День первый.
Солас услышал слабый стон и открыл глаза. Эльфийское зрение позволяло видеть в кромешной темноте свою камеру и часть коридора, до камеры напротив. Происходившее же в ней оставалось скрыто завесой тьмы. И похоже, у него наконец-то появился сосед. — Вот же ж наг… В нос ударил противный запах солёной воды. Уши эльфа нервно дёрнулись. Только бы ему показалось, только бы… — Здравствуй, Инквизитор, — спокойно произнёс он. — Ты! — злобный голос Кадаш был хриплее обычного. Звяк — она вцепилась в прутья и с силой их дёрнула. — Ублюдок! Выпусти меня! — Не могу, — ответил эльф. — Моя магия иссякла. Как и ты, я такой же узник. — Брешешь! Не еби мне моз… Что за? — гномка резко замолкла и вдруг заорала. Судя по дальнейшему звуку, она закрыла рот рукой, чтобы приглушить крик, сменившийся на полные боли горькие рыдания. — Похоже, Митал обыграла нас обоих, — Солас старался держаться холодно, старался говорить спокойно, но что-то внутри предательски дрожало. Для чего она здесь? Разве эта темница не предназначалась только ему? И что она увидела, раз пришла в такой ужас? Повисла пауза, нарушаемая лишь всхлипами и дрожащим сбивчивым дыханием в камере напротив. — М-моя рука… — наконец, сдавленно протянула Кадаш чуть живым голосом. — Рука-а… Зловещее зелёное свечение наполнило окружение, и Солас, отвыкший за эти дни от света, невольно прищурился. Он наконец-то увидел. Его камера была маленькой, квадратной, метра два-три в длину-ширину. Камера Инквизитора же была прямоугольной, раза в три-четыре больше. В ней и без того маленькая гномка казалась ещё меньше. Она сидела на коленях, согнувшись и придерживая покрытую тёмной чешуёй четырёхпалую лапу с когтями, заменившую ей левую руку, и с завороженным ужасом смотрела на пробившийся на кисти с двух сторон Якорь. — Она ж в пыль… п-почему драконья… — отчуждённо произнесла Инквизитор, невольно покачиваясь. — Я не справился. Теперь Митал нужен Якорь для отмщения эванурисам, — голос Соласа предательски дрогнул. Так вот, каков её запасной план, — твоё старое тело не выдержит его растущей мощи. Ты должна измениться, Инквизитор. Но ты не маг. Поэтому иной путь тебе уготован. Прости. Мне жаль… Ответа не последовало. Гномка, содрогаясь от сдерживаемых рыданий, баюкала отросшую уродливую конечность. Наконец, она медленно, словно в трансе, повернула в сторону эльфа голову. Её взгляд был абсолютно пуст. — Не могу, — она полубезумно улыбнулась и, качая головой, вновь заплакала. — Не хочу. Солас отвёл взгляд. Инквизитор же, шатаясь и цепляясь за прутья, встала обратно на ноги. Свет от Якоря начал меркнуть, погружая пленников обратно во тьму. — Ты же тоже чувствуешь? Вонь. Солёную вонь. Она… Она внутри меня. Жжётся… Да, он чувствовал. Но объяснять, что это такое, смысла не видел. Бесполезно. Если Кадаш уже испила ту дрянь, то дороги назад для неё больше нет. Ох, Митал, о чём же ты думала?! Эльф прикрыл глаза, направил жалкие крохи оставшейся магии на резонанс. Мгновение отняло все силы. Но мгновения ему хватило. Связь гномки с Митал сохранялась незыблемой. Связь с Гилан’найн была порвана ещё в зародыше. То, что образуется, не будет метаться между двумя огнями. Эльф устало облокотился спиной на стену. Чувствовал ли он облегчение, нет — понять сам не мог. — Солас, помнишь тот разговор в Тени? Если я… если будет возможность, — ставший выше от нервов голос Кадаш дрожал и был необычайно для неё тих, — перегрызи мне глотку, Солас. Убей меня.День второй.
Пробуждение было шумным. Словно в каком-то полусне Инквизитор металась со скрипящими криками, стонала, кусала и царапала себя, тщетно пытаясь «перекинуть» боль на другое место. Но ей не помогали ни выдержка, ни способности потрошителя. Солас сидел у стены, не двигаясь. Сквозь болезненные вопли до него доносились и другие звуки: что-то тихонько шуршало, скрипело, бурлило. Что-то менялось там, в непроглядной тьме камеры напротив. — Как ты? — спросил он, когда припадок, судя по всему, закончился. Гномка не сразу ответила. — Херово. Её голос стал много ниже, много хриплее. Она громко закашлялась, словно что-то выплёвывала. Затем, раздался глухой стук: Кадаш снова взялась за прутья решётки. Каждое слово она будто выдавливала через силу. — Хорошо, что ты не видишь это, Лисас. — Солас, — поправил её эльф. — Со-лас… — она словно попробовала его имя на язык и горько рассмеялась. — Хорошо, что не видишь. Гномка отлипла от прутьев. В её камере раздалось шуршание, будто кто-то чешуйчатый сворачивался клубком. А затем что-то с протяжным скрипом разорвалось. Инквизитор сдавленно вторила хрипом. И от этого звука у эльфа всё внутри как-то сжалось. — Расскажи что-нибудь, — тихо попросила она. — Я, — Солас запнулся, — не знаю, что тебе рассказать, Вестница. Он был вымотан. Стены, начавшийся голод и тьма давили на него со всех сторон, из-за чего мысли не шли в голову так же легко, как обычно. — Расскажи, как мы познакомились. Просьба, казалось бы, странная, но за ней скрывалось нечто ужасное. Инквизитор начинала забывать. Забывать всё, что пережила, всё, что вылепило её такой, какая она есть, всё, что делало Кадаш — именно Кадаш, а не кем-то другим. Склеенный силой воли и тяжёлой жизнью разбитый разум не выдерживал, раскалывался обратно. Что-то внутри Соласа тяжело рухнуло. Совсем скоро её не станет в смысле худшем, чем смерть. — Мы отбивались от демонов возле разрыва, — начал он, чувствуя, как предательски дрожит его голос, — когда явились вы с Искательницей. Ты закрыла ту прореху в Завесе и стремилась как можно скорее закрыть Брешь, на знакомства не размениваясь. Но впервые я увидел тебя много раньше, умиравшей от Якоря, что стал неотъёмной твоей частью. Словно подтверждая его слова в камере напротив вспыхнул потрескивающий зелёный свет, который Инквизитор с болезненным горловым шипением тут же спешно прикрыла рукой, возвращая тьму обратно. Но Солас успел мельком увидеть силуэт бедняги, сжавшейся калачиком спиной к нему у дальней стены. Она лежала в некоем подобии гнезда, созданном из сгреблённых в кучу обрывков одежды и её собственных кожи и волос. Гномка стала крупнее раза в три, а тёмная острая чешуя почти полностью поглотила её изрытое шрамами тело.День третий.
Солас вяло поднял голову. Его желудок грустно заурчал. Неизвестно, сколько прошло времени с тех пор, когда подконтрольная Митал эльфийка приносила ему пищу в прошлый раз. — Как ты? — на автомате спросил он скорее у окружавшей его тьмы, чем у Инквизитора. — Тес-сно… — донеслось глухое рычание из камеры напротив. Низкое, противоестественное, какое-то шипящее. Она произносила каждый слог, перебарывая что-то внутри своего горла, — Р-речь… тр-рудно… Но-ги… не… чув-с-ствую… Что-то горячее и невольное потекло по щекам эльфа. Вот и всё, конец. Казалось бы, его враг, мелюзга, которую он всё это время водил за нос, наконец-то исчезнет, перестанет мешаться под ногами. Но не так он хотел от неё избавиться. И хотел ли вообще? Всё-таки, пока не раскрылась правда, Инквизитор была его другом. И одной из немногих, кто действительно любил слушать его истории о Тени, духах и древних временах, пусть и вечно начинал засыпать в конце. Когда они оказались по разные стороны баррикад, он всё равно скрытно надеялся, что пронырливая гномка будет в порядке. Даже попытался отградить её от борьбы, отправив в тюрьму. План не сработал. Достойная противница упрямо шла к своей цели. И Митал, похоже, хотела, чтобы он мучался, глядя, как разлагается единственная, кто хоть как-то ему дорог. Кого он хотя бы немного уважал. — Не-бо… Что… такое… не-бо?.. — Ты забыла, что такое небо? — С-слово… внутр-ри… голо-ва… у-увид-деть… не-бо… — Оно высокое, — Солас закрыл глаза, представляя, — ясное, голубое. Иногда по нему бегут белые облака. Иногда оно становится серым и плачет, заливая своими слезами округу. А иногда чернеет, но начинает сиять мириадами искр прекрасной природной магии. Простирается над головой бескрайнее, свободное… Ты любила в него смотреть, Вестница. — Лю… била?.. — Очень. — Лю… би… ла… — судя по шуршанию, она медленно отвернулась. — За… бы… ла… Из её камеры раздались звуки, похожие на урчащее мурлыкание. Мелодия. И Солас мог поклясться, что знал, какую песню она силится вспомнить. Песню, от которой ей всегда становилось чуть лучше. Но вскоре и эти тщетные попытки смолкли, сменившись на размеренное спящее дыхание.День четвёртый.
Эльфийка с пустым взглядом и слабо светящимся валласлином Митал механически просунула в его камеру тарелку. Пламя на свече в её тощей руке подрагивало и совсем не освещало противоположную часть коридора. Солас не шелохнулся. Он ослаб. Да и двигаться не хотелось вообще. Эльф догадывался, что сейчас произойдёт. Рядом с девушкой нервно крутилась привязанная к ней коза, чей торс и мордочка были обмотаны верёвкой. Эльфийка поставила свечу рядом с решёткой его камеры и за верёвку подвела животное к камере Инквизитора. Но не успела она отойти, как что-то тёмное резко втащило козу внутрь, с хрустом сложив беднягу пополам ударом об прутья. Та даже истерично заблеять не успела. Девушку же от неожиданности на прямых ногах протащило по полу, и её державшая верёвку рука тоже оказалась между железными столбиками. Громкий крик разрезал тишину. Эльфийка с ужасом вытащила окровавленную культю. Её валласлин перестал светиться. Солас словно в замедленной съёмке видел, как здоровенная когтистая рука сгребает очнувшуюся от контроля перепуганную девушку и, точно так же, как и козу, затаскивает внутрь. Крики быстро стихли. Раздались хруст, громкое чавканье. А затем глухой рык. Во тьме вспыхнули два белых огонька — глаза, отражавшие свет от пламени свечи. И Солас понял — его увидели. С протяжным стоном металлические толстые прутья решётки содрогнулись от удара. Ещё один удар — часть их со звоном упала на пол. Наконец, с громким рёвом, тварь вывалилась в коридор. В нос Соласа ударил приторный до тошноты солёный запах. Он, скованный ужасом и отвращением, зажал рот, когда увидел, во что превратилась его подруга. Четыре когтистые лапы скребли камень при каждом шажке. Длинный хвост шуршал по полу, выползая из ставшей для его хозяйки тесной клетки. Под крупной тёмной чешуёй бугрились мощные мышцы. Это тело принадлежало чему-то среднему между виверном, драконом и варгестом, но массивнее. И там, где по идее должна была быть шея, продолжался похожий на кунарийский такой же чешуйчатый торс. На его широкой горбатой спине покоились два недоразвитых крыла, а жилистые руки заканчивались острыми, как клевцы, когтями. На одной из них, с четырьмя пальцами, слабо сиял зелёный Якорь. И только потом начиналась толстая средней длины шея, на которой сидела относительно мелкая голова. — Упала тьма, надежды нет, — сдавленно запел Солас, вспомнив, какую песню она пыталась мурлыкать. Глаза слезились, дыхание перехватывало от страха и вони, да только слова сами рвалась наружу, — но крепись, придёт рассвет. Тварь повернулась в его сторону, по-змеиному изогнувшись. Её лицо — единственное, что практически не изменилось. Создавалось впечатление, будто то окольцовывал приросший к нему чешуйчато-костяной искажённый шлем драконоборца без забрала. Нижнюю гномью челюсть жвалами обхватывала вторая, выдававшаяся вперёд, драконья. Рот стал шире, будто разрезали ножом. Толстый вырост начинался на лбу, плавно переходил в защитный головной щиток, почти сливавшийся с шеей, а на месте ушей росли ещё два небольших рога, загнутые назад. Когда-то светло-серые, её глаза были подёрнуты жёлтым бельмом. — Маяк исчез, дом вдалеке, — он пел, уже и не надеясь уйти отсюда живым, — звёзд держись, придёт рассвет. Сотряся помещение, она ударила щитком на голове об решётку, согнув несколько прутьев. После чего просунула внутрь лапу с Якорем и принялась их отгибать окончательно, чтобы протиснуть голову и плечи. С её ничего не выражавшей морды капали слюна и кровь. Свеча затухла. Солас закрыл глаза. — Меч обнажи и вверх воздень, — продолжил он, чувствуя горячее дыхание совсем близко, — стой на своём, придёт рассвет. Она была совсем рядом, с глухим чавканьем распахнула полную острых зубов пасть, чтобы откусить эльфу голову… но вдруг тихо зарычала. Солас открыл глаза. Бельма спали, она смотрела на него бегавшими узкими зрачками-щелками. Судя по изменившемуся выражению лица и частому морганию, что-то вспоминала. И это что-то вгоняло её в смятение. — Ночь длинна и путь темён, ввысь взгляни, однажды к нам, — Солас слабо, совсем как во времена Инквизиции, по-дружески улыбнулся, — рассвет придёт. Зрачки резко расширились до стандартных человеческих кружков. Рычание стало громче, чудовище опустилось на все шесть лап и попятилось. Уткнувшись примыкающей к тазу частью хвоста в останки решётки своей камеры, оно быстро обернулось, тряхнуло головой и с полным отчаяния рёвом ломанулось прочь по коридору, врезаясь боками в стены. — Упала тьма, — словно в трансе тихо произнёс эльф, не глядя существу вслед. — надежды нет…