Вы думаете, монстрам не снятся кошмары?
***
Бежать Все, что можно делать, это бежать. Пока апатия не сломила, не уложила в койку к этим жадным дурням. Тащить Нио, что есть сил. Бежать. Бежать! От языков пламени, окружающих при малейшей ошибке. От этих горящих глаз самого настоящего чудовища. Нужно бежать – но она не даст. Выжить. Он должен выжить. Он должен дать Нио шанс. Лгать. Красть. Обманывать. И выживать. Это все, что он может. И это ничто против поглощающей его пасти Гримма... Роман Торчвик проснулся в холодном поту, опрокидывая рабочий стол и падая со стула. Карты с расположением магазинов и поставок Праха разлетелись по полу, верная трость громко прозвенела о плитку, а котелок покатился в другой конец склада. Он уснул за работой. С такой нанимательницей удивительно, что он вообще сумел уснуть. Эту дрянь не заботит, что людям нужен сон, еда и не горелые части тела. Либо работай 24 на 7, либо не работай вообще никогда. Торчвик судорожно роется в карманах пиджака, наконец находя заветную пачку. Ещё больше времени руки выуживают зажигалку. Кое-как закурив, преступник отчаянно затянулся, отгоняя тощих чудовищ прошлого, черноволосых настоящего, и... О чем вообще был этот Грифон? Ладно, не важно. За его спиной кто-то, ворочаясь, перевернулся на диванчике. Нио, укутанная в плед, беззвучно посапывает, не реагируя на шум со стороны босса. Если что-то будет не так, Роман ей скажет. Роман ее предупредит. Доверять можно только Роману. Выдыхая кольца дыма, Торчвик все же поднялся с пола, собираясь найти что нибудь выпить. Из-за одной известной сволочи, это будет кофе. Нио сладко зевнула. Рука мужчины непроизвольно провела по волосам напарницы, находя успокоение в самом факте того, что он может ее коснутся. "Я выживу. Я сделаю все, что потребуется, только чтобы мы выжили. Даже если придется ублажать эту ведьму до конца своих дней, но ты будешь жить, Нио." Неприятный холодок прошёлся по спине Романа Торчвика, словно гигантское чудище собирается его проглотить...***
Осколки разбитой иллюзий. Нио никогда не думала, что это ее так напугает. Из ночи в ночь, фигура единственного дорого человека с громким треском разлетается у нее на глазах. Она старается добраться, успеть собрать осколки, но что-то отталкивает ее все дальше и дальше, оставляя лишь беспомощное отчаяние. А потом она просыпается, Роман кладет перед ней на стол чашечку мороженого на завтрак, и мягко хлопает ее по макушке, отгоняя страшное наваждение. И Нио с улыбкой берет ложку, забывая кошмар до следующей ночи. Когда кошмар стал явью, на осколки разбился не Роман. Разбился весь ее мир. И ей хотелось кричать, сорвать горло в этом жестоком небе, в которое ее отбросила Красная. И даже кричать этот мир ей запретил. Когда кошмар становится реальностью, ты перестаешь бояться чудовищ, ведьм и самого мира. Вновь падая вниз, Ниополитан вспомнила, что без Романа ее кошмары не кончатся. И их нужно боятся. Особенно эти два таких разных Красных Цвета, обратившими ее кошмары в реальность.***
Ему было больно. Каждая секунда сопровождалась болью. Ненавистное клеймо горит на глазу, мерзкие твари смеются, а его естество наполняется агонией боли и страха. Со временем, кошмары стали ему подчиняться. Боль не утихала, но он больше не боялся. Теперь его вел гнев. Гнев был лучше страха. Гнев позволял из раза в раз разрубать мразей на куски, забывая о боли. А после кошмара любимая всегда была готова излечить остатки боли. Страх утих. А потом Блейк ушла. Страх больше не уходил. Он сросся с гневом, породив ненависть. Мразь из кошмара теперь не унималась, даже когда он кромсал ее на части. И новое клеймо ложилось поверх старого, снова и снова, пока он не вскочит посреди ночи и не разрубит все, что стоит в тренировочной комнате. Мразь в кошмаре теперь была одна. И клеймо она оставляла в самом сердце. Кошмаром Адама Тауруса стала Блейк.***
Прячься. Прячься всегда, прячься везде и всюду. Прячься в тени, прячься на виду. Не меняй цвет. Иначе кошмары тебя настигнут. Илия Амитола всегда боялась. Одно неверное движение, и все узнают. Одно неверное слово, и они догадаются. Спрячься среди людей. Говори плохо о фавнах. Не чувствуй ничего, иначе цвет изменится. И тогда ночной кошмар настигнет здесь и сейчас. Когда обрушилась шахта, забрав с собой маму с папой, ночной кошмар стал всего лишь незначительной помехой. Он перестал пугать, он перестал что-то значить. Он стал просто пустышкой, когда чудище из кошмара лежало перед ней в крови, хныча и прося прощения. Он забылся, уступил место настоящему кошмару, с которым нельзя бороться. Нельзя выбить зубы самой Смерти. И теперь Илия вынуждена смотреть, как Смерть обрушивает шахту, пока ее слезы превращаются в белую маску. Настоящий кошмар никогда не забывается.***
Его брат в опасности. Так было всегда. Корсак и Фенек всегда были в опасности. Белый Клык на мушке у всех стран, Менажери в любой момент может от них отвернутся, а Адам все больше теряется в своем безумии. Но близнецы не боятся за свои жизни. Они боятся друг за друга. У обоих Альдебайнов никогда не совпадали сны. Это мог быть пожар, Атласский робот, обрыв, шахта ПКШ, Гира и Кали Белладонны, Сиена Хан, и Адам Таурус, да даже весь белый Клык. Причиной смерти могло стать что угодно, и это их не пугало. Лишь одно во снах братьев было общим. Корсак и Фенек наблюдали, как умирает брат. И как с ним умирается что-то внутри. И лишь проснувшись можно было взглянуть в глаза брату и прошептать: "Все лишь кошмарный сон." В особняке Белладонна кошмарным был не сон. Кошмарной была реальность.***
Деньги. Власть. Влияние. Это всегда было мечтой, к которой приходилось пробираться сквозь боль, закон, мораль и собственную душу. Со всем этим, никакой кошмар больше не мог добраться до личных покоев главы ПКШ. Как же Жак ошибался. Вздрогнув, Жак Шни прогнал наваждение, не желая вновь видеть свою смерть. Это надоедало. Конкуренты, угнетенные работники, завистники, недоброжелатели. Даже Айронвуд порой стрелял прямо между глаз в этих сновидениях. Они его не пугали. Смерть его не пугала. Пугало то, чьими руками она стала приходить в последнее время. Виллоу всегда приходила с бутылкой. Но в ее глазах снова горел огонь, который Жак когда-то подавил. Это было ошибкой. Он не знал, чего ожидать от этого огня. Он боялся его тогда, и боится сейчас, даже во сне. Осколок бутылки ужасающе реалистично вонзался в его горло. Когда кошмар приводил Винтер, она всегда была в сопровождении солдат. На ее лице не было ни ярости, ни отвращения. Команда стрелять всегда подавалась холодно и четко, как принято у Шни. Вайс умудрялась гореть и замораживать одновременно. Яростный взгляд матери и спокойные команды сестры. А огромный рыцарь послушно делал с Жаком все, что пожелает его дочь. Уитли приходил в сопровождении Кляйна. Его улыбка не менялась, его движения были такими же, а предложенный чай не вызывал подозрений, даже когда Жак точно знал, чем все закончится. Овощ все равно не сможет сопротивляться процедуре, которую сын сумел организовать для "внезапно" впавшего в маразм старика. Стакан виски со свистом полетел в семейный портрет. Алкоголь разбрызгался по картине, пока разбитое стекло втыкалось в самую мерзкую часть кошмаров. К тому, кто в каждом сне со зловещей улыбкой приводил к нему палачей. Главный кошмар Жака Шни – это сам Жак Шни. И Жак не питал иллюзий насчёт реалистичности этой части кошмара.***
Слабая. Она всегда была слабая. Можно сколько угодно верить в выживание сильнейшего. Считать себя справедливой, не обращать внимание на откровенно убогий сброд, называющийся Племенем, на стенания несчастных убитых, оказавшихся у нее на пути, и притворяться, что она никого не боится. Рейвен может себе позволить подобные мысли. Все равно ночью ей скажут правду. "– Ты просто сбегаешь. Трусливо прячется по углам, стоит появиться опасности. Может, у тебя есть могущество, но оно не делает тебя сильной." – Да что вообще может понимать эта марионетка Оспина? Ты отдал свою жизнь ему, Кроу. Тебе уже не понять. "– Ты вечно говоришь о доверии, но сама не доверяла нам. Никому из нас. Никогда. Мне тебя жаль, Рей." – Мне не нужна твоя жалость, Тай. Жалость для слабых. Жалость для мертвых. "– Ты раньше была другой. Ты не называла милосердием убийство. Ты не оправдывалась выживанием. И где же та смелая непобедимая Рейвен? Ее ты тоже убила?" – Ты мертва, Самер. Что бы ты не говорила, ты мертва, а я жива! Хватит так смотреть! "– Да потому что ты боишься Салем! Потому что ты просто трусливая лицемерка, поджимая хвост когда становится трудно, когда надо быть сильной!" – Вы все должны боятся! Она чудовище! Она непобедима! Не смей меня осуждать! Ты ничего не понимаешь! "– Вы слабы. Слабы, трусливы, ненадёжны. Я отдала жизнь за вас, за клан. Только чтобы вы меня бросили. Как свою дочь. Как прошлую Деву. Как всех, кто вам доверял." – Замолчи! Замолчи! ЗАМОЛЧИТЕ ВСЕ! Рейвен доказывала свое право жить, вырываясь из тисков смерти из раза в раз. Это сила. Она выжила. Всегда была права! Когда трусливо бежала от всего и всех, что придавало жизни смысл. Когда Кроу с Таем взращивали новых птенцов. Когда Саммер выиграла им немного времени на своей миссии. Когда Вернал несла бремя Девы вместо нее. Когда Янг забрала реликвию и с ней гордо пошла против Салем. И вновь в полночь ее палатка наполнилась плачем. Рейвен так боялась чужеродной силы, что своей собственной разрушила саму себя. Рейвен выжила в убогой шайке отбросов, с мишенью для Салем на спине, без единого сильного союзника. Только Рейвен и ее глупое, беспощадное правило. Ее кошмар когда-то давно угадала Саммер. Задолго до того, как Рейвен сама его осознала. Кошмар остаться против этого огромного мира, один на одни, просто потому что испугается бороться с ним вместе с остальными.***
Убить. Единственный способ сбежать из этого ада, это убить. Убить эту сволочь, затолкать ему в глотку каждое слово, дать на себе ощутить этот ад. Но даже после смерти, Маркус Блэк никуда не делся. Меркури видит его мерзкое лицо каждый раз, когда засыпает. Видит, когда делает то же самое, что делал он. Когда убивает по приказу, когда кланяется перед повелительницей. Когда прошлый ад оказался всего лишь кошмаром. Намного меньшим кошмаром, чем тот, в котором он сам теперь сволочь. Меркури Блэк никогда не ожидал, что больше всего испугается зеркала. Зеркала, из которого на него смотрел Маркус. Он никогда не уйдет. Потому что в ту секунду, когда Меркури убил свой кошмар, он сам стал кошмаром.***
Голод. Сначала Эмеральд страшил именно голод. На бессердечных улицах именно он был самым страшным и неодолимым монстром. Только бы сбежать от него, сбежать от этого кошмара. Когда пришла Синдер, голода больше не было. Была лишь преданность. Верность. Доверие. Терять это все было ещё страшнее. Теперь она боялась провала. Очередной раз проснувшись, Эмеральд панически заозиралась по сторонам, ища ее. Синдер должна быть здесь. Она успокоит просто тем, что она здесь. Просто тем, что Эмеральд может быть полезной. Сон все лишь сон. В реальности она не подведёт. Когда она нашла лишь злобный взгляд госпожи, крик за собственный провал, недружелюбные слова напарника и бессмертную колдунью, страх провала тоже исчез вслед за голодом. Он стал самым страшным. Страх потерять все не за провал, а по прихоти своих господ. И этот кошмар воплощался в жизнь у нее на глазах.***
Провал. Это был сплошной провал. Со стола полетели все его прототипы, все наработки и весь труд жизни. Следом Артур опрокинул стол. Его кабинет теперь годился только на гнев и разочарование. Джеймс выбросил его на мороз. А этот Полендина теперь займет его место. Все, чего он добивался, пошло прахом из-за чужой глупости. Недалекость окружающих и была самым настоящим кошмаром. Воттс это не забудет. Артур Воттс знает цену своим знаниям. Он знает, что не только заслуживает большего. Он достоин большего. Он больше не допустит ошибку. Артур Воттс не глупец. Никогда не был глупцом. Теперь, когда огонь подбирается ближе, а дым заполняет лёгкие, Артур Воттс увидел сон, напомнивший, чего он на самом деле боялся. По-настоящему страшной была его собственная глупость.***
Ее больше нет. Эти слова были просто ужасны. Хейзел не хотел верить, отказывался признавать, даже когда держал тело Грейчел на своих руках, а округа наполнилась его криком. Хейзел не чувствует боли. Или, он так думал. Но никогда умерла сестра, боль не заставила себя ждать. Самая страшная боль, обида и ненависть. "Твое зло должно быть остановлено, Оспин. Дети не должны умирать в твоей войне. Я не позволю! Больше не будет новых Грейчел!" Его комнату вновь наполнил крик боли и ужаса, когда кошмар настиг его в очередной раз. Когда на его руках вновь была Грейчел. Совсем другая Грейчел. Совсем ребенок. Сжимаемый Хейзелом в объятьях. В объятиях своего убийцы.***
Мне нужна сила. Моя сила. Эти слова стали кредом, жизненным путем, который всегда приводил Синдер к цели. Она больше не будет никого бояться. Никто не посмеет смеяться над ней. Никто не посмеет нацепить на нее поводок. Никто не посмеет отнять все то, что принадлежит ей по праву. Быть сильной и забирать свое. Это и была судьба Синдер. "– Ты веришь в судьбу?" – Да, я верю. И моя вера не будет напрасной! Моя судьба – побеждать! И никто этого у меня не отберёт! Серебряные Глаза тоже были судьбой. Серебряные Глаза стали ее собственным кошмаром. Серебряные Глаза Руби Роуз стали символом поражения. А подконтрольная ведьме рука Гримм стала поводком, что эти глаза пророчили. Синдер всегда верила в судьбу. И теперь эта вера стала самым страшным, что она могла представить. Судьба быть поглощённый Серебряным Сиянием, пока ее поводок присваивает себе ее жизнь. Какая кошмарная судьба. "– Ты веришь в судьбу?" – Да. И теперь этот ответ не приносит ничего, кроме ужаса.***
Было много цветов. И так же много прошлого. Тириан не помнил, с чего началась его история. Он всегда был в кошмаре неопределенности, перемешанных судеб и историй, из которых не в силах выделить одну. Может, ему нравилось убивать без причины? А может он любил печенье своей мамы? А может у него отняли печенье, и он за это их убил? Или печенье было невкусным, и потому он убил маму? А были ли вообще мама, печенье и убийство? Быть может, это был папа, ружье и охота? Приют, воспитатель и дети? У Тириана Каллоруса так много вариантов выбора прошлого, что все вместе они обращались кошмарным хаосом в его голове. Безумие в голове. Ад прямо здесь. И для этого не нужно засыпать. Богиня развеяла этот хаос. Одним своим присутствием она отменила прошлое и сделала неважным будущее. Не имеет значение ничего, кроме желания его богини. Если уйдет богиня, вернутся Они. Разные цвета его безумного кошмара.***
Трус. Предатель. Позор. Непростительно. Лео сжимает уши в тиски, лишь бы не слышать все это. Закрывает глаза, чтобы не видеть подтверждение этих слов. Кровь с его рук проникает к самому сердцу, запечатлевая там всех, кого он подвёл. Леонардо Лайонхарту было слишком страшно, чтобы сопротивляться. Это никогда не кончится. Даже если сдаться, даже если бороться, даже если ничего не делать. Лео уже знал, что он обречён. Возмездие стало ещё один страхом в его списке кошмаров. Их было так много, что теперь они слились в один, пугающий намного сильнее любого сна со справедливой расправой над фавном. Страшно было вновь и вновь возвращаться к самому себе. Трус. Предатель. Позор. Непростительно. Леонардо Лайонхарт больше всего боялся просыпаться.***
Подвёл. Он всех подвёл. Джеймс никогда не был трусом. Генерал всегда готов стоять за мир в первых рядах, своими потом и кровью бороться за безопасность невинных. Не важно, какой ценой. Айронвуд открыл глаза. Очередной кошмар. Один из тех, где он пожертвовал недостаточно. Пожалел. Испугался. Не смог спустить курок. И за это расплатился Атлас. Весь Ремнант. Джейм Айронвуд не допустит, чтобы это стало реальности. Генерал Джеймс Айронвуд никогда не признается, чего он боится на самом деле. Он отдаст любой приказ, самый бессердечный, самый жестокий, если это принесет победу. Он никогда не даст страху ему помешать. А потом он проиграл. Атлас пал, Салем победила. И все жертвы оказались напрасны. Жителей спас не он. Он лишь раз за разом приносил их в жертву. Потому что боялся больше всех. Он боялся, что эти жертвы будут просто ненужными. Он боялся, что они не будут того стоить. Он боялся, что принесет в жертву тех, кого можно было спасти. Айронвуд застрял в петле кошмаров. Таких противоположных по сути, но ведущих к одному концу. Айронвуд боялся принести недостаточно жертв для победы. Айронвуд боялся принести слишком много жертв для победы. Джеймс Айронвуд боялся узнать, что жертвы вообще не были нужны никогда, и лишь он сам в них виноват.***
Кошмары. Слишком много кошмаров. Салем знает, что самое ужасное в кошмарах. Она прожила миллионы лет, чтоб прочувствовать на себе. Каждый страх, каждый ужас этого забытого Богами мира прошел через нее. Она испытала все, что только можно. Страх одиночества, страх смерти, страх жизни, страх довериться, страх потерять. Каждый кошмар оставлял после себя незаживающие шрамы на душе. Бессмертным было лишь тело. Душа бессмертной не была никогда. Вся жизнь Салем это один сплошной кошмар. Он был ее реальностью, он был ее сном. Каждая секунда Ремнанта была наполнена отчаянным кошмаром. И самое страшное в кошмарах она поняла только совсем недавно. Они никогда не закончатся. Кошмары будут сменять друг друга, пока существует мир, жизнь, и это чёртово проклятие. Этот чертов Озма. Эти чёртовы Боги. Подлокотник трона опасно хрустнул, а вслед за ним разбились окна тронного зала. Стены пошли трещинами, а окружающие замок Гримм заревели в такт своей госпоже. Когда Королева перестала буйствовать, от тронного зала остался только трон. Вернувшись на свое место, Салем уставилась в небо этого Кошмарного Ремнанта, ненавидя все, что только смеет существовать и отправлять ей бытие. – Само сущее, созданное этими монстрами Богами, это воплощение кошмара. Моя тюрьма, моя темница, моя очередная башня. Мой личный монстр, породивший все страдания. И я не могу дождаться дня, когда увижу, как все это наконец сгорит. Салем никогда не поймет, что вся окружающая действительность ей видится кошмаром лишь по одной причине. Салем и есть тот самый Монстр. Салем и есть свой самый мучительный Кошмар.***
Вы думаете, монстрам не снятся кошмары?
Но тогда скажите мне...
Как, по вашему, монстрами становятся?...