—
Вот только ни через пару деньков, ни через неделю, он так и не приходит к какому-то ответу. На каждый новый плюс находится два минуса, и пока что количество отрицательного в два раза перевешивает положительное. Бокуто бы сказал, что в таком случае нужно просто отказаться и дело с концом, но Бокуто ни о чëм не знает, потому что Акааши как обычно взвалил всë на себя. Кейджи уже минут десять сверлил туманным взглядом монитор, тщетно пытаясь вникнуть в текст. Отредактированный материал нужно было сдать уже завтра, но Акааши до сих пор сидит над первым фреймом и думает, как скоро он подохнет от жары. Ещё через десять минут, когда ему начинает казаться, что юный истребитель нечисти Мияно Минамото смотрит на него как-то осуждающее, Акааши психует и захлопывает крышку ноутбука. — Полегче там, — говорит со своего стола Сатоши, главный редактор. — Что, тоже бесит, что они с Каори до сих пор не вместе? — Я до неë даже не дошëл, — Акааши вздыхает и разминает руки, сгоняя со стола обнаглевшую муху. — Она появляется во второй главе. Кейджи ничего не говорит, просто кидает обречëнный взгляд на Сатоши, и тот понимающе кивает. — Пойдëм-ка покурим, — говорит он, поднимаясь со своего места. — Я же не курю. — Воздухом тебе подышать не помешает. Акааши выползает из-за своего стола и бредëт за ним по извилистым коридорам издательства. Он любил свою работу даже сейчас, когда его мозг отказывался формировать связные мысли, в здании стояла духота, а под задницей находилась пороховая бочка под названием «ужин с родителями». Всë это, конечно, мешало плодотворной работе, но Акааши не жалел, что не пошëл на поводу у предков и выбрал филфак, а через четыре года пришëл сюда на собеседование. Сатоши открыл дверь чëрного хода, выпуская Кейджи на задний двор, который работники за пару месяцев превратили в курилку. Директор Коджи сначала ругался, а потом дизайнеры увидели, как он с потерянным видом курит здесь в полном одиночестве, свесив ноги с крыльца. С тех пор это место официально признано всеми отделами, в том числе и редакторским, глава которого сейчас раскуривал «Lucky Strike», задумчиво глядя в даль. — Тяжëлый денëк? — ненавязчиво поинтересовался он. — Неделя, — хмыкнул Акааши. — Семейные разборки. — Твой волейболист в чëм-то провинился? Акааши отрицательно помотал головой. О его отношениях с Бокуто знали здесь немногие, в основном только те, кто случайно увидел, как Кейджи прыгает в машину к одному из игроков «Чёрных Шакалов». Все СМИ пророчили Бокуто большое будущее и место в сборной Японии, так что те, кто хоть немного разбираются в спорте, знают о подающем надежды молодом волейболисте. Акааши боялся, что его начнут травить и доставать, а потом на его столе появится заявление на увольнение по собственному, но ничего не произошло. Всем было всë равно. Только Сатоши пару дней мерзко шутил про «мяч» Бокуто и «поле» Акааши, но вскоре даже он успокоился. — Мои родители хотят поужинать с нами, но что-то мне подсказывает, что мы поубиваем друг друга. — Так откажись, в чëм проблема? — спасибо, Сатоши-сан, вы очень помогли. — А вдруг это мой шанс наладить с ними отношения, а я так беспечно его упускаю? Сатоши выпустил последний клубок дыма и выкинул сигарету в урну. — Я так тебе скажу, мой юный кохай, — он хлопнул Акааши по спине, и тому на секунду показалось, что ему только что сломали лопатку, — кто не рискует, тот полный лох, так что бери с собой пистолет и смело топай на ужин с родителями. Если что, звони, помогу спрятать трупы. Акааши не очень нравится, что к нему поступает уже второе предложение убить своих родителей, а он не видит в этом ничего странного. Сатоши закончил свою проникновенную речь и оставил его принимать своë почëтное звание лоха. Этот разговор Акааши мало чем помог, разве что идея взять с собой огнестрельное оружие показалась не такой уж и плохой. Только он собирался высказать эту интересную мысль Бокуто, телефон тут же завибрировал в кармане брюк. 15:46 угадай, кто зовëт нас попить пивка сегодня вечером15:46 Только не Атсуму
15:47 расслабься, он сделал всем одолжение и лëг в больницу с растяжением15:47 Бокуто-сан, вы такой грубиян
15:47 не правда, я люблю свою стаю15:47 Так кто нас зовëт?
15:47 моя Курочка15:48 А что, Цукишима куда-то уехал?
15:48 нет, но Куро сказал, что он не против15:48 Готов поспорить, он даже не знает, что мы придëм
15:49 возьми попкорн, сегодня идëм смотреть, как Цукки лупит Куро половником—
Цукишима и Куроо жили в Накано, одном из самых тихих и спокойных районов Токио. На Кичиодзи, где обитали Акааши и Бокуто, у них не хватало денег, хотя бы потому что Куроо только встаëт на ноги в своëм отделе продвижения спорта, а Кей ещё не окончил университет. Тем не менее, они все жили на одной линии поезда, что делало возможным встречаться хотя бы раз в две недели и ныть о насущных проблемах. Дверь им открыл Цукишима, уже с порога давая понять своим выражением лица, что принимать собутыльников своего парня в своей квартире ему совсем не в радость. — Обувь на коврик ставьте, я только полы помыл, — буркнул он, убирая в ящик огромные кроссовки Куроо. — Дай угадаю, ты не знал, что мы придëм? — спросил Бокуто, звеня пакетом с банками пива. — Узнал пятнадцать минут назад, — вздыхает Цукишима. — Куроо хоть жив? — Я туточки! — раздался с кухни громкий голос Тецуро. — К сожалению, — Цукишима снова вздыхает. Акааши зашëл в зал вслед за Бокуто и упал на татами, закинув на стол пакет с роллами. Куроо выплыл из кухни в синем фартуке с Микки Маусом спустя несколько минут, неся целый поднос гамбургеров в руках, а Кей плëлся хвостиком за ним с двумя горшочками непонятного содержимого, отдалëнно похожего на суп. — Какой химозой ты собрался травить нас на этот раз? — Бокуто придвигает один горшок к себе. — Это не химоза, а клэм-чаудер, между прочим, национальное американское блюдо, — с видом знатока отвечает Куроо. В прошлый раз, когда Тецуро решил освоить вьетнамскую кухню, Акааши провëл полночи в обнимку с белым другом, а Бокуто носился вокруг него, совершенно позабыв про свои соревнования. Куроо тогда припëрся к ним с черничным пирогом в качестве извинений и был послан на все четыре стороны, но сердобольный Акааши всë-таки принял пирог, и совместно с Бокуто решил скормить его Атсуму. — Как Цукишима ещё не слëг с язвой желудка, питаясь твоей едой? — С божьей помощью, — фыркает он, присаживаясь напротив. — И ты, Брут! — Куроо схватился за сердце, проявляя свой скрытый актëрский талант. — Почему все наши посиделки всегда превращаются в коллективную травлю Куроо Тецуро? — Потому что ты дурачок, Куроо Тецуро, — Цукишима улыбается и целует Куроо в плечо. Тот сразу же встрепенулся и нахохлился, словно уже и позабыл про коллективную травлю, а Кей вновь вернулся в свой холодно-равнодушный образ «я, конечно, сука, но для этого челкастого придурка могу сделать исключение». Клэм-чаудер, на удивление, оказался очень даже вкусным и рвотных позывов пока что не наблюдалось, но от слабого желудка Акааши можно было ожидать всë, что угодно. Уплетая гамбургеры, ещё одно творение американской кухни, Куроо пустился в рассказ о путешествии в Непал, которое они собирались совершить этим летом. Мечтой Тецуро ещё со школы было заняться альпинизмом, а Цукишима, падкий на исторические памятники, был не против окунуться в культуру народов севера. Казалось бы, лето, и самый лучший вариант для отдыха — морское побережье, но эти двое рвутся в горы. И попробуйте только усомниться в существовании родственных душ. — Вот ты, Акааши, куда бы хотел съездить? — спросил Куроо, когда спор о местах для отпуска начал набирать обороты. Кейджи оторвался от ковыряния ложкой остатков супа и поднял голову, прокручивая в голове вопрос. Бокуто смотрел на него взволнованно, слегка сжимая под столом худую ладонь. Акааши переодически выпадал из разговора и проваливался куда-то в свои мысли, но все пытались вытащить его обратно, как могли. — Не знаю, возможно, к океану. Я люблю воду и это ощущение глубины. — И чтоб сëрфингом можно было заняться! — поддержал Бокуто его идею. — Тоже мне, сëрфингисты, — насупился Куроо. — Я когда рассказал Кенме, что мы собираемся в горы, он сморщился так, будто сожрал целый лимон. — Кенма просто более приземлëнный, не любит активный отдых, — сказал Акааши, вступаясь за своего давнего друга. — Точно! И передай ему, когда увидишь в следующий раз, чтобы заканчивал долбиться в свои игрушки по ночам, — вдруг воскликнул Бокуто. — Хината до утра не спит, пялится на его стримы и опаздывает на тренировки. — Обойдëшься, совушка ты моя! Когда-нибудь Кенма разбогатеет на своих видеоиграх и обеспечит нам безбедную жизнь, да, Цукки? — Куроо придвинулся поближе, закинув руку ему на плечи. — Мечтай, Куро, — Кей вздыхает и тянется за последней банкой пива. — Кстати, он нам такую прикольную штукенцию подогнал на годовщину! — Куроо встал на ноги, едва не опрокинув пустые горшочки. — Бо, ты обалдеешь, я серьëзно! Бокуто обеспокоенно посмотрел на Акааши, будто спрашивая разрешения отойти, и тот улыбнулся, быстро клюнув в щëку. — Не смей рассказывать Акааши, пусть он сам посмотрит, — наказал Тецуро Цукишиме и потащил Бокуто в другую комнату. — И что там? — спросил Кейджи, когда эти двое скрылись. — Робот-пылесос. — Серьëзно? — Тецу с ума по нему сходит, — Цукишима усмехается. — Пылесосит по два раза за день. — Удобно, однако. — И не говори. Акааши прилëг на согнутые в локте руки и толкнул пальцем пустую банку. Та звякнула, но не упала. Ему самому было тошно и стыдно за то, что он своим настроением заставляет волноваться окружающих, но не мог думать ни о чëм другом, пока на горизонте маячила эта проблема с родителями. — Ты какой-то грустный, — констатировал факт Цукишима. — Случилось чего? — Боже, неужели, это так заметно? Ты уже второй человек за сегодня, который спрашивает это у меня и мне кажется, что я всех достал. — Ну, видимо, нам не всë равно на тебя. Можешь не рассказывать, если не хочешь, я не буду настаивать. Акааши подпëр щëку рукой и задумчиво хмыкнул. Что ж, Цукишима умный, может, он подскажет что-нибудь дельное. — Как твои родители отреагировали на Куроо? — Чуть не поседели, — весьма мрачно начал Кей. — Они всë ждали, когда я приведу домой маленькую хрупкую девушку, а я притащил какое-то чучело двухметровое. — Могу себе представить. — Да, это было что-то. Но они меня приняли, правда не сразу. К Куро сначала относились как-то настороженно, будто боялись, что он меня насилует или ещë чего по-хуже. Сейчас мама называет его котиком, а папа вторую неделю уговаривает достраивать дачу летом. Акитеру вообще может целые сутки обсуждать с ним политику и волейбол. Идиллия, в общем. Акааши улыбнулся, тепло так, без зависти. Он очень сильно хотел бы также свободно разговаривать с родителями про Бокуто, делится его успехами в спорте, и ужинать вместе хоть каждые выходные, не боясь получить новую рану на сердце. Хотел бы, но, к сожалению, как Цукишиме, ему уже не повезëт. — А к чему ты спрашиваешь? — прервал Кей его поток размышлений. — Мои предки тут недавно нарисовались, зовут меня и Котаро на совместный ужин, пропади он пропадом. — Я так понимаю, ты не горишь желанием? — В том-то и дело, что я без понятия, чем я там горю. Синим пламенем, наверное, — Акааши фыркает и устало трëт глаза. — Не могу решить, надо мне это или нет. — А что говорит Бокуто? — Котаро слишком хороший и поддерживает любое моë решение, так что здесь он мне не помощник. — Он просто не хочет на тебя давить, это ведь твоя семья, всë-таки, — говорит Цукишима и скашивает взгляд куда-то в сторону. — Скажи ему, что в этот раз тебе нужна его твёрдость. Поверь, они ведь только и ждут того, когда смогут разобраться с нашими проблемами. — Предлагаешь нагло скинуть ответственность? — Кейджи ухмыляется. — Я тоже иногда этим грешу, когда боюсь что-то предпринимать, — Цукишима пожимает плечами. — Просто говорю Тецу, что он старше и наверняка лучше знает. Он с этого тащится похлеще, чем с пылесоса. Акааши снова улыбается. Он и не подозревал, что Цукки, на самом деле, такой приятный и рассудительный собеседник, а ещё отличный манипулятор. Им редко выпадал шанс вот так поболтать, но нужно обязательно это исправлять. — Цукишима, ты такой хороший, — Кейджи подозревал, что это заговорило в нëм пиво. — Прекращайте, Акааши-сан, у меня репутация, — оветил он деланно холодным тоном. Через секунду оба тихо рассмеялись, уже окончательно разморëнные алкоголем. А ещё через несколько минут в комнату въехало круглое металлическое нечто. — Знакомьтесь, это «Цукки 2.0»! — прокричал Куроо, пока рядом восхищëнно пищал Бокуто. — Кейджи-и-и, мы просто обязаны завести такой же! — Котаро накинулся на Акааши, сжимая в объятиях и шатая из стороны в сторону. «Цукки 2.0» объехал вокруг стола, чуть не засосал чей-то носок с пола, а потом благополучно врезался в стену. — Как скажешь, — усмехнулся Кейджи, откидываясь на чужую грудь, и закрыл глаза.—
Переломный момент произошëл через неделю, когда команда Бокуто вышла на соревнования в летнем турнире. В первом круге с «Чëрными Шакалами» столкнëтся «Сунтори Санбëрдз» из префектуры Осака, а они, на минуточку, чемпионы 2007 года. Однако Бокуто волновало только то, что игра выпадала на выходные, и это делало возможным взять с собой Акааши. Он уже не раз бывал в Токийском дворце спорта, но в этот раз Бокуто каким-то образом протащил его в раздевалку. Акааши не бывал в спортивных раздевалках ещё со времён школы, но сразу же узнал этот мужской запах пота, мыла и дезодоранта Атсуму Мии. — Какие люди к нам пожаловали! — воскликнул он, как только за Акааши закрылась дверь. — Ты с нами будешь играть, Акааши-кун? — Не бойся, Мия, я здесь в качестве группы поддержки, а не чтобы занять твоë место, — доброжелательно улыбнулся в ответ Кейджи. — Сакуса, ты только глянь на него, какой остряк! Сакуса, сидящий на скамейке у своего шкафчика, лениво поднял взгляд и снова опустил его в экран телефона, таким образом выражая приветствие. Акааши поздоровался с остальными участниками команды, которых знает благодаря некоторым совместным тусовкам, куда обычно брал его Бокуто, и вскоре снова был утянут в болтовню Атсуму обо всëм на свете, в том числе и о его до сих пор ноющей лодыжке, пока Котаро занялся переодеванием в форму. — В этот раз Хината будет в основном составе, потому что… — рассказывал Мия, а потом замолчал и оглянулся. — Кстати, а где Хината? Хината, лëког на помине, в эту же секунду распахнул дверь ногой, одной рукой держа телефон у уха, а второй таща за собой высокого юношу в бежевом пальто. — Да, Кенма, заходишь, а потом сразу поворачиваешь налево, — ворчал Шоë в трубку. — Просто иди за толпой и точно не потеряешься. Нашëл? Всë, давай. — У нас что сегодня, день открытых дверей? — недовольно пробурчал Атсуму, увидев очередного гостя. — Ты что тут забыл, Кагеяма? Акааши смотрит на него и чуть не давится воздухом. Кагеяму Тобио он видел в последний раз в тренировочном лагере на третьем году обучения, а потом жизнь разбросала их по разным уголкам страны, и он уж точно не думал, что встретит его здесь и сейчас, да ещё и под руку со своим бывшим заклятым врагом. — Я пришëл поболеть за Хинату, — ответил Кагеяма, а потом увидел Акааши и округлил глаза. — Здравствуйте, Акааши-сан. — И тебе привет, Кагеяма. — Кагеяма? — из-за стенки вылетел Бокуто, уже полностью переодетый. — Твою ж налево, ты где пропадал? Сто лет тебя не видел! На Акааши больше никто не обращал внимания — звездой дня стал Кагеяма. Хината как мог отгонял от него своих сокомандников, пока в раздевалку не вернулся капитан и не отправил его переодеваться. — Так, уважаемые парни наших игроков, мне кажется, вам уже пора расходится, — сказал Мейан, подталкивая Кагеяму к двери. Акааши быстро притянул Бокуто к себе и чмокнул в уголок губ, заставляя его светится от счастья. Тихонько пожелав всем удачи, он отправил Котаро воздушный поцелуй на прощание и вышел, а тот едва не свалился на пол от нахлынувших чувств. Эта стратегия работала безотказно, ибо после такого маленького знака внимания Бокуто не терял выигрышный настрой ещё очень долго. Тобио собирался пойти в совершенно другую сторону и на другое место, но Акааши потянул его за собой, потому что почему бы и нет. Он был бы не против поболтать с Кагеямой и, возможно, представить его кое-кому, кто будет весьма удивлëн его увидеть. Три знакомые макушки он заметил сразу: светлая, возвышающаяся над всеми, тëмная а-ля взрыв на макаронной фабрике, и двухцветная, склонившаяся в три погибели над приставкой. Первым его заметил Куроо — сначала помахал, а потом молча охренел. — Ты откуда тут взялся, шняга немецкая? Я не про тебя, Акааши, — сказал он без капли злобы, но с литром удивления. — Цукки, глянь, кто пришëл. Цукишима повернулся и также беззвучно обалдел. — Здравствуйте, Куроо-сан, — Кагеяма подал голос первым, слегка откашлявшись. — Привет, очкарик. Удивление Цукишимы тут же сменилось на острую, едкую ухмылку. — Ну здравствуй, король. — Тише, мальчики, не ссорьтесь, помадка у меня, — влез Куроо, когда почувствовал витающее в воздухе напряжение, а потом как бы невзначай толкнул Кенму плечом. — А ты поздоровайся хотя бы ради приличия! — Привет, Акааши, — ответил тот, не поднимая головы. Кагеяму он, судя по всему, даже не заметил. Кейджи и Тобио сели позади этой троицы, но это не мешало Цукишиме обмениваться колкостями с Кагеямой. Было ясно, что им интересно узнать о жизнях друг друга после выпуска, но делали они это в весьма странной форме. Акааши видел что-то такое у Куроо и Яку, поэтому решил для себя, что это такой определённый вид дружбы, когда взаимное унижение друг друга не воспринимается всерьёз, а действует как способ общения. Акааши старается ходить на все матчи Бокуто, но каждый раз приходит в такой неописуемый восторг, словно в первый раз увидел своего парня на поле. Он уже давненько не брал в руки мяч, да и в целом отдалился от волейбола, но Бокуто буквально им дышал, а Акааши не мог не перенять от него это чистое наслаждение игрой. Кагеяма то ругался на Хинату за его безалаберность, то орал на весь стадион, какой он крутой, да так, что Кейджи иногда приходилось затыкать уши, чтобы не оглохнуть. Цукишима вёл себя более сдержанно, но в особо напряжённые моменты хватался за локоть Куроо, пока тот сочинял уже пятую кричалку посвящённую Бокуто, а Кенма рядом нервно кусал ногти и, не отвлекаясь, следил за игрой. И это всегда происходит, когда ты не ждёшь. Когда вдруг хочется спрыгнуть с балкона в самом разгаре вечеринки, когда на семейном застолье к горлу подкатывает ком, когда на важном матче среди шумной толпы ты вдруг ощущаешь болезненное одиночество и проваливаешься в пустоту. Зал оглушает последний свисток и взрывается аплодисментами подскочивших со своих мест болельщиков, но Акааши не может хлопать, он даже не может встать, опасаясь, что ноги предательски подкосятся от усталости последних недель, так невовремя накатившей на него разрушительной волной.—
— Ты точно не хочешь пойти? — уже в десятый раз спросил Бокуто, сжимая ручку входной двери. Акааши улыбается и мотает головой, но Бокуто смотрит на него недоверчиво, словно знает, что что-то не так. Команда позвала их в кафе, чтобы восполнить потраченные силы и отметить первую в турнире победу, но Кейджи упорно отказывался и отправлял Котаро веселиться без него, а всё потому что ему мешало это. Акааши всё ещё почувствовал это по пути домой, когда желудок резко скрутило, а на лбу выступила испарина, когда мысли о родителях нахлынули в двойном объёме, пальцы заламывали сами себя, и нога непроизвольно пинала автомобильный коврик. Акааши улыбался через силу, до боли в щеках, только бы Бокуто ничего не заметил, только бы не испортить ему настроение своим приступом тревожности, только бы дотерпеть до его ухода, чтобы потом в одиночестве на части развалиться, но Бокуто, какой же проницательный, всё не унимался. — Привезти тебе чего? Что-нибудь хочешь? Да. Хочу, чтобы ты сам понял, что мне плохо, чтобы мне не пришлось ничего тебе говорить, чтобы ты сам обо всём догадался, чтобы ты всё решил за меня, чтобы спас меня, чтобы спрятал, чтобы защитил, чтобы… — Нет, Котаро, иди уже, тебя ждут, — Акааши хватает его за воротник рубашки и впечатывается в губы, чтобы скрыть свои покрасневшие глаза. Бокуто сминал его губы своими, грубо удерживая своими широкими ладонями талию, пока Акааши плавился в них, словно на медленном раскалённом огне. Он устал, он хотел уменьшиться до размера пуговицы, чтобы спрятаться в чужом кармашке и избавиться от этих изматывающих мыслей, от тяжёлого выбора, напоминающего о себе каждую минуту, но вместо этого отстраняется, поправляет смятый воротник и машет рукой на прощание. Котаро смотрит на него долго и тяжело, но не находя ответа на свой немой вопрос, разворачивается и прикрывает за собой дверь. Кейджи облегчённо выдыхает и падает на неё свинцовым грузом. Мир перед глазами уплывает куда-то за горизонт, но Акааши всё равно предпринимает попытку сделать шаг вперёд, чтобы доползти до аптечки. Нога опускается и не находит опоры — он летил вперёд, уже готовясь поцеловаться носом с половицами, но в последний момент две сильные руки хватают его за талию и тянут обратно. — Я так и знал, — говорит Бокуто, приземляясь вместе с Акааши на пол. — Обязательно нужно было меня обманывать? Кейджи поджимает колени к груди, смотрит виновато и затравленно, пытается извиниться, но вместо слов из горла вырывается всхлип. Бокуто мгновенно теряется и пугается, обнимает его вздрагивающего, прижимает чёрную макушку к своей груди. Они с Акааши практически одного роста, но сейчас он съёжился и превратился в крохотный комочек, настолько хрупкий, что его можно раздавить одними указательными пальцами. Котаро и не думает делать подобное, он всего лишь гладит взъерошенные волосы и чувствует, как пропитывается слезами его футболка. — Что случилось, тыковка? Тебя кто-то обидел? Если да, то я его побью, — Бокуто поднимает голову Кейджи, вытирая мокрые покрасневшие щёки подолом футболки. — У тебя что-то болит? Тошнит, голова кружится? Пожалуйста, скажи, что мне делать, и я всё сделаю. У Акааши сил хватает только на то, чтобы отрицательно помотать головой и выдавить тихо: — П-прости. — За что, Кейджи? — Бокуто нахмурился, как будто его только что оскорбили. — За то, что и-испортил тебе… — Ты ничего мне не портил! — воскликнул Котаро, хватая Акааши за плечи. — Подумаешь, не сходил в кафе, да я и дома поесть могу! Ты, вообще-то, важнее. — Но вы же победили… — И что? Мне теперь всё бросить и только о победе думать? Она даже не считается за победу, это был только первый круг. — Я не хотел опять разводить сопли, оно как-то само… — Акааши снова всхлипывает и прячет лицо в колени. — Разводи сколько хочешь, я всё вытру. — Я тебя не заслуживаю. — Ты заслуживаешь меня больше всех остальных, — Бокуто снова заставляет его посмотреть на себя и целует в лоб. — А теперь рассказывай, почему ты плачешь. Путаясь и сбиваясь, Акааши рассказал о том, как не спал по ночам из-за разрывающих на части мыслей, как просрочил сдачу целого тома манги, потому что не мог собраться с силами, как четыре раза порывался позвонить матери и отцу, а пять — удалить их номера, как жалел себя за испорченное детство, как хотел, чтобы Котаро решил всё за него, и как в результате всего этого мозгового штурма явно заработал переутомление. Бокуто долго молчал, обдумывая всё сказанное, а потом стиснул руку Акааши и устремил на него донельзя серьёзный взгляд. — Я сейчас буду ругаться, Кейджи. Акааши скукожился и кивнул несколько раз, понимая, что, в принципе, он заслужил того, чтобы его немного поругали. — Объясняю раз и навсегда — ты для меня не тяжёлый груз, который я могу скинуть в любой момент, — Бокуто говорил твёрдо и медленно, словно злился и при этом общался с глухонемым. — Я хочу и буду тебе помогать, потому что люблю тебя, но ты будто этого не понимаешь, а я уже не знаю, как ещё до тебя донести. У тебя есть какие-то страхи? Покажи на них пальцем и уничтожу их все. Комплексы? Перечисляй, я разберусь с чем угодно. Проблемы? Вываливай их на меня, я всё решу, слышишь? Но ты только говори со мной, ладно? Не закрывайся в себе, не прячься, не прогоняй меня, когда нуждаешься в поддержке, потому что я готов тебе её оказать даже если буду на кубке мира на другом конце света. Одно твоё слово — и я примчусь хоть с Луны, пойми это уже наконец. Акааши тупо хлопал ресницами, как годовалый ребёнок, которому впервые дали в руки погремушку, а потом сорвался и обхватил руками шею Бокуто, чуть не повалив их обоих на пол. Котаро такой резкости не ожидал, так что для сохранения равновесия пришлось упереться одной рукой в пол, а другой удерживать бесцеремонно рассевшегося на нём Кейджи. Не то чтобы Бокуто когда-то был против этого, особенно, когда Акааши было плохо, особенно, когда плохо было им обоим. — Ты такой хороший у меня, я завидую сам себе, — пробормотал Кейджи куда-то в его шею. — А вот тебе не очень. — Кейджи, ты опять… — Всё, это был последний раз, честно-честно, — Акааши берёт в руки его лицо и улыбается, но улыбка выходит скорее печальной и вымученной, чем облегчённой. — Прости меня тысячу раз, только не злись, ты же не злишься? Бокуто пытался злиться все те года, что они вместе, но у него никогда всерьёз не получалось, потому что вы вообще видели Акааши, как на него можно сердиться? Котаро может вести себя агрессивно на матчах, может крыть матами водителей в пробке, даже может прикрикнуть на Куроо, но когда рядом растрёпанный Кейджи просит у него прощения — это обезоруживает Бокуто полностью. — Ты же знаешь, что я не умею на тебя злиться, — он заботливо поправляет съехавший рукав футболки, а потом шутливо грозит пальцем. — Но если продолжишь извиняться — я тебя покусаю. — Тогда извини, что извиняюсь. Бокуто не обманывает и кусает Акааши за нижнюю губу, а тот кусает его в ответ. Слёзы высыхают, бледные щёки розовеют, и Акааши чувствует, как его развозит. Котаро видит, как чьи-то шаловливые ручонки расстёгивают его брюки, и сначала даже не сопротивляется, но потом будто что-то вспоминает и отодвигается, разрывая горячий поцелуй. — Стой-стой, притормози-ка, — говорит Бокуто, снова откидываясь назад. — Мы ещё не решили, что делать с ужином. — Потом, — Акааши подаётся вперёд, но его тут же перехватывают две большие ладони. — Нет уж, давай сейчас, ягодка моя, — Бокуто держит его плечи, игнорируя недовольное сопение. — Ты хочешь, чтобы я решил, приглашать твоих родителей или идут они лесом? Легко. Сказать тебе честно, я бы даже не пустил их за порог, зная, какие страдания они принесли тебе в детстве, и как ты изводишь себя из-за них сейчас. Но если всё оставить, как есть, ты и дальше будешь метаться из крайности в крайность, сомневаясь в этом выборе, поэтому, плевать, пусть приходят. Пока не попробуем — не узнаем. — А если, ну, они опять начнут? — осторожно интересуется Акааши. — А если начнут — я выставлю их за дверь. Не забывай, что в нашем доме они просто гости и мы имеем полное право их выгнать, если они будут плохо себя вести. — А ты сам-то будешь себя хорошо вести? Бокуто поджимает губы и отводит взгляд. Сложно относится непредвзято к родителям Акааши, прекрасно помня все вечера, когда он приходил к нему с покрасневшими глазами и синяками на руках, ища спасение от того, что происходит у него дома. Сложно, но если Кейджи готов дать им второй шанс, Котаро тоже не против попробовать. — Я постараюсь, но ничего не обещаю.—
Акааши сервирует стол дотошно и скрупулёзно, следя за расположением всех приборов вплоть до чайных ложечек. Снаружи он был совершенно спокоен, как и всегда, но любое неосторожное движение и неаккуратно лежащий нож заставляли его судорожно выдыхать и поднимать глаза к потолку, чтобы остановить медленно приближающуюся истерику. Бокуто в спальне был занят выбором одежды, чтобы по одному взгляду на него было понятно, что он взрослый и самодостаточный молодой человек, которому можно доверить Акааши беспрекословно, но целая коллекция футболок с трансформерами говорила явно об обратном. Тяжело вздохнув, он напялил на себя подаренную Куроо чёрную футболку с надписью «Call me Daddy», которая всегда вызывала у Акааши приступы смеха, и услышал звон разбитого стекла с кухни. — Кейджи? — Бокуто обеспокоенно заглянул в приоткрытую дверь. — Что случилось? Акааши сидел на полу и дрожащими руками собирал с пола то, что осталось от стакана, пока за его спиной сходил с ума свистящий чайник. Котаро подлетел к столешнице и выключил его, а потом схватил со стола полотенце и принялся складывать осколки стекла прямо на него, осторожно вынимая их из рук Кейджи. — Ну ты куда голыми руками-то полез, горе луковое? — Бокуто внимательно осмотрел его ладони на наличие порезов. — А если бы поранился? — Отец бы решил, что я просто струсил и решил убить себя, лишь бы с ними не встречаться, — как-то совсем невесело усмехнулся Акааши. — А мама бы добавила, что я до сих пор на стол накрывать не научился. — Перестань уже себя накручивать: отец бы сказал, мать бы подумала — ты это весь день повторяешь. Тебе ли не плевать, что они там подумают? В своём доме ты имеешь полное право выглядеть и вести себя так, как тебе хочется, и как подавать на стол решать уже тебе. — Ты не понимаешь, она может придраться к любой мелочи… — Ну и пусть! Ты же не робот, чтоб у тебя всё идеально было. Мне вот всё равно с какой стороны вилка лежит, я хоть с пола поем, если это ты приготовил, — Бокуто ободряюще улыбнулся и погладил Акааши по щеке. Тот прильнул к ней, как котёнок, нуждающийся в ласке. До прихода родителей каких-то полчаса, а они сидят на полу кухни в обломках стекла и успокаивают друг друга, как могут, словно ещё чуть-чуть и начнётся апокалипсис. Правду говорят, что перед смертью не надышишься, думает Кейджи и поднимается, упираясь руками в стол, и зажмуривается, чтобы отогнать надоедливые мысли. — А если им еда не понравится? — Значит пусть идут жрать в ресторан, — рявкает Бокуто, не выдерживая. — Они с сыном пришли отношения наладить или навыки твои кулинарные оценивать, я не пойму? Акааши растерянно пожимает плечами. Он настолько не уверен в этих людях, что совершенно не представляет, что его ждёт этим вечером. Единственный, кто помогает не сойти с ума от неведения, это Бокуто, который встаёт, чтобы крепко обнять его со спины. От него за километр исходит такая уверенность и решительность, что Акааши уже в который раз за свою жизнь понимает, какого это быть как за каменной стеной. В первый раз это произошло в далёкой старшей школе, когда тренер набросился на первогодку-Кейджи за криво поданный мяч, а Бокуто, наивный простачок Бокуто вступился за него, едва не поссорившись с Ямиджи-сенсеем. Тогда Акааши ещё не знал, что через почти десять лет он будет стоять с ним на кухне их собственной квартиры и испытывать те же самые чувства, что и тогда, когда они были влюблёнными подростками. Кейджи расслабляется и улыбается, разворачиваясь, чтобы посмотреть в большие жёлто-карие глаза. — Если всё закончится плохо, тебе придётся меня успокаивать, — предупреждает Кейджи. — А если хорошо? — Тоже. — Тогда у меня нет выбора, — Бокуто улыбается и жмёт плечами, а потом его взгляд вдруг становится серьёзным. — Ты же знаешь, что можешь положиться на меня? Если почувствуешь себя неуютно, только скажи, я мигом прикрою эту лавочку. — Придумаем стоп-слово? — Например? — Назову тебя папочкой. Котаро смотрит на него немигающим взглядом, пока мозг упорно выдаёт ошибку загрузки и ожидает соединения, а потом опускает голову вниз. Акааши взрывается смехом и чуть не давится воздухом в ответ на то, как Бокуто театрально закатывает глаза. — Извини, я не могу воспринимать тебя серьёзно, пока на тебе этот ужас, — похрюкивает Кейджи, смаргивая с ресниц слёзы. — Куроо сказал, что это последний писк моды! — Куроо понятия не имеет, что такое мода. Непринуждённую атмосферу прерывает трель дверного звонка. Внутри Акааши всё холодеет и улыбка стирается с его лица, превращаясь в плотно сомкнутые губы. Бокуто мгновенно напрягается, перехватывает его руки и сжимает их, заставляя посмотреть на себя. — Иди. Я приберу всё здесь, — Котаро говорит почти шёпотом и невесомо целует в лоб. Акааши кивает несколько раз, сжимает ладони в кулаки и выходит из кухни. В голове проносится тысячи «а что, если…», но он гонит их прочь, запирая все тревожные мысли под замок. Даже если самое плохое всё-таки случится, даже если мама скажет, что повар из него никудышный, даже если чёртов апокалипсис прогремит за окнами, Бокуто никуда не исчезнет, а значит, всё будет хорошо. Ну же, сейчас или никогда. Акааши делает глубокий вдох. И открывает дверь.