End to Start

Чанёль вскакивает на ноги, когда 911-й входит в заднее столкновение с 488-м. Пальцы впиваются в поручни, царапаются о полущенную краску, но Чанёль этого не замечает. Все его внимание приковано к тому, что происходит на трассе. «Порше» Ифаня разворачивает, но ему удается сбросить скорость и остановиться. «Феррари» Лю Вея заносит в сторону ограждения, но и он вовремя тормозит, избегая столкновения. Визг шин — Ифань снова выруливает на трассу и мгновенно набирает скорость, оставляя соперника позади. Чанёль смотрит в зад стремительно удаляющегося 911-го, а потом цепляет взглядом экран, на котором проматывают столкновение на повторе, и в горле пересыхает. Он ударяет по поручню и спешно покидает трибуны. Кажется, теперь Чанёль понимает, почему Ифань не хотел, чтобы он приходил его поддержать. Путь до дома Чанёль не замечает. Перед глазами то и дело встает момент столкновения. Чанёль жмурится, моргает — не помогает. Слишком глубоко в память врезалось произошедшее. Он пытается отвлечься на приготовление ужина, но это занятие превращается в пытку: из рук все валится, и от собственной неуклюжести хочется кричать в голос. Звук проворачивающегося ключа, щелчок замка и шорох в коридоре бьют по нервам. От неожиданности Чанёль роняет лопатку, и томатный соус летит во все стороны. Чанёль сцепляет зубы, делает глубокий вдох и растягивает губы в приветливой улыбке как раз в тот момент, когда Ифань появляется в дверном проеме. Выглядит он вполне довольным жизнью — особенно когда вытаскивает из-за спины плюшевого альпаку. Чанёль фыркает, и на какое-то время тревоги отступают. Не может иначе, когда Ифань так смотрит на него, а взгляд полнится неподдельным теплом. — Я сегодня пришел первым. — Ифань подходит, целует Чанёля в щеку и машет альпакой у него перед лицом. Чанёль в ответ показывает тряпкой на капли томатного соуса. Ифань понимающе хмыкает. — Говоришь, на ужин будет доставка? — Не дождешься. — Чанёль грозит ему лопаткой. — Отнеси ребенка в спальню, а сам иди в душ. — А ты пока добьешь ужин? — Или он добьет меня, — говорит Чанёль на полном серьезе: кто бы мог подумать, что спагетти по-неаполитански превратятся для него в сплошные мучения? — Договорились. — Ифань снова целует, только уже в плечо, и Чанёля бросает в дрожь, что от Ифаня, разумеется, не укрывается, но он только улыбается, мерзавец, милейшей улыбкой и вместе с альпакой уходит. Чанёль выдыхает. В голове вновь вертятся мысли, полные вопросов, ответов на которые у него нет. Но все они, как один, связаны с Ифанем с того момента, как он увлекся гонками. Весь ужин Чанёль гонит от себя все глупости и подозрения, но это сложно, особенно когда Ифань с таким азартом рассказывает о сегодняшнем дне. Рассказывает обо всем, кроме столкновения, и у Чанёля неприятно сосет под ложечкой. Наверное, на его лице отражается что-то, что заставляет Ифаня замолчать. — Ты сегодня не слишком разговорчив. Что-то случилось? — Нет. — Чанёль мотает головой и широко улыбается, изо всех сил старается, чтобы голос звучал как обычно. Наверное, получается плохо, потому что Ифань щурится и изучает его пристальным взглядом, словно бы впервые видит. — Точно? — Ты не боишься? — Чего? — Это гонки. Может случиться что угодно. Тебя могут… подрезать. Кадык Ифаня дергается, во взгляде его на одно короткое мгновение проскальзывает тревога, но он берет себя в руки куда быстрее, чем обычно это делает Чанёль. — Это запрещено правилами. — Но от несчастного случая никто не застрахован. — И что может произойти? — Например, из-за высокой температуры в машине может стать плохо, и человек потеряет управление. — Чанёль словно бы подсказку дает, самого себя убеждает, оправдание находит тому, что видел на экране. — Это возможно, — кивает Ифань. — Сегодня я думал, что заживо сварюсь. И ведь еще даже не лето, а шанхайская погода уже сходит с ума. — Он тянется к сигаретам, внешне совершенно спокойный, но пальцы то и дело срываются с колесика зажигалки, и Ифань рычит. — Тогда зачем? — Зачем что? — Зачем ты это делаешь? — Ты знаешь. — Чанёль кусает губы, когда Ифань, наконец, справляется с зажигалкой и затягивается. Ментол щекочет ноздри, и Чанёль трет нос. Он не в восторге от того, что Ифань курит, но сейчас в том состоянии, когда у самого пальцы покалывает взять сигарету. — Мне нравится погружаться в эту атмосферу. Мне нравится, что я могу забыть обо всех проблемах вокруг меня, целиком сосредоточившись на гонке. — И меня тебе недостаточно, я понял. — Чанёль… — Будешь кофе? — Чанёль не дожидается ответа и поспешно встает. Руки слегка подрагивают, когда он насыпает в турку кофе. На Ифаня не смотрит, но лопатками чувствует его пристальный взгляд. Недосказанность, незаданные вопросы и напряжение наэлектризовали воздух в кухне настолько, что Чанёлю кажется — протяни он руку, и коснется его, ощутит под пальцами разряды. — Чанёль, что происходит? — В голосе Ифаня — растерянность и непонимание, от которых рыдать хочется. А еще он наверняка хмурится — брови сведены, а на переносице залегла складочка. Чанёль так отчетливо это представляет, словно бы сейчас смотрит на Ифаня, а не буравит взглядом закипающий кофе. Чанёль корит себя за то, что не смог сдержать эмоции, но обратной дороги нет. Он слышит, как отодвигается стул, слышит мягкую поступь Ифаня, чувствует его тепло, когда тот замирает позади него. Мгновение, которое он колеблется, прежде чем Чанёля обнять, превращается в вечность. Ифань носом утыкается в висок, вдыхает шумно, целует осторожно. — Что случилось? — шепотом на ухо. — Я все видел, — тихо говорит Чанёль. Так тихо, что какая-то часть его надеется, что Ифань не расслышал, и он готов даже отступить, улыбнуться как всегда и сделать вид, что все в порядке. Но Ифань не позволяет. — Видел что? — Ифань сам выключает огонь под туркой и разворачивает Чанёля к себе. Горячими ладонями обхватывает лицо и ловит его взгляд, не позволяет смотреть в сторону. — Твои глаза… Когда ты врезался в «Феррари» Лю Вея… Я видел твои глаза, Ифань. Ты был рад. — Ты был на гонках? — Черты лица Ифаня обостряются, в голосе слышится холод, словно бы Чанёль нарушил приказ. Чанёль моргает, и словно этого достаточно, чтобы Ифань стал прежним: взгляд его теплеет, смягчается, но теперь в нем растерянность и страх. Он словно подбирает слова, чтобы снова — теперь Чанёль в этом уверен — обмануть. Чанёль кожей чувствует его метания, словно бы сейчас в Ифане борются два человека: один — хладнокровный мистер Хайд, который готов на все, лишь бы скрыть одному ему известную тайну, другой — доктор Джекилл, для которого нет ничего ценнее доверия самого близкого человека. — Да, был. Разве это запрещено? — Но я же просил… — И что с того? — Чанёль повышает голос, смотрит на Ифаня в упор. Потом разворачивается и несется в спальню. Надеется, что Ифань за ним не последует, но не тут-то было. Чанёль вздыхает и прижимает к груди альпаку. — Зачем? — Ифань заходит следом, продолжает прерванный разговор. — Может, мне тоже хочется погрузиться в эту атмосферу? — в глубине души Чанёлю стыдно за то, каким ядом сочатся его слова, за чрезмерную эмоциональность, но усталость берет свое. Ифань изменился, и Чанёль хочет знать, что за этим стоит. — Чему ты радовался? — Я не… — Ты улыбался, Ифань! Другие могут не заметить, но не я. Твои глаза… Я знаю, как ты выглядишь, когда счастлив! И там, на трассе, подрезав Лю Вея, ты был счастлив! Ифань смотрит на него с мольбой, открывает рот, чтобы что-то сказать, но Чанёль качает головой, останавливая: он так не хочет больше играть в участие и понимание, не хочет давать подсказок, как Ифаню себя вести и что сказать, чтобы Чанёль сделал вид, что поверил и что все хорошо. — Ты не поймешь, — говорит Ифань, и это становится последней каплей. Чанёль толкает его в грудь. — Или ты рассказываешь, или дверь там. — Чанёль машет рукой в сторону выхода. — Только альпака остается со мной. — Ты не можешь оставить ребенка без отца! — Не переживай, когда он подрастет, он поймет, что я был прав, и согласится, что его отец — идиот, который не доверяет матери. — Матери? — Нет, отцу! Папе… Маме… Ты понял, о чем я! Ифань улыбается, и улыбка его хоть и выходит ломаной, но искренней. Чанёль выдыхает шумно, но уже не злится. Успокаивается, отпускает напряжение. Ифань подходит, треплет альпаку по голове. — Слышишь, что мать твоя удумала? Выгоняет за дверь. — И поделом. — Чанёль продолжает упрямиться. — То есть, ты в самом деле будешь просто смотреть, если я решу уйти? — Не уйдешь. — Ты так в этом уверен? — Ты не можешь оставить ребенка без отца. Чанёль готов к чему угодно, но не к громкому смеху Ифаня. Он пытается еще хмуриться для порядка, но получается так себе. За все время, что они вместе, им никогда не удавалось поссориться вдрызг, чтобы с расхождением по разным комнатам да битьем посуды. Не то чтобы Чанёль слишком этим фактом расстроен, но порой ему становилось интересно, а могут ли они вообще до такого дойти. — У всех есть темное прошлое, Чанёль. — Ифань подходит, лбом прижимается ко лбу Чанёля. — У меня нет. И у альпаки тоже. — Тогда вы исключение из правил. — Каких правил, Ифань? Ифань молчит. Чанёль ждет, но потом не выдерживает и бьет его альпакой по голове. Ифань возмущенно на него смотрит, но упрямства Чанёлю не занимать, и он не оставляет Ифаню никаких шансов. — Если я тебе расскажу, ты меня бросишь. — Ну уж нет. — Чанёль складывает ладони на груди, смотрит на Ифаня исподлобья. — Если я тебя и брошу, то только потому, что ты мне не доверяешь, а не из-за твоего придуманного темного прошлого. — Чанёль, послушай… — Нет, это ты меня послушай, Ву Ифань. — Чанёль сердито смотрит. — Меня не волнует, что было в твоем прошлом, потому что есть настоящее, в котором есть мы и в котором мы любим друг друга. Но я против того, что ты от меня что-то скрываешь, и если ты в самом деле любишь меня и нашего ребенка, то… Ифань не дает ему договорить: бесцеремонно прерывает хриплым «Спасибо» и поцелуем и не реагирует на возмущенное Чанёлево «Ну не при детях же!» Впервые за долгое время Чанёль засыпает спокойно. Сегодня Ифань ничего не рассказал: только кивнул на вопрос, связано ли это с гонками. Но позже — он это знает наверняка — доверится ему. И теперь Чанёль сколько угодно готов ждать и собирать разрозненные кусочки Ифаневых воспоминаний.