chase atlantic — okay
У каждого из нас происходят в жизни моменты, когда стоит стыдливо присвистнуть и, пожав плечами, сказать тихое «упс, ну, бывает». Кто-то случайно встречает на улице бывшего парня, кто-то прокалывается при списывании на экзамене, кто-то забывает помыть посуду или выбросить мусор — всё это те самые мелочи жизни, которые поначалу частично могут показаться пугающими, но о которых ты впоследствии вспоминаешь всё с тем же самым «упс, ну, бывает». Тэхёново «упс, ну, бывает» начинается с члена во рту и громких стонов того, кто цепляется за его волосы татуированными пальцами, пока он усердно делает горловой. Ему чертовски нравится то горячее, твёрдое, что так отчаянно толкается в его рот, заставляя немного давиться, но это так приятно и вырывает из его глотки такое огромное количество самых непотребных звуков, что собственный член, истекающий смазкой от перевозбуждения, сильно давит на кружево трусиков там, под мешковатыми джинсами. Они ещё не успели раздеться: возможно, слегка поддатый после клуба Тэхён так сильно хотел попробовать на вкус этого парня, что ёбнулся перед ним на колени прямо в тесном коридорчике мотельного номера, пропахшего сыростью — но ни хрена не жалеет об этом. Он вкусный. И красивый, чертовски красивый: не успевший снять кожанку, рвано трахающий его рот, словно в каком-то угаре, парень, прислонившись черноволосым затылком, стонет в открытую и не сдерживается ровным счётом никак. Тэхёну нравится. И вкус его тоже нравится: он вообще любит парней, которые шарят за гигиену и депиляцию интимных зон тела — таким отсасывать приятнее в тысячу раз. И по этой причине он ни хрена не жалеет, что чужая головка сейчас толкается ему прямо в предварительно расслабленную гортань — такое в рот не взять грех. Особенно, когда ты чертовски на взводе. Особенно, когда мальчик, который с виду такой большой доминант, скулит, как собака побитая, жмурится и часто-часто сглатывает, стараясь не смотреть на то, как чужие губы скользят по его налитому кровью стволу и каждую венку терзают языком изнутри. Член во рту горячий и твёрдый, солоноватый и пресноватого привкуса тонкой податливой кожи, которую он двигает своим языком, для острастки немного зубы смыкая: парень, чьего имени он даже не знает, лишь жалобно хнычет, тесно и напористо скользя членом вдоль языка. Потрясающе. — Детка, я сейчас... — это парень мычит, пытаясь отстранить его от себя. — Я сейчас... — и толчки ускоряются, становятся куда хаотичнее, чем были до этого, и член, зажатый тэхёновыми вспухшими от трения губами, такой горячий и вкусный, что он не может отпустить этого мальчика просто так: а потому, цепляясь пальцами за шлёвки на чужих джинсах, просто-напросто позволяет иметь себя в рот, с готовностью подаваясь навстречу. Пусть кончит. Пусть знает, как можно уметь делать минет — и когда брюнет стонет, изливаясь ему прямо в глотку, Тэхён, проглотив без раздумий, всё ещё продолжает терзать его член какое-то время: такой крупно пульсирующий, солоноватый от спермы и чувствительный, что парень просто скулит, продолжая цепляться ему прямо за волосы. Тэхён урчит. У него во рту вяжет немного, а в глотке скопился комок, который проглотить немного напряжно, но это ни хрена не проблема: перехватив чужой ствол у основания, он шлёпает себе по высунутому языку, глядя на того, кому только что отсосал, снизу вверх и не без усмешки. У него всё ещё ужасно стоит, а анальная пробка, которую он, хорошо себя смазав, вставил перед походом в гей-клуб, где этого паренька-то и склеил, уже начинает потихоньку выскальзывать от количества телодвижений. А ещё у него чертовски мокрые трусики спереди и кружево впивается в член: он течёт очень сильно прямо сейчас, не на пределе, конечно, чтобы запороть эту игру, но одновременно и хочется, и колется — последнее так и вовсе в прямом смысле этого слова, потому что в следующий раз он закажет бельё выше качеством. — Господи, блять... — и незнакомец, глядя на него слепыми глазами, только выдыхает прерывисто. Красивый: большие глаза, крупный нос, кожанка, широкие плечи, татуировки до самой шеи и совершенно очаровательный голос, который умеет стонать так приятно. А ещё вкусный член. Тэхён хочет его сожрать. Не член, в смысле, а пацана — возможно, у него есть свой, особенный кинк на софтдомов, а именно яркий представитель этого дивного люда сейчас, съехав полуголой задницей на мотельный ковёр, сидит перед ним. — Ты восхитителен. — Буду ещё лучше, когда ты трахнешь меня, — урчит Тэхён, поднимаясь на ноги и морщась от рези в паху, чтобы протянуть ему руку. Ладонь у этого парня сухая, горячая, крупная — он и сам весь немаленький, но идёт за ним к кровати покорным телёнком, и это Тэхёну до безумия нравится. Окей, возможно, в какой-то степени у него кинк на покорность. Потому что когда его новая ночная забава оказывается под ним абсолютно голой, а он сам — на нём сверху в одних женских трусиках, то у мальчика от вставшей над кружевной кромкой головки глаза округляются. Тэхён не стесняется. Но, улыбнувшись, склоняет к плечу голову, позволяя коснуться своих продепилированных бёдер широким движением от колена до почти самых тазовых косточек. Ему действительно мокро, но у паренька в глазах такой концентрат восхищения и той самой светлой похоти, которая словно бы кричит: «И это всё мне?!», что он согласен потерпеть ещё чуточку. — Нравится? — негромко смеётся, позволяя трогать себя. А несчастная жертва его либидо только кивает, чтобы шепнуть тихо: — Безумно, — и Тэхён на него сверху ложится, начиная плавно и быстро потираться пахом о чужой обнажённый. Горячо, горячо, горячо, грязно и мокро, но это то, как он любит — брюнет тихо стонет, потому что он всё ещё чертовски чувствительный после оргазма, но то, как Тэхён затыкает его поцелуем-укусом, вынуждает того замереть и покорно позволить использовать себя в качестве простой игрушки для достижения цели — оргазма. Его руки — на тэхёновой заднице, его член снова наливается кровью от стимуляции, а стоны-выдохи сладкого строптивого мальчика прямо на ухо распаляют опять. И к моменту, когда на его члене, наконец-то, резинка, один сладкий мальчик с прекрасным прогибом на нём уже без намёка на кружево, но с татуированными пальцами в заднице. — Быстрее же, ну... — хрипит Тэхён, насаживаясь на них снова и снова, будто в забвении и не в силах остановиться. — Я знал, на что шёл. Я готовился, блять, так что просто трахни меня, мать твою... И этот горячий брюнет это делает — трахает до искр из глаз. Его член всё ещё нереально крутой, просто сменил дислокацию, и распирает его изнутри, постоянно задевая точку простаты, и Тэхён в коленно-локтевой просто роняет искры из глаз, потому что ему так хорошо прямо сейчас, чёрт побери, его нереально ведёт, потому что парень уже разок спустил и явно не кончит раньше положенного. Его руки действуют достаточно жёстко, но при этом щадяще — шлепки, которыми он покрывает тэхёнову задницу, достаточно хлёсткие и добавляют остроты ощущениям, и всё это реально действует точно так, как хотелось бы. Тэхён для того, кто действительно был готов к тому, чтобы хорошо оттянуться, слишком бурно и быстро кончает. Но мальчик, таранящий его задницу, в принципе, трахает его сквозь оргазм только пару минут перед тем, как сорваться на уже знакомый аритмичный темп и спустить в резинку, выстонав тихое: «Блять». А после падает на кровать рядом, пытаясь прийти в себя, видимо. Тэхёну нравится. Но не настолько, чтобы он задерживался здесь хоть ещё немного: и, игнорируя растерянно хлопающие глаза своей ночной забавы, чмокает того в полураскрытые губы и начинает быстро собираться, пока мышцы не остыли и сфинктер не превратился в туго ноющий колодец, который заставит его быть неловким. — Ты был хорошеньким, милый, но мне нужно тебя покинуть, — мешковатые джинсы на задницу сразу за женским кружевным бельём, а сверху — просторную футболку белого цвета. Непримечательную — он не любит крикливость. — Ты даже не скажешь, как тебя зовут? — вяло ворочая языком, интересуется ещё такой сладкий и голый мальчик с кровати. А Тэхён на это только пожимает плечами, чтобы ответить: — Смысла не вижу. Пора домой — спать. Завтра первый учебный день в университете: та самая новая страница в жизни, где он планирует больше не совершать старых ошибок. Отвечать на сообщения Намджуна, двадцать семь лет, например, с которым они встречались два года. Он как раз пару дней назад кинул его номер в чёрный список и доставать его оттуда не собирается, но трахнуть кого-то рандомного, просто так, на одну ночь, было делом срочной необходимости — просто для того, чтобы почувствовать, что тебя хочет кто-то ещё. Так что спасибо тебе, конечно, мальчик в кожаной куртке, которая сейчас жалко валяется в коридоре мотельного номера, но своего имени он тебе точно не скажет. Смысла не видит, здесь не соврал.***
— Тэхён. Ким Тэхён. Девятнадцать лет, мальчик-нерд, который два года встречался с мужчиной старше себя, но расстался после того, как тот ему изменил, — это то, что говорит ему Пак Чимин с трагичным видом и чрезмерной актёрской игрой. — Ким Тэхён благодарен Ким Намджуну: перед изменой тот успел дать ему многое, например, умение принимать все свои заёбы и кинки, а также хорошо сосать член и уметь на этом члене прыгать, как самый резвый попрыгунчик на свете... — Может, ты прекратишь издеваться? — шипит Тэхён, глядя на него из-под стёкол очков, но Чимин — его одногруппник, по совместительству, кажется, отныне и во веки веков лучший друг, та самая манерная куколка с сучьим характером, которой лишний раз палец в рот не клади — его игнорирует. Вместо этого он, томно вздохнув, смотрит на Тэхёна абсолютно несчастными голубыми (линзы, конечно) и густо подведёнными карандашом глазами, чтобы шепнуть: — Ким Тэхён, он как чёрный плащ. Днём он носит очки и мешковатую одежду, под которой прячет хорошенькую фигурку и аппетитную задницу, а ночью он решает быть роковым шпагоглотателем... ладно-ладно! Один раз решил! Он тогда только поступил в университет и расстался с Намджуном и перед первым учебным днём решил сделать глупость. Доказать себе, что его может хотеть кто-то ещё. Но кто же знал, что парень, которого он снимет той роковой ночью, окажется второкурсником университета, в который он поступил, с того же факультета и ещё с... — и он косится в сторону баскетбольной площадки. — Близнецом? И, да, это правда. Мальчика в кожаной куртке, которого Тэхён так самозабвенно трахнул, оказалось, зовут Чон Чонгук. Ему двадцать лет, он и его брат-близнец, внешне с которым он идентичен, как две капли воды, состоят в университетской баскетбольной команде. Профессиональные спортсмены, можно сказать — и их хотят все, что ни хрена не удивительно. Эти двое хороши собой: хорошо учатся, отлично ладят со всеми желающими, оба такие... большие, умеющие одеваться и хорошо сложенные. И это если закрыть глаза на татухи. Много татух. Охуеть, как много татух. Чон Чонгук любит зауженные чёрные джинсы, водолазки, футболки и кожанки. Его обувь объёмная, грубая, а виски выбриты, что делает его внешне очень плохим парнем, однако Тэхён-то уж знает, насколько он может быть послушным и чертовски чувствительным, когда дело доходит до горизонтальных поверхностей и выдохов в губы губами. Чон Чонхён, напротив, предпочитает классические длинные пальто, тонкие лёгкие пуловеры из кашемира, кожаные мокасины или что-то вроде того, а его шевелюра высветлена до блонда с потрясающим переходом от тёмных корней до окрашенных кончиков. Он тоже не выглядит сыном маминой подруги, отнюдь, скорее, как тот, кто будет брезговать убить человека самостоятельно и просто закажет обидчика. И Тэхён, глядя на него здесь, на баскетбольной площадке, где у них со вторым курсом проходит общая пара физкультуры, невольно теперь задаётся вопросом, насколько братья похожи между собой во всех отношениях, а в чём различаются. Едва ли только в стиле и цвете волос, так ведь? Но это только в мечтах, разумеется, потому что, вообще-то, Тэхён не из таких: он достаточно скромен, сейчас, спустя два месяца после начала обучения, уже не пропитан отчаянием, желая что-то кому-то доказать (себе, в первую очередь) и справедливо решает, что вполне себе может прожить без регулярного секса приблизительно вечность. И без отношений — ему и не с кем их заводить, потому что Чимин всё ещё из тех самых див, которые предпочитают раздвигать свои ноги, а не чужие, а самому Тэхёну всегда было комфортнее в пассивной доминантной позиции... хотя, если партнёр будет достойный, то и прогнуться по всем статьям будет приятно. Глядя на баскетбольную площадку, по которой гулко и быстро стучит мяч и скользят скрипучие подошвы кроссовок, Тэхён всё же позволяет себе вольность в том, чтобы поглазеть на близнецов Чон. Погода ещё чертовски тёплая, даже жаркая, несмотря на октябрь, тренер крикливый, а на горячих мускулистых парней в коротких свободных шортах и топлесс не каждый день можно взглянуть. Чонгук и Чонхён, к слову, без маек: намётанным глазом Тэхён подмечает и безволосые две татуированные груди, и подмышечные впадины, а вот блядские дорожки, идущие от двух впалых пупков и уходящие под резинку штанов, даже находит... сексуальными? Да, определённо: на животах этих двоих можно смело стирать, если машинка сломается, и сейчас, глядя на два чужих потных тела в движении, Тэхён получает эстетическое удовольствие как и от выступивших вен на сильных ногах, так и от жилок на шеях — у обоих достаточно длинные волосы, которые могли бы помешать игре, и они убрали их в забавные (нет, ни хрена, это пиздец, как горячо) хвостики. — Кого бы из них двоих ты трахнул? — неожиданно интересуется Чимин, вздыхая, глядя на то, как Чонхён, высоко подпрыгнув, забрасывает мяч в корзину. Тэхён сохраняет молчание, и друг пихает его острым локтем в рёбра: — Прекрати строить из себя монашку! Мы же тут не план захвата строим, а так... мечтаем. Кого? — Если отбрасывать все нормы морали, то Чонгука я уже трахал, поэтому мне было бы интересно, какой его брат, когда дело касается постели, — без энтузиазма отвечает Ким, вздыхая и протирая очки просторными тренировочными штанами, под которыми скрывается уже куда более удобное женское бельё (ну, разумеется): после общей разминки их обоих посадили на скамью запасных, и сейчас они, как и многие, просто дожидаются окончания пары. Чимин какое-то время молчит. Секунды две, пока разглядывает Чон Чонхёна, который передаёт брату пас и тот, также ретиво подпрыгнув, даёт своей команде ещё одно очко. — Он выглядит папочкой. Чонхён. Мне кажется, он трахает жёстко. И больно кусает. Типа, знаешь, когда настолько вгрызается, пока тебя трахает, что аж немного прокусывает, а потом губ не чувствуешь. А Чонгук какой в постели? — Тэхён корчит мину. — Шепни, заебёшь! Я что, пойду орать об этом на каждом углу? У меня даже рупора нет! — У тебя жопа вместо рупора, — хмыкает Тэхён и получает ещё один тычок, чтобы снова вздохнуть: — Со мной был софтдомом. Он трахал меня, но вёл я. — Спасибо, я в курсе, что такое софтдом. Блин, заводит, — цыкает Пак, глядя с интересом теперь и на черноволосого близнеца. — Когда такой дэдди, как Чон Чонгук, тебе подчиняется... только от одной мысли можно кончить, знаешь. Когда ты чувствуешь власть над таким... таким... И затыкается: тренер свистит, объявляя перерыв, и невозможно горячие и потные баскетболисты покидают площадку с целью попить воды, бутылки которой стоят неподалёку от тех, кто остался вне игры — братья Чон в том числе. Тэхён всё ещё наблюдает за ними, уверенный, что такой горячий парень, как Чонгук, трахает кого-то рандомного каждый божий день, даже не парится насчёт того, помнит ли тот его спустя аж два грёбанных месяца, а потому даже не двигается, пока оба близнеца, бодро идущие в их сторону, о чём-то друг с другом переговариваются с полуулыбками. Всегда вместе, да. Всё делают вместе и не расстаются: это все знают, даже слух ходил, что Мин Юнги — третьекурсник, который официально встречался с Чонхёном — на самом деле встречался с обоими. Даже если это и правда, то, наверное, Тэхён даже не может его осуждать, прости Господи. Братья проходят мимо них, даже не глядя и обсуждая грядущие пасы друг другу во второй четверти — неудивительно, но Тэхён всё равно выдыхает не без облегчения: новость о том, что он трахнул Чонгука, его слегка огорошила, конечно, но у него было два месяца на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью, и он действительно довольно расслаблен сейчас. Или нет, потому что, скосив глаза вбок, всё равно наблюдает за тем, как эти двое пьют воду из своих бутылок — кадыки жадно двигаются вверх-вниз, а потом Чонгук, засмеявшись, выливает содержимое своей брату прямо на забитую татуировками грудь, а тот, рявкнув: «Ах ты мудила!», со смехом повторяет то же самое. — Мне нужно подрочить, но я не уверен, или уверен, я точно не знаю, но, кажется, у меня стоит, хотя стопроцентной гарантии я дать не могу, однако мне кажется, что всё же есть необходимость... — при виде этой картины начинает тихо и быстро шептать Чимин, сидящий от Тэхёна справа. — Тупые мужики, почему же они иногда такие горячие, Господи, — блаженно прикрыв глаза, словно при молитве, продолжает бормотать друг, — вот ушёл бы ты, Чимин-щи, в монахи, бед бы не знал, а тут, вон, что творится, разврат, содомия, кошмар какой, ужас, это нужно запретить, почему они продолжают делать это, они охуели?! — хнычет Пак. — Господи, не пара, а испытание на прочность какое-то... Тренер свистит, призывая игроков возвращаться назад на площадку. Чонгук и Чонхён, прекращая баловство, ставят свои бутылки назад на скамью и, весело переговариваясь, идут обратно — мимо невозмутимого Тэхёна и святого мученика рядом с ним. И вот тут происходит полная дичь, потому что, стоит близнецам поравняться с теми, кто до конца пары остался за бортом, как они, широко улыбаясь и глядя аккурат на замершего от таких событий одного патлатого парнишку в очках, выдают своё синхронное: — Привет, Ким Тэхён! — и, озорно наморщив носы, идут дальше, на него больше не глядя. — Что. Это. Было, — без вопросительных интонаций интересуется Чиминодиил, до этого получивший от вида такой походки статус архангела, разом рухнув из рая, который за эти секунды успел построить себе самостоятельно, в суровую реальность, в которой его друг, товарищ по оружию и соратник по страданиям сидит, уронив челюсть и глядя вслед двоим самым горячим парням в мире. — Кажется, я ошибался, — хрипло выдаёт Тэхён, не моргая. — Насчёт чего, бляха?! — Кажется, Чон Чонгук меня всё-таки помнит. ...Они ловят его в сквере около университета уже под вечер: небо уже постепенно начинает смеркаться, как и полагается в конце октября, но жара всё ещё аномальная, влажная, душная и по этой причине Тэхён перед выходом из корпуса даже не пытается привести в порядок свою патлатую голову: та пушится и вьётся, но это его ни хрена не смущает — всё хорошо, пока не потеют стёкла очков. Чимин его кинул — его к себе вызвал научрук, так что сейчас он тащится в сторону метро в одиночестве... ну, или только так думает, потому что вздрогнуть пришлось достаточно сильно, когда за спиной раздалось синхронное и уже узнаваемое: — Ну, привет ещё раз! — обернувшись, он видит их: что Чонгук, что Чонхён стоят от него на расстоянии не больше трёх-пяти шагов, одаривая двумя идентичными широкими улыбками без какого-либо смущения. Всё такие же чертовски горячие: первый — в неизменной кожанке и джинсах, второй — в белой рубашке, под которой просвечивают татуировки, и слаксах серого цвета. Стильные, опасные, модные — в одну сторону склонили головы, широко улыбаясь, и Тэхён чувствует себя будто в западне, честное слово, потому что четыре карих глаза его сейчас так раздевают, что в пору слегка задохнуться. Он понятия не имеет, что этим двоим от него может быть нужно. Они могут получить буквально любого. — И вам здрасьте, — неуверенно тянет, бровь вскинув. Не то, что боится, скорее, напряжён самую малость — и близнецы это видят, потому что Чонгук негромко смеётся и произносит: — Расслабься, Тэхён. Мы к тебе с деловым предложением, а ты всегда можешь нас с ним нахуй послать. — И какое же у вас может быть ко мне предложение? — хмурясь, интересуется Ким. Чонхён же, осклабившись не без хищной нотки, подходит поближе — походка развязная, этот парень чертовски уверен в себе, когда говорит с парнишкой в мешковатых джинсах и свитере. — Мы хотим предложить тебе себя, Ким Тэхён. Пауза. — Что?.. — у Тэхёна, без шуток, отключается мозг. Этого быть не может, но, кажется, братья настроены чертовски серьёзно: Чонгук тоже ближе подходит, чтобы встать рядом с братом плечом к плечу. — Чонгук-а рассказал мне о том, каким ты можешь быть, когда скидываешь с себя маску ботаника, — играя бровями, говорит светловолосый из близнецов. — Сам тебе предложить повторить он стесняется, он у меня такой скромный. Стеснительный. Одному очень неловко в таких ситуациях, и поэтому я с ним сейчас здесь, чтобы предложить тебе немного веселья. — Ты хочешь, чтобы я переспал с твоим братом? — моргнув, интересуется Ким, глядя на него, как на идиота. А Чонхён нос морщит и ему игриво подмигивает: — Детка, с моим братом чертовски скучно — уж я-то знаю. С ним не трахаться, его только пользовать, я знаю, тебе это нравится. Но я знаю человека, который сможет подчинить тебя, пока ты подчиняешь его — то есть, знаю себя. Хочешь испытать весь спектр ощущений за раз? — Скучно не будет, — обещает Чонгук. — И насчёт того, что это останется только между нами, тоже можешь не сомневаться. — Вы предлагаете мне переспать с вами обоими, — понимает Тэхён, а потому слова вырываются из глотки беззвучно. — Одновременно, — кивает Чонгук. — Если опускать все детали, то я хочу трахать тебя в позе догги, пока ты будешь сосать член моего любимого брата, — бесстыже скалится его близнец. Ким выпадает в осадок от таких поворотов. Прямо здесь и сейчас два самых популярных парня его универа стоят перед ним — такие одинаковые, но до ужаса разные — и широко улыбаются, предлагая себя. Большие и сильные, оба покрыты вязью тату и самодовольны до неприличия. А Тэхён... что Тэхён? У него под стёклами очков сейчас большие глаза, в которых застыл огромный вопрос, а под растянутым свитером и мешковатыми джинсами притаилось женское кружевное бельё. Но внутри, там, в груди, маленький демон шепчет игриво: «Давай, не отказывайся». «С одним из них ты уже спал, вот и второго в деле опробуешь». «Ты свободен, а от тебя никто ничего здесь не требует. Просто секс. Пара часов удовольствия». «Тебе никогда не хотелось попробовать так?» «Когда ещё выпадет шанс?» И он не знает, почему у этого самого демона голос Чимина. — Просто секс? — уточняет. — Просто секс, — даётся ему одновременный ответ. Тэхён вздыхает, переминаясь с носков на пятки в этом ужасном сквере, где стало на пару десятков градусов жарче. Близнецы всё ещё стоят перед ним, уже понимая, какой ответ ожидать, и, да, наверное, в каком-то смысле стоит потом сходить и покаяться, но прямо здесь и сейчас, заручившись словами о том, что всё это будет сугубо между ними тремя, Ким... задаёт главный вопрос: — Когда? — Сегодня вечером сможешь? — интересуется Чонгук. — Да, вполне. — Тогда мы скинем тебе свой адрес, малыш, — тянет Чонхён, а после, сократив между ними дистанцию, урчит прямо на ухо: — Хорошо подготовься для нас двоих одновременно, милый. — И, да — не забудь про все свои фетиши. Ничего не стесняйся, — урчит его брат Тэхёну в другое ухо. — Мне в прошлый раз чертовски понравилось.***
Тэхён готов к этому. Готов так, как, наверное, ни к чему никогда раньше не готовился: он гладко выбрит и увлажнён, на нём самое дорогое и красивое — угадайте, какое — нижнее бельё, а задний проход отлично растянут, смазан и по традиции заткнут самой большой анальной пробкой, которая только нашлась в его не самом скудном арсенале — он не дурак и намёк о том, что они хотят поиметь его одновременно, понял отлично. Наверное, ему должно быть чертовски стыдно за то, что он готов принять в себя два члена этой ночью, но проблема кроется в том, что как раз-таки ни хрена — а потому почти что не нервничает. Да, у него никогда не было секса втроём, но Тэхён здраво рассуждает о том, что эти двое вполне себе и за одного сойдут, потому что наверняка знают тела и эрогенные зоны друг друга так хорошо, как сам Ким — тему своего курсача. В любом случае, от него сегодня многого ждут — не пристало тушеваться и играть в стеснительного мальчика, который ничего не умеет и не может. Умеет и может — да так, что тушить придётся ещё неделю, потому что два года регулярного разнообразного траха с парнем значительно старше мимо не прошли, а Тэхён привык быть старательным учеником. И сегодня он тоже будет очень старательным мальчиком: не зря же он позволяет рукам Чон Чонгука так изучать его тело под широкой футболкой, а губам Чон Чонхёна так самозабвенно терзать свой рот и язык, вжимая телом в тело своего близнеца — Тэхён позволяет себе быть податливым и безумно чувствительным для них обоих прямо сейчас, чувствуя две эрекции сразу с двух разных сторон. — Тебя когда-нибудь трахали перед панорамным окном? — урчит Чонхён ему в рот, прикусывая за язык. Ким в ответ мычит что-то, что должно расцениваться как отрицательный ответ. И тогда Чонгук, кусающий его сзади за шею немного болезненной дорожкой от плеча к самому уху, опаляет раковину жаром дыхания: — Значит, мы будем первыми, да, брат? — Ну, разумеется, — негромко смеётся тот Чон, который блондин, опускаясь перед ним на колени. — Этот мальчик нас не забудет, — и заставляет Тэхёна подавиться собственным стоном: одновременно с тем, как Чонгук вгрызается ему в шею, внизу Чонхён прихватывает губами его пах. Вот так просто — стоя посреди огромной гостиной, выполненной в чёрно-белых тонах стиля модерн с панорамными окнами, они готовы разложить его, кажется, прямо на белом пушистом ковре. Или не кажется: черноволосый близнец, прижимая его к себе сзади за тазовые косточки длинными пальцами, недвусмысленно толкается через ткань, а спереди Чонхён, негромко посмеиваясь реакцией Тэхёна на то, что он делает, сжимает его возбуждение. Горячо. Горячо, горячо, горячо — Ким всхлипывает в тот самый момент, когда Чонгук тянет его футболку наверх, а Чонхён расстёгивает ему ширинку с насмешливым: — Белое кружево сегодня будет испачкано, да? — и, дёрнув джинсы вниз, прижимается ртом к его вставшему члену сквозь тонкий, практически невесомый слой белья, пока Чонгук ласкает сзади немного грубо и сухо — но от этого ещё невыносимей, ещё лучше, ещё... — Ещё... — это то, что Тэхён стонет, толкаясь тазовой частью навстречу чужому рту и спиной вжимаясь в чужую мускулистую грудь: одного мазка взглядом хватает на то, чтобы заметить, как вздулись вены на сильных руках Чонгука, которыми он осторожно, но не слишком бережно перехватывает его впалый живот, продолжая толкаться. Ким очень быстро становится мокрым. Возможно, с первым касанием чужих зубов по увлажнившейся головке и с первым широким движением языка Чонхёна по самой уретре. — Открой глаза, детка. Тогда мы сделаем это ещё. Верно, Чонгук-а? — Заставим его быть покорным, Чонхён-а? — О, нет, большой парень, это он заставит тебя быть очень покорным, как только перестанет сходить с ума от того, что мы с ним делаем, и втянется в нашу небольшую игру. Я хочу отсосать тебе, Тэхён-и — я же могу так звать тебя, детка? — так сильно. Позволишь? — Да... — полувздохом. Опустив глаза, Тэхён сталкивается взглядом с чёрными из-за затопившего карюю радужку зрачка глазами Чонхёна, — тот смотрит на него с хищной полуулыбкой безо всякого стыда, а потом, подмигнув, тянет лениво: — Попроси, Тэхён-и. Ким давится воздухом. Чонгук негромко смеётся ему прямо в затылок, опаляя кромку волос горячим дыханием и вызывая табун мурашек до самого копчика. — Что? — Попроси меня, — повторяет Чонхён. — Но только правильно. — А правильно... как? — звучит низко и хрипло. — Пожалуйста, папочка, сделай мне хорошо, — подсказывает светловолосый Чон, вскинув брови. — А вот с тем, — и подбородком указывает Тэхёну за спину, — будь грубее, и он сделает с тобой всё, что ты только захочешь. Пора принимать правила игры — ему только что поставили рамки, в которых следует действовать, и Тэхён делает короткий вдох и следом же выдох, чтобы его голос звучал ровно и имел возможность резко смениться: — Папочка, — губу закусив, негромко скулит, видя, как заостряются черты Чонхёна при этих молебных интонациях. — Пожалуйста, сделай мне хорошо... — Как именно ты хочешь, малыш? — интересуется, издеваясь, блондин. — Папочка, пожалуйста, отсоси мне, — выдохом шепчет Тэхён, чувствуя, как в гримасе изламываются его тёмные брови. — Пожалуйста, папочка... — и давится, потому что его нижнее бельё дёргают вниз, а рот Чонхёна — грубоватый и властный — накрывает его ствол, сразу сильно сжимая губами. — Я жду твоей команды, детка, — мурлычет Чонгук ему на ухо, не переставая тереться теперь уже о голую задницу своей твёрдой ширинкой и слегка задыхаясь. — Сделаю всё, что захочешь? Вы когда-нибудь приказывали, когда по телу бежит волна тока из-за того, как умело чужой язык ласкает вас? Из-за ощущения того горячего и влажного давления сильной мышцы на каждую венку, на каждый чувствительный участок, меняющий свой ритм с широко-размашистого на мелкие точечные нажатия по стволу, и это если не говорить о том, как сильно Чонхён втянул свои мягкие изнутри щёки, создавая эффект вакуума? Вот и Тэхён тоже нет, но именно этого от него сейчас ждут. — Отлижи мне, — толкаясь в чужой податливый рот, который делает его ещё более мокрым, говорит он Чонгуку вполоборота. — Так, чтобы я кончил твоему брату в рот, ясно? — Да, ясно, — хрипло отзывается тот, опускаясь позади него на колени и разводя смуглые ягодицы в разные стороны, заставляя чувствовать себя чертовски уязвлённым, когда, игриво посмеиваясь, прикусывает правую перед тем, как скользнуть языком по нежной коже изнутри, вокруг яркого белого камня, который венчает анальную пробку. А потом резко дёргает, вытаскивая и вызывая у Тэхёна дрожь по всему телу, когда он чувствует нагретую смазку, что начинает вытекать из растянутого сфинктера, который он даже не может сжать толком: вся ситуация говорит о том, что он, Ким Тэхён девятнадцати лет, получит билет в Ад без права на исповедь — впереди него на коленях один парень, в чьи светлые жёсткие волосы он беспардонно вцепился, а сзади — другой. Один делает ему охуенный минет, позволяя прочувствовать головкой горячее нутро своей глотки, не щадит ни слюны, ни громкости — характерный звук, который издаёт горло, когда в него толкается член, сейчас очень громкий и вызывает по телу ту самую ломку, что провоцирует толкаться резче и жёстче. Второй вылизывает его так же громко и влажно — сзади становится от слюны склизко чертовски, а ощущение подвижного языка внутри кажется очень смущающим, но лишь на мгновение, потому что Тэхён всё ещё здесь. Он в игре, но, правда, пока не совсем понимает, как именно стоит вести себя, поэтому подаётся за ощущениями то вперёд, то назад, наталкиваясь на острые искры по нервным окончаниям каждой грёбанной клеткой своего несчастного тела. У него никогда не было втроём. И этот опыт, если отбросить в сторону все предрассудки, наверное, пока что лучшее, что могло с ним случиться, потому что смешение звуков, где один другого непристойнее, его будоражит. Он совершенно разбит в своих гортанных выкриках, пальцах в чужих светлых прядях и ощущении языка Чон Чонгука, который делает ему охуительный римминг, нежно и бесстыже прикусывая за чувствительный и сейчас припухший сфинктер — этот контраст такой яркий, что, возможно, Тэхёна надолго не хватит. Ни хрена не хватит. Потому что, повернув голову, он натыкается взглядом на отражение в панорамном окне, где из-за темноты за окном так хорошо видно всё, что происходит внутри комнаты. — Смотришь, да? — и, опустив взгляд, сталкивается взглядом с Чонхёном, который, перехватив его член в своих невозможных татуированных пальцах, после этого вопроса с хищной улыбкой проводит по всему стволу языком широко и размашисто. Не разрывая зрительного контакта и улыбаясь пошире. — А теперь просто представь, как может быть весело ребятам из дома напротив, — и накрывает его головку своим ртом болтливым, смешивая осознание с ощущением: Тэхён давится выкриком, подаётся назад, но садится на язык Чонгука сильнее и, взвизгнув, кончает в рот Чонхёна так сильно, что до судорог в нижней части торса, честное слово. А тот, не глотая, с колен поднимается, руку протягивая и нажимая на точку на подбородке, призывая Тэхёна открыть рот, что он делает перед тем, как блондин, наклонившись над его губами, выпускает изо рта струйку спермы, разделяя вкус на двоих. Тэхён нереально чувствительный. И для светловолосого близнеца податливый сейчас, как пластилин — пробует себя грязно, бесстыже, цепляясь пальцами за чужую простую белую футболку, в которую Чонхён переоделся дома. И когда тот целует его грубо и сильно, прикусывая нижнюю губу до металлической отдушки во рту, мычит сдавленно, подаваясь назад — на чонгуков невозможный язык, и ощущает новый укус и с той стороны, от которого не без всхлипа, но взвизгивает. — Хорошая, послушная детка, — урчит один из близнецов ему в губы, немного небрежно, но чувственно и поощрительно похлопывая Тэхёна по щеке. — Чонгук-а, наш мальчик кончил. Ложись, мне кажется, что он будет рад поскакать на твоём лице, а? — и, дождавшись кивка того, кто вообще уже не понимает, что происходит, коротко и негромко свистит брату: тот отстраняется, ложась прямо на белый ковёр — окинув взглядом обоих, Ким видит, что те и сами уже возбуждены не на шутку. И справиться с этим им может помочь только он. Такой отчаянно садящийся на чужое лицо, перенося вес на колени и широко раздвигая свои ягодицы, позволяя Чонгуку продолжать делать его до ужаса мокрым и заводить его заново. А Чонхён, подходя, ширинку расстёгивает и приспускает домашние светлые джинсы, чтобы ткнуть налитой кровью головкой Тэхёну аккурат в губы с коротким: — Оближи. В рот не брать, — и Тэхён выполняет приказ, начиная старательно вылизывать чужое возбуждение, так, словно большой леденец. Вкусный, вкусный, вкусный, вкусный. — Подвигай бёдрами, сделай моего братишку своей игрушкой. Пора бы, — и когда Ким садится на лицо Чонгука плотнее, то, крепко зажмурившись, рот приоткрывает в момент, когда чужая рука, до этого оглаживающая его бритые бёдра, обхватывает вдруг его ещё такой чувствительный член. А Чонхён этим пользуется, без стыда толкаясь ему прямо в рот — глубоко, резко и не без грубой хватки на темноволосом затылке: — Ну, давай, покажи мне, как ты горловой делаешь, детка. Мой брат рассказывал мне, что ты в этом очень хорош, — и Тэхён, зажмурившись, начинает очень стараться быть в движении сверху и снизу, игнорируя выступившие слезинки и срывающиеся с голосовых связок стоны. Ему очень приятно доставлять удовольствие этим двоим: первые низкие, рокочущие стоны Чонхёна кажутся ему грёбанной музыкой — и на самого дерзкого папочку, который хочет, чтобы его умоляли, всегда можно найти нужный кнут. Или пряник — тут с какой стороны посмотреть. У Тэхёна истерзанные губы болят, нижняя, кажется, даже слегка кровоточит от укусов блондина, но он позволяет себе быть грязным и влажным: по подбородку от усердия течёт слюна с предэякулятом вперемешку, он двигает головой и задницей так, как только способен, и пока Чонгук ему дрочит грубовато и сухо, ощущает, будто снова заводится. Одним словом, втягивается. Ровно настолько, чтобы в какой-то момент отстраниться и, глядя на светловолосого близнеца снизу вверх, сообщить: — Ты мне надоел. Я хочу уделить внимание члену твоего милого брата. Посмотри, какой он у тебя чувствительно-трепетный, — Чонгук коротко стонет ему прямо в задницу от таких слов. — Я хочу поиграть с ним. С тобой стало скучно. — Ай, какой дерзкий, — с острой улыбкой отвечают ему. — И что же ты предлагаешь? — Я хочу быть на нём сверху, пока ты меня трахаешь. Но чуть попозже, — и, привстав, он расстёгивает ширинку Чонгука, который всё ещё продолжает лежать, и без всякого стеснения, игнорируя недовольство Чонхёна, обхватывает губами уже знакомый ствол, налитый кровью. Чонгук там, сзади, хрипло постанывает. Цыкнув, Ким отстраняется, чтобы обернуться и негромко рокочуще рявкнуть: — Хватит скулить. Продолжай лизать мою задницу, Чон-гук-а, — и, снова склоняясь над чужим членом, немного подаётся назад: так, чтобы язык черноволосого брата мог снова проникнуть внутрь него и начать терзать такой вспухший и чувствительный задний проход. Ничего нового. Насадиться ртом на немаленький ствол, пустить чуть больше слюны и послать вибрацию искренних стонов до чужой поджатой мошонки — он уже делал это этому мальчику, и результатом оба остались довольны. Член Чонгука во рту всё такой же горячий и с легкоподвижной тонкой кожей, на вкус слегка солоноватый и вязкий, но от того ещё лучше: Тэхён ласкает его своим языком, задыхаясь и игнорируя Чонхёна рядом, прекрасно уже осознав, какой тот в постели — злится, словно капризный ребёнок, которому не уделяют внимания. Что же, пусть злится. Пусть бесится, чтобы потом поимел хорошо, грубо, со злостью, а Тэхён пока развлечётся с отзывчивым и чутким Чонгуком, который стонет ему в задницу так открыто и чувственно, будто непорочный малыш, которого так и тянет испортить. И поэтому, когда Ким выпускает его член изо рта, отстраняется задницей и, развернувшись, нависает над чужим влажным от слюны лицом с раскрасневшимися скулами, то вдруг чувствует этакую чёрную нежность — ту самую, что заставляет его ноги раздвинуть, поставив по бокам от чужих сильных бёдер, и в пояснице прогнуться — теперь уже для Чонхёна, который ни разу не медлит. — Я хочу быть нежным с тобой, солнышко, — урчит Тэхён, сладко целуя Чонгука в приоткрытые губы и слыша, как шуршит упаковка из-под презерватива, которую вскрывает за его спиной один из этих потрясающих братьев. — Ты позволишь мне быть с тобой нежным, пока твой брат будет меня жёстко трахать? — Д-да... — растерянно-хрипло шепчет темноволосый из близнецов Чон, подаваясь лицом ему прямо навстречу в тот самый момент, когда Тэхён ощущает, как его быстро и обильно там, сзади, смазывают. Приятно и грязно, тюбик, небось, перевернул, потому что лубрикант начинает течь по бёдрам вниз, на бёдра Чонгука. — Я буду на тебе, пока твой брат будет иметь меня, — шепчет Тэхён ему в губы. — И буду смотреть на тебя и только лишь на тебя. Ты рад? — Очень... — бормочет Чонгук, снова подаваясь губами вперёд в поисках ласки, которую Ким ему дарит, вновь легко-невесомо мазнув языком по чувствительной коже. Он ощущает головку, приставленную к его растянутой заднице. Чонхён, на колени вставший сзади, не медлит — разозлённый и раззадоренный, входит сразу до шлепка яйцами о бёдра, срывая у Тэхёна задушенный вздох прямо в губы Чонгука. — Твой брат такой большой, — хнычет он, обращаясь к брюнету. — Очень большой, Чонгук-а... — дополняет блаженно, чувствуя, как Чонхён в нём начинает двигаться размашисто-быстро, будто спускает нужду — с губ стон за стоном срывается, но он их топит в Чонгуке, ощущая ответную дрожь и позволяя себе слегка опуститься на это сильное тело. Так, чтобы начать тереться о чужие кубики своей текучей эрекцией, пачкать мальчика, портить, стонать ему на каждый толчок блаженное: «Чонгук» да «Чонгук», зная, как это разозлит Чонхёна. Потому что: — Чонгук... — и шлепок болючий по ягодицам: повернув голову, видит сильную руку в тату, что в пол упёрлась, вздулась, пошла крупными венами. — Чонгук, малыш... — и новый шлепок от Чонхёна, который подбрасывает его на пару шагов вперёд к тому, чтобы кончить. — Чонгук-а, мне так хорошо сейчас... — второй из братьев Чон тихо скулит, когда он это ему сообщает. — Мне так хорошо от того, как меня трахает твой брат, знаешь... так хорошо... — и он хнычет, когда Чонхён там, внутри распирающий его настолько приятно и так прекрасно задевающий простату каждым движением своего охуенного члена, начинает двигаться аритмично и рвано, даря новый шлепок. Он целует Чонгука снова и снова, не прекращая о него потираться. Он чувствует на своей спине объятия Чонгука, пока его трахает его светловолосый близнец. Ему так хорошо от этих объятий, а от низких стонов в рот Чонгуку лучше вдвойне — он кусает его за губу, сплетает их языки и ему ни хрена не стыдно за это, чёрт побери. Но кончить он хочет от них двоих в нём. — Чонхён-а... — начинает, но получает шлепок и, всхлипнув, поправляется: — Папочка... — Да, мой понятливый умница? — урчит Чонхён сзади, всё ещё держа себя на весу. Тэхён хочет вылизать вены на этой руке слева от его головы, но держится — по крайней мере, пока. — Папочка, пожалуйста, можно вас двоих... — выкриком, — ...вместе во мне? — А ты подготовился, как тебе говорили? — Конечно, папочка... — капая слюной на губы Чонгука, потому что её слишком много, отвечает Тэхён. — Я же послушный... — Тогда хорошо, — и Чонхён из него выходит там, сзади, позволяя Тэхёну несколько сдвинуться. Но чего Ким не ожидает, так это того, что один из братьев Чон, тот, что черноволосый, легко поднимет его, придерживая под сгибом коленей, и перехватит удобнее, пока там, внизу, блондин раскатает по его члену вторую резинку. А потом они сделают это, поначалу туго, но после — полегче, привалившись плечами к стеклу панорамного окна и зажимая его между друг другом. Восхитительно сильные, рывками трущиеся друг о друга там, внутри своего милого мальчика, который сегодня зашёл в гости на огонёк, заставив того взвизгнуть от ощущения в себе двух членов сразу, а после — от понимания того, в кольце каких сильных четырёх рук он находится. Тэхёну так хорошо, что он подлетает к финалу просто на реактивной тяге, ей-богу, и пачкает себе живот и бёдра, невзирая на боль в мышцах из-за того, что его сложили почти вполовину. А когда Чонхён, рыкнув, смыкает в оргазме зубы в основании его шеи слева, оставляя отметину, начинает громко скулить, зная, что это спровоцирует Чонгука на то, чтобы поступить также, кончая уже спустя пару-тройку толчков, точно так же, как брат, но только с другой стороны. Это пиздец, понимает Ким, когда оба близнеца сначала сажают его прямо на пол, а потом начинают борьбу за то, чтобы поцеловать его в губы — один начинает мелко покусывать верхнюю, второй — нижнюю, а, сталкиваясь лицами, они рычат друг на друга, словно животные, что говорят своё: «Мой» и «Нет, мой». И почему-то в этот момент Тэхён, отстраняясь и позволяя себе обнажённому распластаться на груди Чонгука, разрешает себе устало шепнуть: — Да ваш, ваш... Обоих.***
Тренер свистит, объявляя перерыв, и невозможно горячие и потные баскетболисты покидают площадку с целью попить воды, бутылки которой стоят неподалёку от тех, кто остался вне игры — братья Чон в том числе. — Привет, Ким Тэхён! — говорят, широко улыбаясь, и, подмигнув, подходят за раздачей бутылок на скамье чуть подальше. Всегда вместе, да. Всё делают вместе и не расстаются: это все знают, даже слух ходил, что Мин Юнги — третьекурсник, который официально встречался с Чонхёном — на самом деле встречался с обоими. Тэхён вот, по классике сидящий рядом с притихшим от непривычки Чимином, уже как два месяца официально с Чонгуком встречается, но по факту... вы понимаете. Но даже если о них троих ходят те же самые слухи, едва ли кто посмеет их осуждать. Чимин же вот не осуждает. Потому что... Вы вообще видели их, этих двоих братьев Чон?