Тепло

       Он часто сидит рядом с Седьмым. Со стороны Хокаге это легко объяснить его задачей следить за подозрительным ребёнком, но он не должен заниматься этим на постоянной основе — не следит ведь, когда он спит на диване в гостиной.        Со стороны Каваки это объяснить сложнее. Он не обязан сидеть подле своего надсмотрщика, он волен уходить от него в другую комнату, гулять по дому, хоть лежать на траве во дворе и пялиться на небо. Но всё равно сидит в его кабинете, пока Седьмой разбирает бумаги, и смотрит.        Наруто не смущает присутствие Каваки. Иногда они встречаются взглядами, и Хокаге тепло улыбается, отчего мальчишка старательно делает вид, что край ковра на полу интереснее всего на свете. Тишина, нарушаемая только шелестом макулатуры, чирканьем ручки, клацаньем клавиш ноутбука и редкими тяжкими вздохами главы деревни, комфортна им двоим, никто не торопится разбавить её глупыми шутками или душевными разговорами.        Каваки любит тишину. Никаких криков шумного Боруто и ехидного тонкого голоска Химавари. От жалостливого взгляда Хинаты противно на душе. Рядом с Седьмым спокойно так, что сон его рядом с ним всегда без кошмаров. И дело не в чувстве защищённости — лично убедился в его силе — или доверии, которого он не испытывает в полной мере. Здесь нечто иное, и Каваки это пугает.        Странное тепло исходит от Седьмого постоянно, и, если так понаблюдать, то кажется, будто оно затрагивает всех, потому люди вокруг и тянутся к нему, как к солнцу. Каваки рассматривает его, пока он работает, и не понимает. Ни его, ни Коноху, которая души не чает в своём лидере, ни себя. Наблюдая, как мужчина хмурится, вчитываясь в текст свитка, Каваки хочет разгладить образовавшуюся между его бровей складку. И, ловя себя на подобной мысли, опускает взгляд на руки. Свою и чужую, подаренную.        Протез ощущается чужеродным, и в то же время он такой же тёплый, как Седьмой. Словно это его настоящая рука, и он сам постоянно так близко к нему. Каваки снова отводит взгляд куда-нибудь, будто так мог сбежать от собственных мыслей. — Каваки, всё хорошо?        Голос у Наруто всегда звонкий, даже в таком зрелом возрасте. Звонкий, мелодичный, с проглядывающейся время от времени хрипотцой, от которой мурашки по коже бегут. На его вопрос парень только кивает и ложится на диване. Взгляд сам падает на фотографии на стене. — Это ваша семья?        Седьмой поворачивает голову в ту же сторону и улыбается, но по-другому. Тут всё: от теплоты до боли. Каваки переводит взгляд на него, не ожидая ответа — он ему не шибко и нужен-то. Хотелось что-нибудь ответить. — Можно и так сказать. После выпуска из академии детей разделяют на группы по трое, и каждой приставляют джонина-наставника, — Узумаки легко отрывается от документов, подпирая голову рукой, и смотрит с улыбкой на фото, — мы были седьмой командой. Я, так-то, сирота, и эти ребята стали мне семьёй, ттебайо.        Каваки в удивлении вскидывает брови. И поджимает губы, чувствуя укол вины. Так странно, что человек вроде Седьмого был одинок до подросткового возраста. С другой стороны, понятно, почему он так цепляется за деревню — для Хокаге это семья, и теперь у него самая большая семья, какая только может быть. — Какаши-сенсей сейчас известен как Шестой, он стал Хокаге сразу после войны, когда Цунаде-баа-чан решила отойти от дел, — Наруто усмехается, вспоминая удручённое выражение лица наставника, когда ему вручали хаори с заплаткой с кандзи «шесть» поверх «пять». И поглядывает на Каваки, слушающего с интересом, — Саске и Сакура — родители Сарады, ты уже виделся с ней. Вообще-то мы втроём изначально как-то не ладили, постоянно цапались, как вы с Боруто.        И смеётся. С прикрытыми глазами, искренностью, от которой щемит в груди. Каваки хмыкает, слабо представляя себе Седьмого на месте Боруто, пускай они очень похожи внешне.        Разговор сходит на нет, и приятная тишина вновь обволакивает их, пока из-за двери не доносится мягкий женский голос, сообщающий о том, что обед готов. Наруто отзывается резво — они скоро спустятся. Он знает, что Каваки не пойдёт без него, Хината ему не нравится по какой-то причине.        Учитель из Седьмого на троечку из пяти. Для него сложно объяснять те или иные вещи, он — человек интуитивный, понимает только по ощущениям, пробует, пока не получится, а когда выходит — запоминает чувство и пытается добиться того, чтобы оно возникло снова.        Каваки торопится стать сильнее, но выполняет упражнения с усердием. Для него каждый раз похвала за старания подобна грому среди ясного неба. Рука Седьмого мягко треплет его волосы, приводя в ещё больший беспорядок, пальцы едва скользят по короткому ёжику, и ладонь чуть сжимает плечо в ободрении — на этот раз закончили, остальное позже.        Каваки нравится, как пахнет пиджак Седьмого. Хокаге накидывает его на мальчишеские плечи, прежде чем опуститься рядом на траву и сесть спина к спине, давая время отдохнуть перед тем, как идти домой. Тот утыкается носом в поднятый воротник и вдыхает глубоко запах заварного рамена и чернил. Сжимает в руках чёрную ткань и прикрывает глаза, наслаждаясь теплом чужой одежды и спины.        Каваки узнаёт, что Наруто может долго сидеть в тени дерева, любуясь облаками и упираясь спиной в чужую спину. Он ничего не говорит, а потом появляется его клон с двойным мороженым, и он отламывает половину со второй палочкой для Каваки. В улыбке Седьмого тень тоски, но глаза искрятся, и мальчишка пробует странный лёд приятного голубого цвета, как глаза напротив.        У него новое любимое лакомство. — Не торопись, Каваки, холод в голову ударит, — Наруто смеётся по-доброму, и в ту же секунду Каваки понимает смысл его слов. Морщится, потому что больно, но сладость оседает на языке, и хочется ещё.        После ужина Седьмой вырубается так легко, что их спарринг днём кажется ещё более мелочным — на нём мужчина не выглядел таким уставшим. А ещё он спит так спокойно, доверчиво. Так и хочется взять за грудки и прокричать «не вздумай так расслабляться, когда вокруг полно врагов!».        Каваки поражается его беспечности. Он ведь может просто подойти и перерезать ему горло, а он так свободно разваливается на разложенном диване, пока мальчишка, за которым он должен присматривать, сидит за его столом и собирает чёртову вазу.        Вместо этого он делает кое-что ещё более глупое.        Сначала он хочет просто посидеть рядом. Возможно, взяв чужую руку в свою. Потом хочется лечь под бок и почувствовать тепло этого крепкого тела и биение сердца через кожу. Каваки позволяет себе это, потому что знает — его не прогонят. Седьмой слишком сильно хочет держать рядом и не спасует перед смущением.        Наруто и вправду тёплый. Его кожа на порядок теплее, чем у остальных. Он глубоко дышит и лежит так, как ему удобно — развалив конечности в разных направлениях. Почувствовав рядом что-то, что можно обнять, Узумаки не думает. Он прижимает к себе, словно подушку, за которую подсознательно принял покрасневшего Каваки, и не просыпается даже тогда, когда чужие губы касаются линии его нижней челюсти. На пробу. Седьмой наклоняет голову, удобнее устраивая её на подушке.        Каваки долго смотрит на губы Хокаге перед собой. Он приникает быстро, касание мимолётное, почти призрачное, но ему словно передался огонёк, и его губы тёплые, сухие. Кончик языка пробегается по ним, смачивая, а взгляд смотрит с надеждой. Не понятно, на что: чтоб проснулся или наоборот.        Седьмой спит всё так же крепко, непозволительно для шиноби, тем более его уровня. Это только больше подстёгивает Каваки — он прижимается к чужим губам плотнее, на пару секунд дольше, дабы в целости ощутить прикосновение и запомнить его, но в то же время — не попасться. Сердце пропускает удар, когда мужчина елозит на кровати и глухо причмокивает во сне. Его рука ложится на спину мальчишки, касаясь ладонью лопаток.        Каваки утыкается лбом в грудь напротив, даже не пытаясь унять беспокойное сердце, мечущееся под рёбрами в плену мышц и костей. Кровь приливает к щекам, и ему жарко и без одеяла. Он почти дышит загнанно, когда чувствует ладонь Хокаге на своей макушке. Он смотрит с мягкой улыбкой и сонным взглядом. Чуть ерошит волосы, уже привычно касается пальцами ёжика и накрывает одеялом по шею, позволяя остаться рядом. И проваливается в сон снова.        Была бы у Каваки вторая рука, ломал бы голову, куда её пристроить — протез, не работающий во время отдыха Наруто, отложен на стол, где стоит не до конца собранная из осколков ваза Химавари, — но сейчас вполне удобно. Уцелевшая рука под щекой, культяпка на боку, нос втягивает лёгкий запах пота, того же рамена, которым Седьмой, кажется, пропитался насквозь, и тепла.        У тепла Наруто свой запах, его сложно описать, уловить, не будучи столь близко к мужчине, но он есть. И Каваки он нравится. Он прикрывает глаза и наслаждается, прижимаясь к Седьмому.