Но я не забуду. Я, кажется, влюбился.

      И снова омерзительно вязкая темнота как будто стекает с неба, подобно жидкой грязи, наполняет собой заснеженный лес, который я ненавижу всей душой. Ещё секунду назад я видел, как солнце неосторожно роняет лучи на кривые кроны деревьев, озаряя пространство холодным светом. А теперь всё снова как в кошмаре: ожившие деревья тянут ко мне свои тонкие ветви, чтобы схватить и сожрать заживо, луна предательски гаснет, оставляя меня наедине с ужасающей тьмой. Я слышу душераздирающие крики, скрипы, хруст снега, словно бы кто-то приближается ко мне со спины.       Я оборачиваюсь и, кажется, вижу расплывчатый силуэт монстра. Взвизгнув от страха, я мгновенно устремляюсь вперёд, бегу куда-то вглубь леса, не разбирая дороги. Я забываю о том, что мой дом в другой стороне, ведь там, всего в паре метрах от меня было что-то, что вот-вот вонзит в меня свои острые клыки и растерзает, как тряпичную куклу.       Мне так страшно, что хочется орать изо всех сил, но воздух застревает в горле, мне сложно дышать, и я почти что задыхаюсь. Адреналин в крови позволяет мне бежать настолько быстро, насколько это возможно, но этого недостаточно, ведь я уже слышу его зловещее рычание за спиной. Монстр уже совсем близко, я чувствую это, я ощущаю это каждым сантиметром кожи, я слышу это. Я пытаюсь ускориться, но этого оказывается недостаточно.       Что-то гигантское врезается мне в спину, и я с криком падаю на ледяной снег. Ощущаю когтистые лапы, что сжимают мои плечи, придавливая к сугробу. Чудовище верещит мне в ухо, громкое рычание вгоняет меня в непреодолимый шок. Я пытаюсь вырваться, закрываю глаза, лишь бы не видеть этой страшной морды, которая так и норовит перегрызть моё горло. Рёв становится громче. Я понимаю, что плачу, стараюсь приподняться, но чудовище оказывается сильнее.       — Пусти! — вскрикиваю я, захлёбываясь от потока слёз. С новой силой начинаю брыкаться, наугад бью ногой куда-то вверх и, судя по всему, попадаю в монстра. Грубый визг врезается в уши, на секунду цепкая хватка слабеет, и я, пользуясь моментом, вскакиваю с мокрого снега и словно ошпаренный бегу в самую глубь леса. Взволнованный рёв остаётся позади. Я поворачиваю то вправо, то влево, чтобы теперь меня точно не поймали. Господи, как же страшно!       Я, всхлипывая и дрожа, пытаюсь нашёптывать давно запомнившуюся мне молитву. Сознание мутнеет, я уже не разбираю пути, а лишь из последних сил стараюсь двигаться. Только бы не остановиться! Костлявые руки-ветви пытаются преградить мне путь, но я уже не обращаю на них внимания. В какой-то момент я спотыкаюсь обо что-то и опять падаю в сугроб. Тогда же я осознаю, что мои силы на исходе. Сколько я бежал? Гонится ли за мной кто-то?       Я уже без стыда начинаю реветь, закрывая лицо руками. Я кричу, чтобы отогнать от себя всю нечисть, которая тут водится. А темнота лишь окружает и сжимается, сжимается, чтобы запереть меня в бесконечной пустоте.       Я понятия не имею, сколько проходит времени с тех пор, когда тьма, наконец, сжирает меня, поглощает полностью, пряча в себе лишь меня и безумные движущиеся силуэты, которые продолжают пугать, морально истощая. Твари, бесы, демоны, монстры кружатся в чёртовом хороводе, что-то шипят. Шипят страшные слова, шипят моё имя, словно зазывая к себе, предлагая стать частью всего этого безумного пиршества.       — Антоон, — шепчет один из демонов, заливаясь противным смехом.       — Антооон! — кричит уродливая тварь, подползая ближе.       Я закрываю глаза, но силуэты не исчезают, словно оставаясь частью моего сознания и моих мыслей, от которых не убежать, не спрятаться.       — Уходите! — кричу я. — Не трогайте меня!       — Антон!       Я слышу этот возглас, и меня будто прошибает резким электрическим током. Человеческий. Грубый, громкий и даже злой, но совершенно человеческий. Знакомый. Темнота пустеет, исчезает дьявольский хоровод. Я открываю глаза. Кругом лес, заполненный вечерней сиреневой теплотой. Что-то яркое светит мне в лицо, отчего я щурюсь. Я впервые за жизнь чувствую такое сильное облегчение и счастье, что в тот же миг наполняют меня изнутри. Всё хорошо. Сейчас всё хорошо, правда?       — Антон, мать твою…       Может, бранные слова и считаются дьявольской речью, по крайней мере, по мнению моего Отца, но они показались мне куда роднее и приятнее тех сумбурных нашёптываний, которые я слышал секунду назад. Ругательства, сумбурным градом летевшие на меня, сыпались из уст злого Ромки. Как бы я не побаивался этого хулигана, я восполнился неописуемой радостью, когда увидел его, злобной походкой приближающегося ко мне.       — Антон, е…ь тебя в рот, с…й ты сын, какого х…       Стоило мне приподняться, как Ромка, не прекращая смачно материться, падает рядом со мной на снег и заключает меня в крепкие удушающие объятья. Новая волна шока окатывает меня с головы до ног. Мне сложно соображать, я совершенно сбит с толку. Сердце всё ещё колотится после увиденных мною ужасов, слёзы стынут на лице из-за холодного воздуха.       — Я тебе сейчас уши надеру, щенок ты ободранный! — слова местного хулигана звучали бы чуть ли не страшнее рёва того чудовища, и я бы действительно испугался, не будь я намертво скован его объятиями. Ромка ближе прижимает меня к себе, тяжело и надрывисто дышит, выдыхает всё новые и новые ругательства. С опозданием до меня всё ж таки доходит полное осознание происходящего: вечно грубый, практически равнодушный и поледеневший изнутри хулиган сидит передо мной и обнимает меня так, словно его собственная жизнь зависит от моей сохранности. Это заставляет меня задрожать. В растерянности я неуверенно кладу руки на его плечи, затем пытаюсь обнять в ответ.       — У…к чёртов, либо ты сейчас же объясняешь, какого х…я происходит, либо я тебя закопаю н…й в этот же сугроб несчастный!       Крупная дрожь охватывает меня. Я уже открываю рот, чтобы что-то сказать и хоть как-то объяснить, но вспомнив о том, что произошло (действительно ли произошло?) со мной, я вновь всхлипываю, пытаясь подавить поток подступивших слёз. У меня не получается, и я со вздохом вжимаюсь в плечо Ромки, хватаясь за ткань его промёрзшей олимпийки. Сердце боязливо затрепетало. Кажется, я даже почувствовал тех самых бабочек в животе, только мои бабочки разлетались по всему телу, даря лёгкость рукам, ногам, голове. Борясь с моим страхом, они словно пытались подарить мне полёт, и, судя по моим ощущениям, у них это получалось.       — Б…ь, Тох, ты чё? — голос хулигана уже звучит не так злобно, а скорее как-то обеспокоенно и нервно. Он не отпускает меня, я даже чувствую боль, но мне становится наплевать на это. Всю жизнь я надеялся на поддержку родных: родителей, Оли… Даже от Полины я бы мог ожидать какого-то сочувствия, понимания. И никогда бы даже самая маленькая мысль о том, что моим спасителем и опорой станет гроза всего посёлка, не заползла бы ко мне в сознание. Но теперь, это самое лучшее, что я могу получить от жизни.       Я не могу говорить, задыхаясь от плача. Поэтому рассказывать начинает Ромка: — Я не е…у, что произошло, но когда мы встретились у леса, я поздоровался с тобой, после чего ты как сумасшедший заорал и метнулся от меня. С тобой такое не в первый раз, помнишь? Я чёт решил, что мне нужно остановить тебя: ты ж в лесу потеряешься н…й, ищи тебя потом… — он замолчал на секунду, после чего слабо ухмыльнулся и добавил: — Бегаешь ты быстро. Я еле догнал тебя, толкнул в снег и попытался успокоить, но ты стал реветь и брыкаться, как подстреленный. У…л мне с ноги и бежать.       Он недовольно фыркнул.       — Мы вдоль и поперёк этот лес прочесали, тебя, е…ого искали. Я медленно восстановил в памяти все события. Теперь я понял. Очередной мой сдвиг по фазе, вызванный моей забывчивостью, из-за которой я забыл принять таблетки. И тот монстр — вовсе не монстр, а Ромка, пытающийся меня остановить. Такое происходит постоянно. И никогда я не могу привыкнуть, никогда не могу отличить реальность от очередных галлюцинаций.       — Тох, — вкрадчиво начал Ромка, немного замявшись, — скажи, это ведь… с головой у тебя проблемы?       Я покраснел, с досадой понимая, что он прав. И теперь эти слова он использует не как оскорбление, которыми обычно разбрасывается тот противный Семён, а как до боли грустный и правдивый факт.       Я молчу. Он и так прекрасно понимает, что его слова правдивы.       — Б…ь, — снова выругался он. — Ну что с тобой делать, придурок?       Он тяжело вздыхает и кладёт подбородок на мою макушку, проводя рукой по спине. Никогда бы не подумал, что кто-то вроде него может быть настолько нежным. Это завораживает и даже притягивает. Сердце проваливается в пятки, всё внутри переворачивается и перемешивается. Странное ощущение нарастает в груди. В какой-то момент я подмечаю, что мы критически близко друг к другу, что картина выглядит ещё более нереалистичной, чем те пляски демонов, тварей, бесов… но оттого она представляется мне такой значимой, нежной, хрупкой — одно резкое движение, и всё изменится: исчезнет нежность, теплота, то беспокойство и забота. Я вдруг понял, что Ромка отправился на мои поиски без верхней одежды, в одной лишь своей олимпийке. Что он ходил по этому злосчастному лесу, кричал, искал меня, несмотря на принципы, напускное равнодушие, на собачий холод, на собственные страхи…       — Роман! Ты нашёл его?!       Голос Отца эхом доносится до нас. Я слышу приближающиеся шаги. В этот момент Ромка словно просыпается, резко отстраняется от меня и поднимается. Озадаченно смотрит на меня, видимо, сильно смущаясь.       — Да! — кричит он, отряхивает снег и протягивает мне руку, помогая встать. Я понимаю, что мои щёки теперь красные не от слёз, а от смущения.       — Спасибо, — стеснительно бормочу я, отводя взгляд.       Вижу Отца, шагающего ко мне через сугробы. Понимаю, что нам предстоит непростой разговор. Но теперь это уходит на второй план. Мне всё равно, что скажет он, что скажет мама, что подумает Оля (хотя раньше я ставил её чувства на первый план). Я в порядке, а значит, всё скоро забудется. Для всех забудется: папа покричит и остынет, мама ничего не узнает, так же, как и Оля. Ромка тоже остынет, эмоции затихнут, он снова покроется каменной коркой и забудет всё. Но я не забуду. Я, кажется, влюбился.