оборотней развели руками, значит дело точно дрянь. А этого Олегу не нужно. Пчёлкина вопросительно глянула на Грома. Игорь, всё ещё пребывающий в раздумьях, медленно кивнул. Мрачная торжественность повисла в уютной гостиной. Олег подумал, что это действительно похоже на плохой пафосный фильм про вампиров. Сейчас заиграет орган, сверкнёт молния и Гром скажет что-нибудь зловещее в духе "тебе осталось жить семь дней". Вместо Игоря заговорила Юля. Без пафоса, но со странным выражением, будто ей были неприятны свои же слова: – Тебе нужно к Птицу. Олег глубоко вздохнул. А это ещё кто такой?