Роль взаимоотношений овец и пастухов в жизни государства

Идея была гениально проста. Премьер-министр снова решил заняться реформированием армии, что, естественно, не могло закончиться ничем хорошим ни для генералов, ни для министерства обороны, ни для самого премьер-министра, а потому законопроект следовало немедленно отложить на неопределённый срок. Однако в этот раз своим непробиваемым упорством Хэкер смог дать фору любому барану. Сэра Хамфри он слушать и видеть не хотел и потому даже приказал не впускать его в свой кабинет. Эплби был возмущён, но, впрочем, не удивлён: человек, прослуживший в правительстве столько же, сколько он, переставал удивляться чему бы то ни было. Но действовать следовало как можно быстрее, а посторонних привлекать не хотелось. Если законопроект просочится за пределы их узкого «Премьер-Хамфри-Бернард» кружка и попадёт в прессу, то репутация правительства в глазах граждан упадет ниже некуда. К счастью, ответ на вопрос «что же делать» пришёл в голову Эплби как всегда быстро. Раз уж Хэкер решил отстранить его от политики, то противостоять следует методами так же не министерскими. Надо было отвлечь премьер-министра от его прямых обязанностей чем-нибудь одновременно бытовым и обескураживающим. А что может быть более волнующим, чем пылкое анонимное признание в любви? Единственной кляксой в безупречном плане Эплби оставался тот факт, что письмо непременно следовало писать самому, а не красть из какого-нибудь романа, ведь малейший шанс обнаружения фальсификации грозил уничтожить все дело. Сэр Хамфри пропыхтел за машинкой целый час, пока у него наконец не получилось создать нечто более или менее убедительное. И хоть опыта в написании подобного рода текстов у Эплби не имелось, хорошо подвешенный язык спас его и в этот раз. С торжественным видом он аккуратно запечатал конверт, сделал пару телефонных звонков и распоряжений и затем со спокойной душой пошёл обедать. Все произошло именно так, как было запланировано. Вернувшись с перерыва, сэр Хамфри обнаружил в своём кабинете перепуганного премьер-министра. Последний ходил из стороны в сторону, судорожно сжимая в руках знакомый конверт и бегая глазами по стенам. — Хамфри, ну где вы пропадали! — с отчаянием вскричал Хэкер и упал в кресло. — Произошла катастрофа! Скорее, закройте дверь, нас ни в коем случае не должны подслушать! Только бы это не просочилось в прессу… Эплби изобразил на лице искренюю заинтересованность, хотя в душе ликовал, и плотно закрыл дверь. Ему тоже не хотелось, чтобы эта история всплыла. — Я очень надеюсь, что это какая-нибудь глупая шутка! — премьер-министр все это время продолжал говорить. — Ох, если об этом узнают журналисты, моей репутации конец, а если об этом узнает моя жена, то можно будет сразу начинать планировать похороны. — Это и впрямь ужасно, но что же все-таки произошло? — приторно сладко улыбнулся сэр Хамфри. Хэкер посмотрел на него усталыми глазами и показал скомканный лист бумаги. — Сегодня принесли вместе с почтой и букетом цветов. Посмотрите — тут никаких марок, никаких печатей, никаких подписей, а в качестве адреса стоит Даунинг-стрит 10! Возмутительно! — Да, но что это? — Признание в любви и при этом престранное! Посмотрите, написано как какой-то отчет! Сэр Хамфри покрутил в руках знакомый листок и вернул его премьер-министру. Однако реакция все же оказалось более бурной, чем он ожидал. Чем был вызван этот всплеск, еще предстояло выяснить. — Да, это и впрямь довольно… Откровенное послание. Но разве оно настолько важно? — О нет, вы видимо плохо вчитались. Вот, посмотрите на третий абзац! Видите? Откуда этому жуткому отправителю знать такие подробности про кабинет и собрания? Что значит «ваши ежедневные речи оставляют глубокий отпечаток в моем сознании и живо трогают сердце»? О, Хамфри, не отвечайте, я и сам скажу — это значит, что отправитель либо член кабинета, либо шизофреник, однако письмо последнего вряд ли было бы столь чётким! На лице Эплби застыла пугающая улыбка, а в голове вертелась и кричала одна лишь мысль — как мог он выразиться столь неосторожно и сразу же сузить круг подозреваемых. Рука сама собой сжалась в кулак, однако Хамфри смог удержаться от того, чтобы немедленно вскочить или хотя бы вскинуть брови. — Вот, что я вам скажу, — продолжал премьер-министр, — если это настоящее признание, а не глупый розыгрыш, то нас ждёт катастрофа! С учётом того, что единственная женщина, присутствующая на собраниях кабинета — это Дороти, а она подобного написать не могла — здесь совершенно не её язык — напрашивается вывод, что письмо написано мужчиной, вы понимаете? — Да, господин министр, но это все ещё может оказаться всего лишь чьей-то неудачной шуткой, поэтому не вижу смысла так паниковать по данному поводу. В конце концов, сомнительные письма приходят вам постоянно, однако вам в руки они попадают крайне редко, уж мы с Бернардом за этим следим. — Вот именно, Хамфри. Это значит, что данное письмо поступило от такого лица, которое может обойти вашу цензуру! Премьер-министр вскочил и быстро зашагал по комнате взад и вперёд, отчего фарфор в шкафу задрожал и стал весело позвякивать. — Я хочу, чтобы вы провели внутреннее расследование. И чтобы вы занялись этим лично. Но не как обычное расследование, Хамфри. Я не хочу, чтобы кто-то знал о произошедшем, понимаете? Сделайте все тихо, аккуратно, выведайте имя отправителя и сообщите мне, понятно? Я рассчитываю на вас, Хамфри! С этими словами он поспешно вышел, а Эплби наконец удалось глубоко вздохнуть. Ситуация приобрела немного не те масштабы, на которые он рассчитывал, однако из всего можно извлечь свою выгоду. Скажем, всегда можно обвинить какого-нибудь самого своенравного члена кабинета и тогда его сразу же сместят с должности. Однако, если он так поспешно назовёт имя, ложь может вскрыться и тогда министр все поймёт, а этого допустить нельзя. Хамфри встал и принялся ходить по комнате. Ему бы сейчас очень пригодился совет, но спрашивать о подобном было постыдно. К тому же, малейшая тень подозрения могла навсегда разрушить его, Эплби, репутацию. Нет, назвать имя Хэкеру сейчас — нарушить изначальную задумку. Пусть лучше он помучается в неведении, а потом Хамфри обвинит во всем министра иностранных дел или, на крайний случай, министра спорта. *** Это было несказанно весёлое собрание кабинета — премьер-министр был как никогда нервным и невнимательным. Он постоянно отвлекался, не слушал доклады, забывал вопросы и пропускал мимо ушей ответы. Все его мысли были сосредоточены вовсе не на реформировании армии, а на том письме. Сэр Хамфри тайно ликовал. Прикрываясь бумагами, он украдкой наблюдал, как беспокойные глаза премьер-министра бегают по лицам присутствующих, силясь отыскать в них хоть какой-то намёк на личность отправителя. Сейчас он как никогда был похож на овцу. Заблудшую, отставшую от стада овцу, которую теперь должны были съесть волки, а она этого даже не понимала. Хотя, волк здесь все же был один. Наблюдая за своей жертвой, сэр Хамфри, как истинный охотник, находил в её метаниях нечто умилительное. Ведь на самом деле Джим Хэкер был хорошим парнем. У него были принципы, цели и проекты. Он правда хотел сделать страну лучше, хотя вовсе и не понимал, что лучше для страны. Он не был политиком, Эплби это прекрасно понимал, и именно поэтому его назначили премьер-министром. Идеальный кандидат — мягкий, без собственного мнения. Сэру Хамфри даже было немного жаль его, ведь Хэкер мог бы правда начать менять что-то в системе, в правительстве. Это, в общем и целом, было бы даже неплохо для людей и страны. Однако он был слишком податливым. На последней мысли Хамфри одернул себя — нет, видимо эта история с письмом вскружила голову и ему, иначе отчего он вдруг стал жалеть премьер-министра? Какая чушь! *** Все могло бы закончиться именно так — очередной забавный случай, нервный министр на собрании и глупое письмо, которое давно сожгли. Прошла бы пара недель и данная история забылась бы как и сотни других. Она и начала забываться, однако на поверхность снова всплыли те же самые проблемы. К сожалению, любовное послание не смогло разубедить Хэкера в необходимости проведения реформы, поэтому, как только тайный поклонник перестал волновать его мысли, все вернулось к тому, с чего началось. Снова армия, снова отстранение Хамфри от работы, снова нерешенная проблема. Конечно стоило придумать другой выход, подойти к делу серьёзнее и решить этот вопрос раз и навсегда. Но в тот день у Эплби ужасно разболелась голова, однако на государственные дела это никак не влияло, и уйти с работы, не закончив дела с реформой, он не мог. И, наверное, именно в тот день он перешёл точку невозврата. Вместо того, чтобы придумать нечто новое и безоговорочное, он просто сел за машинку и настрочил ещё одно любовное послание. И это сработало, черт возьми! Нельзя было вообразить способ глупее и проще, чем этот, но ведь он оказался эффективным. Все это вскружило Хамфри голову. Впервые за долгие годы службы он мог не придумывать хитрых планов и козней для министра, теперь нужно было лишь внимательно следить за его действиями на собраниях, подмечать детали, а потом любовно излагать увиденное на бумаге и присылать Хэкеру. Последний каждый раз пугался как в первый, однако розыгрышем это он считать перестал. А Эплби по-настоящему увлекся. Он всегда считал свою работу творческой, а теперь словно стал писателем. Наблюдая исподтишка за премьер-министром, Хамфри начал подмечать маленькие особенности его мимики, его привычки, как тот поднимает глаза, а его очки сползают к носу, и он начинает говорить серьёзным, но немного испуганным тоном. Это было безответственно и глупо, но постоянный секретарь ещё никогда не чувствовал себя так хорошо — все его проблемы решались парой ударов клавиш по машинке. Нет, Хамфри, конечно, любил свою работу, он посвятил ей всю свою жизнь, но порой отдых был просто необходим. Так письма сыпались на премьер-министра, и они с Эплби, незаметно для самих себя все быстрее начинали тонуть в этих записках. Граница, начерченная когда-то последним, стала стираться. Хэкер верил в абсолютную искренность отправителя, а Хамфри наоборот, знал, что это всего лишь уловка. Но уловка эта начала затягиватся петлей на шее Эплби, а он этого будто вовсе и не замечал. Можно было свалить на кого-то отправление одного, двух, или трех писем, но точно не двадцати. Однако теперь на собраниях кабинета он порой начинал набрасывать текст письма в мыслях и сам незаметно для себя превращался в этого тайного обожателя и преданного фаната. Но ничто не длится вечно. Вскоре премьер-министр привык к письмам, смирился с ними и решил двигаться дальше, даже не смотря на все более дерзкие намёки своего поклонника. Итак, вопрос о реформировании армии снова всплыл между Хэкером и Хамфри. Последний, поняв, что на этот раз фразой «Ваш голос столь пленителен, что порой становится сложно вслушиваться в ваши речи, но вслушиваясь, я получаю ещё большее удовольствие, ведь искренность говорящего и красота его духа не дают повода для сомнений» так просто не отделаться, решил, к своему сожалению, наконец закончить эту затянувшуюся игру. Он написал прощальное письмо и отправил его вместе с букетом из акации, розовых камелий и маков, предварительно сверившись со справочником по языку цветов. *** Странное плохое предчувствие тревожило Хамфри весь день. Однако своего пика это назойливое чувство достигло в тот момент, когда Эплби в очередной раз уничтожил в пух и прах намерения Хэкера что-то изменить. Обычно в таких случаях постоянный секретарь ликовал, гордость переполняла его и выплескивалась наружу кривой ухмылкой. Но сегодня все было не так, все было не правильно. С непонятным волнением и тоской Хамфри оглядывал хорошо знакомый кабинет, стараясь не смотреть на букет на столе. По какой-то причине премьер-министр не выкинул его при первой же возможности и не отдал секретарше, как он делал это обычно, а аккуратно поставил в вазу на видное место. К тому же то самое письмо, вместо того чтобы быть сожженым, теперь лежало в стопке личных писем. Да и Хэкер вёл себя странно, будто бы его собственный просчёт в проекте внезапно перестал иметь значение. Понимая, что его давно никто не слушает, Эплби продолжал нести какую-то чушь, лишь бы заполнить тишину в кабинете. Министр, казалось, дремал с открытыми глазами, а Бернард, поняв, что никаких изменений в законах на сегодня не предвидится, решил потихоньку улизнуть из кабинета. - Хамфри, — вдруг медленно проговорил Хэкер, — знаете, у меня есть к вам одно очень важное дело. Однако обсуждать его здесь было бы ужасно опрометчиво с нашей стороны. Вы свободны завтра вечером? Внутренности Эплби сделали кувырок, а в голове все поплыло. Предчувствие надвигающейся опасности кричало о том, что это предложение надо немедленно отклонить. Но он не мог этого сделать. Поэтому, изобразив на лице лёгкое удивление, совершенно ровным голосом Сэр Хамфри дал короткий утвердительный ответ. — Что ж, прекрасно, тогда приходите ко мне завтра в восемь. Не волнуйтесь, Энни уехала к родителям, так что у нас не будет никаких посторонних свидетелей. Кроме бутылки виски, конечно. — премьер-министр неловко рассмеялся. *** Впервые, за долгие годы службы, Хамфри прибывал в столь нервном состоянии. Конечно, потрясения случались и раньше, но сейчас его практически трясло, пока на несгинающихся от страха ногах он шёл к двери Хэкера. При этом личный секретарь совершенно не понимал, чем вызван в нем этот внезапный, ничем не обоснованный страх. В конце концов, ну что мог премьер-министр сделать ему? Эплби держал его под своим полным контролем, дергая за верёвочки как умелый кукловод. Однако теперь, все ещё держа ниточки в руке, он почему-то чувствовал, что они начали обрываться. Но бежать Хамфри не собирался — если он влез во что-то, то идти надо до конца, иначе, как только ты обернешься, тебе тут же прилетит нож в спину. Именно этот последний порыв решительности не давал ему пойти назад, и именно он заставил его постучать в дверь. В квартире министра было тихо и тепло, сам он стоял посреди комнаты, одетый в глупый полосатый свитер, и осторожно наливал в бокалы виски. Хамфри в своём неизменном сером костюме казался здесь чужим. На самом деле Хэкер впервые пригласил его встретиться в неформальной обстановке, ведь обычно Эплби успевал так сильно надоесть ему на работе, что ни о каких около дружеских встречах и речи быть не могло. Да и сам он никогда не стремился водить с Джимом дружбу. Премьер-министр с натянутой непринужденностью рассказывал ему что-то про погоду, про свою поездку за город и прочие повседневные глупости. Сэр Хамфри не слушал его. Вместо этого он пристально следил за Хэкером, будто пытаясь уловить в его движениях намёк на истинную цель приглашения. Но никаких намёков не было — перед ним был все тот же слегка неловкий, открытый человек, которого он каждый день видел на работе. Хамфри устало прикрыл глаза и внезапно поймал себя на мысли, что он ужасно завидует ему. Джим Хэкер всегда, при любых обстоятельствах был собой — простоватым, глуповатым и до одури честным. Он был таким с дочерью, с женой, таким он выступал на публике и давал интервью, такой он был в парламенте и кабинете, так он говорил с Бернадром и с ним самим. Премьер-министр был Джимом Хэкером а Джим Хэкер премьер-министром, он не разделял, да и не умел разделять дела домашние и рабочие, берясь за все с одинаковой искренностью и энтузиазмом. Хотел бы его постоянный секретарь чувствовать то же. Хамфри Эплби и Сэр Хамфри, постоянный секретарь премьер-министра, не были одним и тем же человеком. То есть, когда-то были, но, к сожалению, первый вынужден был почить во благо Британии. Нельзя было оставлять этого наивного, верящего в людей молодого идиота, если Хамфри хотел пробиться в большую политику. Конечно, иногда он возвращался, но исключительно в домашней обстановке и совсем ненадолго. Постоянный секретарь ненавидел в себе эти внезапные порывы слабости, однако сейчас ему впервые захотелось стать Хамфри Эплби, тем самым, оставшимся когда-то стоять у кампуса в одиночестве в мокром насквозь плаще. Тот парень понравился бы Хэкеру, и они бы скорее всего подружились и стали пытаться изменить страну к лучшему. «Но у них бы ничего не вышло» любезно подсказал собственный внутренний голос. Однако тот молодой человек давно канул в Лету, а перед Джимом сидел никто иной как его ненавистный постоянный секретарь. Сэр Хамфри выпрямился в кресле и впервые за весь вечер посмотрел прямо на премьер-министра, которого подобный шаг явно смутил сильнее, чем требовалось. Его рассказ про свеклу тут же прервался. — Это и впрямь очень занимательная история, — промурлыкал Эплби. — Но что-то мне подсказывает, что свекла вовсе не была причиной вашего приглашения. Хамфри был готов сам же проклясть себя за этот выпад. Да пусть Хэкер болтает чушь про сады и растения, пусть хоть сто лет рассказывает про свеклу, пусть научит его сажать цветы и собирать морковь, лишь бы он не замолкал. Его бессмысленный рассказ успокаивал, создавал мнимую иллюзию покоя и равновесия, такую домашнюю и от того спокойную. На секунду Эплби понадеялся, что сейчас Джим откроет рот и возобновит свои огородные байки. Но вместо этого он вдруг встал и начал мерить комнату шагами. — Я долго размышлял о всей этой истории с письмами, — проговорил Хэкер наконец. — Они не давали мне покоя уже несколько месяцев, но не только из-за своего… провокационного содержания. Я несколько раз намекал на них Бернарду, но он, судя по всему, понятия о них не имел, хотя и я, и вы знаете о его любви к чтению моей личной почты. Но если письма не проходили через моего личного секретаря, то как они вообще попадали на мой стол? Кровь отлила от лица Хамфри, а руки затряслись, но премьер-министр, к счастью, не смотрел на него, упорно сверля взглядом стену. — Понимая, что на вас рассчитывать не приходится, — Хэкер бросил на него беглый взгляд, — я решил провести собственное небольшое расследование. Надо сказать, даже не расследование, а скорее исследование. Бернард сообщил, что лишь некоторые виды писем не проходят через его стол или вовсе мимо стола — личные (но это полуправда, все мы помним случай с письмом моей дочери), — его передернуло, — с особой пометкой и от особой узкой группы подчинённых лиц, в которую входят в том числе Дороти, Бернард и вы. Хамфри похолодел — постоянные удачи ослепили его, он совершенно забыл, с каким человеком имеет дело. Да, Хэкер был наивной овечкой, но, к сожалению, овцы животные очень упрямые. А Хэкер был ещё и далеко не глупым — нет, работа в правительстве кое-чему его научила, не всему конечно, далеко не всему, но полученных знаний хватало на то, чтобы сложить два и два. — Конечно последний случай можно исключить сразу, — продолжал премьер-министр, — ведь письмо анонимное. Личные письма проходят через Бернарда и я готов поклясться что он читал если не все, то половину точно, так что их мы тоже исключаем. Остаётся пометка. Как мы уже выяснили, этот человек является членом министерства и с девяностопроцентной вероятностью — членом кабинета. Возникает вопрос: у кого из них имеется такая печать? На самом деле она имеется у всех министров. Однако большая часть доверила их своим личным или постоянным секретарям. Нет смысла подробно рассказывать, как я все это выяснил. На самом деле моё печатное расследование можно было и не проводить вовсе. Виски делает с Бернардом поистине удивительные вещи. — Хэкер сделал небольшую паузу, будто ему трудно было говорить. — Он сказал, что в большинстве своём вскрывает письма даже с особой пометкой. Однако есть два человека, печати которых слегка отличны от всех прочих, и чьи письма мой личный секретарь все же оставляет нетронутыми. Это Дороти и… Вы, Хамфри. -Чтож, видимо кто-то украл печать у кого-то из нас двоих. — как можно ровнее произнёс Эплби. -Нет! — вдруг воскликнул Хэкер, всплескивая руками. — Это была именно ваша печать. И похитить её никто не мог — я пробовал! Вы храните штамп в ящике под замком, и я очень сомневаюсь что кто-то, вместо того чтобы взять печать со стола Дороти, специально вскрыл ваш тайник и сделал копию только для того, чтобы отправить пару писем! Эплби захотелось исчезнуть, когда светлые испуганные глаза премьер-министра пронзили его выжидающим взглядом. Это был конец — его поймали с поличным и теперь должны были казнить за все прегрешения. Руки пробила мелкая дрожь, лицо побледнело, он открыл было рот, чтобы возразить хоть что-нибудь, но не смог произнести ни слова. Хэкер, которого подобное поведение Хамфри, видимо, повергло в шок, вдруг заговорил мягким, умоляющим тоном. — Ведь это же все ваша очередная подлая выходка, да? Глупая, мерзкая шутка, чтобы посмеяться надо мной или чтобы не дать мне воплотить в жизнь новый проект, не так ли? Прошу вас, пусть все это будет ужасным недоразумением. Вы же взрослый человек, ну же, у вас, вроде бы, есть жена! Сердце Хамфри пропустило удар и время остановилось. «Это конец», — с тоской подумал он. Эплби, балансирующий не лезвии ножа, должен будет сейчас добровольно броситься в пропасть, потому что другого пути просто нет. И тут его словно ударило током. Нет, другой путь есть всегда! Зачем прыгать, если ты продолжаешь сохранять равновесие? Броситься в пропасть — не вариант, нужно во что бы то ни стало удержаться на лезвии. Если уж он влез в эту историю с письмами, то следует продолжать играть до конца. Нельзя дать сопернику понять, что ты блефуешь. Хэкер ждёт, что он будет путано объясняться в причинах розыгрыша. Но что если никакого розыгрыша и не было? Что если Хамфри был честен с ним все это время? Да и к тому же, если бы Джим хотел использовать эти письма против него, то почему просто не отдал журналистам? Зачем позвал его сюда? Сэр Хамфри бросил беглый взгляд на премьер-министра. Его большие круглые глаза смотрели на Эплби одновременно испуганно и по-овечьи упрямо. Прямо баран бараном. Нет, один он пропадёт, его тут же сметет толпа более изворотливых, хитрых и лицемерных людишек, желающих занять место получше своего. Овца не может жить одна — в одиночку она потеряется, отстанет и будет съедена первым же волком. Нет, стадом должен управлять пастух, который способен одним опытным жестом отправить всех обратно в загон при необходимости. Полный контроль ситуации, несколько простых действий, и весь механизм приходит в движение. Нет, министерство без него точно пропадёт. Оно не может без пастуха. Хамфри сделал глубокий вдох и изобразил на лице самую болезненную улыбку, на которую только был способен. Будь что будет — в первом случае его точно уволят, а здесь — кто знает. Если что, хоть повеселится напоследок. -А почему вы подумали, что я шучу? — тихо спросил он. — Конечно, наши отношения сложно назвать дружескими. К тому же, не буду скрывать, вы видели от меня мало добра. Однако это были анонимные письма, адресата которых, как я надеялся, никогда не обнаружат, поэтому все, что написано в них — истина от первой до последней строчки. Мне стыдно это признавать, но я не могу и не хочу врать вам больше. Я не прошу от вас взаимности — это было бы глупо, однако я рассчитываю на понимание и сохранение если не должности, то хотя бы этого секрета. Джим Хэкер посмотрел на него безумными, круглыми глаза, а затем расхохотался во весь голос так, что его согнуло пополам. -Ха-ха, хорошая попытка, Хамфри! В вас умирает настоящий актёр! Ха-ха! «Я не прошу взаимности…» О!.. Это уморительно! Ха-ха-ха! Эплби сидел неподвижно, наблюдая как истеричные смешки премьер-министра начинают превращается в удивлённо бульканье. Что ж, он ожидал не совсем такой реакции. -Стойте, подождите, вы хотите сказать, что это была не шутка? — растерянно забормотал Хэкер, голос которого был все ещё надорван из-за смеха. — О нет, я ни за что в это не поверю! — На другую реакцию я и не рассчитывал. — вздохнул Хамфри, которого на самом деле задел неуместный хохот премьер-министра. А что если бы он сейчас не врал, а правда бы признавался в любви? — Что я должен сделать, чтобы доказать вам всю серьёзность своих заявлений? В пределах разумного, конечно. Официальный тон был здесь совершенно неуместен, но Эплби просто не мог говорить с ним по-другому. Джим тем временем, все ещё широко улыбаясь, смотрел ему прямо в глаза. — Хм, даже не знаю… — весело протянул Хэкер. — Чтож, хорошо, для начала — снимите этот глупый пиджак, вам ведь в нем жарко, да? Удивлённый Хамфри молча повиновался. Был ли это лишь добрый жест или какая-то хитроумная игра? " Неужто он хочет, чтобы я разделся» подумал Эплби и тут же покраснел. — О, так просто? — бойко продолжал Хэкер. — В таком случае… Признайтесь мне в любви. Хамфри сделал глубокий вдох, зарделся ещё сильнее, а его голос слегка дрогнул, продолжая парад унижений. — Я… Люблю вас, господин министр. — О, это звучало неискренне и уж больно сухо, будто вы читаете мне какой-то отчёт. Нет, так не пойдёт. Попробуйте добавить в ваши слова те чувства, о которых вы так проникновенно пишете, ну же! — Я… Люблю тебя, Джим, люблю всем своим сердцем и не могу представить свою жизнь без тебя. Я прихожу на работу только для того, чтобы видеть там твоё лицо и… — Всё, все, хватит! — замахал руками Хэкер и комната погрузилась в тишину. Часы тикали на стене, с улицы доносились звуки шелестящих шин и редких гудков. Сердце Хамфри лихорадочно стучало в ушах то ли от стыда, то ли от странного чувства презрения к самому себе. Между ними будто только что возникла и тут же с грохотом рухнула стена, и теперь они стояли, оглушенные этим внезапным крушением, задыхались от пыли и не могли чётко видеть сквозь дымку. — Так вы… — Эплби набрал воздуха в лёгкие, — не сердитесь на меня? На самом деле он хотел сказать «не уволите», но эта фраза почему-то никак не хотела слетать с языка. Хэкер медленно покачал головой, продолжая внимательно изучать Хамфри взглядом. Воспоминания о частной школе для мальчиков, в которой тот провел долгие годы учёбы, тут же всплыли в голове последнего. То же оценивающее, хищное выражение на лице старшеклассника, который избрал своей жертвой заурядного ученика помладше. Эплби передернуло. — У вас нет сердца, Хамфри, — неожиданно твёрдо произнёс Хэкер, — вы врете и мне и себе. Но я слишком хорошо вас знаю — это все наверняка некая политическая игра, смысл которой я пока не понял, но обещаю — пойму, и тогда вы пожалеете о этой глупой неуместной выходке. Над такими вещами не шутят. Эти слова почему-то вдруг больно резанули по сердцу, и постоянный секретарь министра поднял голову. — Я знал, что вы мне не поверите, — произнёс Эплби чрезмерно отчаянно и решительно. — Что я должен сделать, чтобы доказать вам свою искренность? Поверьте, я ещё никогда не был с вами настолько откровенным! — К черту ваши фокусы, Хамфри, я не думал, что вы способны так долго перед кем-либо унижаться. — обескураженно пробормотал Хэкер, в голосе которого промелькнула… Жалость? — Ну неужто вы прямо так уверены в своих чувствах, что готовы сделать буквально все, что я попрошу? Эплби сделал глубокий вдох, и, словно отрезая последний путь к отступлению, выпалил: — Да, господин премьер-министр. — О, ну хорошо, хорошо, предположим, однако я не поверю, что бы вы ни сказали, Хамфри. Это же все абсурд, ну с чего вам, тому, кто в тысячу раз умнее, влюбляться в простофилю вроде меня? Вы хоть сами поймите, что ваша история звучит как полнейшая бессмыслица… Все пути назад были отрезаны, Джим стоял перед ним, размахивая руками, то краснея, то бледнея, и все говорил и говорил что-то. Он не кричал, не злился, не угрожал ему, но и не смеялся. Любой человек на его месте уже давно выставил бы Хамфри за дверь, но тот этого не делал — так почему? Жуткая догадка пришла в голову внезапно, а вместе с ней появился и план. Безумный, но гениальный план, обдумывать который совершенно не был времени. Действовать следовало быстро, каждая секунда была на счету. Эплби вскочил с кресла, в два прыжка одолел расстояние и, пока остолбенелый министр таращился на него, Хамфри стиснул его в объятиях и неловко поцеловал прямо в губы. Все произошло буквально в долю секунды. Хэкер не оттолкнул его. Это было удивительно. «Удивительно», — вертелось в голове у Эплби. А потом, внезапно, Джим осторожно сжал руки на его талии. — Х-хамфри… Т-так ты. — пробормотал он. -Да, господин министр.