twins

      Сколько Ацуму себя помнил, Осаму всегда был рядом. Первые шаги они делали вместе — когда Ацуму от неопытности падал, то утягивал и Осаму, и брат всегда падал вместе с ним. Первую драку учинили тоже вместе — не поделили карандаш для разрисовки бабочек, за что Ацуму получил от Осаму этим карандашом в глаз. Первую влюблённость разделили тоже вместе — Ацуму, осмелев, признался девочке в средней школе в любви, не зная, что час назад она отказала Осаму. В тот день близнецы сидели дома, молча ели шоколадное мороженое и остро чувствовали, что они — братья. А значит, всегда должны быть вместе, несмотря ни на что.       И в Магический техникум тоже решили пойти вместе. Ацуму уступал Осаму в физической силе, но был слишком упёртым, чтобы просто так сдаться на первом курсе, не дав брату и шанса побороться. Осаму не спорил с ним — его с самого детства привлекали различные яды и зелья, способы их приготовления и использования против проклятий. Ацуму ничего не смыслил в ядах, но очень зажёгся оружием — и вскоре про первокурсников-близнецов Мия заговорил весь техникум.       Ацуму Мия нельзя было назвать трусом, но в первый день тренировки с настоящим, но обычным проклятием низшего ранга, его колени так тряслись, что выйти из раздевалки не представлялось возможным. Ацуму никому не хотел показывать свою слабость перед уроком, но Осаму слишком хорошо знал своего близнеца, чтобы поверить ему.       — Если что-то пойдёт не так, — Мия серьёзно взглянул на него серыми глазами, похрустев пальцами, — не бойся. Я же всё-таки старший.       — Заткнись! Не страшно мне, — Ацуму толкнул брата плечом, пулей вылетая из раздевалки, на ходу поправляя тёмно-синюю форму шамана. — Не страшно!       Студенты всех курсов видели в нём законченного эгоиста, грубияна и идиота, который не считается ни с кем и не признает ничьё мнение, кроме своего. Многие сторонились Ацуму — у него не было друзей, в то время как многие первокурсники уже нашли свои родственные души среди разношерстной толпы магов.       — Как всегда грубый, — второкурсник, Куроо, изящно поправил проклятый кинжал, висящий у него на поясе. — Этот Мия вообще в курсе, что существует такая штука как доброжелательность? Недавно он пнул рюкзак Кенмы.       — Думаю, не знает, — ещё один второкурсник, Бокуто, оценивающе посмотрел на сгорбленную фигуру Ацуму, сидящего у стены и любовно полирующего свою катану. Осаму вызвали к учителю, поэтому Ацуму опять сидел в полном одиночестве. — Что думаешь, Акааши? — обратился он к скромному первогодке-заклинателю с потрясающей красоты ресницами и ясными синими глазами, выглядывающими из-под высокого воротника.       — Лосось, — многозначительно ответил тот. Куроо хмыкнул. И как Бокуто так быстро выучил странный язык Акааши?       — Ты бы хотел с ним дружить, м? — Бокуто вновь покосился на Ацуму.       — Сушёный тунец.       — Правильно! С такими людьми лучше вообще не общаться… Я слышал, что знаменитый Кагеяма из той же оперы. Хорошо, что он пока не учится у нас! Это ж столько мороки с такими! Разумеется, он сильный, но шаман должен уметь работать в команде…       Ацуму раздражённо тряхнул светлой чёлкой, продолжая до противного скрипа натирать катану. Невольно он подслушивал разговоры о себе, но ни к чему кроме глухой грусти это не приводило. Неужели, он ничем не отличается от Кагеямы, про которого говорят с холодным уважением, не испытывая кроме благоговения к способностям ничего?       Но у Ацуму был туз в рукаве, которого не было у Кагеямы Тобио. У него был Осаму, у него был брат. И если от Ацуму отвернутся все его немногочисленные друзья, предадут знакомые, и даже родня откажется от него — у Ацуму всегда будет брат. Осаму всегда будет на его стороне. У него просто всегда будет Осаму.       Они были словно продолжением друг друга. Ацуму никогда бы не признался в своей слишком большой привязанности к Осаму. Но он настолько привык к каждодневному наличию брата под боком, что постепенно начинал воспринимать его существование как данность. Их отношения нельзя было назвать тёплыми — ссоры возникали каждый день почти на пустом месте, но никто не мог отрицать, что между близнецами присутствует та незримая человеческому глазу особая связь, которой нет у обычных братьев и сестёр. И близнецы Мия не были исключением — и Ацуму, и Осаму всегда чувствовали друг друга, словно были одним единым человеком.       И вот, когда на неделе обмена опытом между техникумами в командных поединках выпал волейбол — Ацуму с горящими глазами не сомневался, что они с братом победят их всех. А при взгляде на не менее голодный взгляд Осаму на мяч, на сетку и на противников, его уверенность в этом только росла.       — Не позволяйте никому разрушить вашу связь, — Некомата-сенсей, шаман особого уровня, всегда говорил это своим любимчикам перед важными тренировками и соревнованиями. Ацуму как-то услышал и понял, что это и про них с Осаму.       Особая связь, которую никому и никогда не разрушить. Ацуму не даст разрушить эту связь. Осаму не даст разрушить эту связь.       — Осаму! — как связующий, шаман-мечник был превосходен. Осаму бил сильно, бил без промаха, а Ацуму, хоть никогда бы и не признался в этом, жутко гордился своим сероволосым близнецом. — Отличный удар!       Ацуму треплет брата по серой шевелюре, тот в свою очередь хлопает его по спине и громко смеётся. Они оба чувствуют, как ниточка их связи становится всё толще и крепче от совместных побед и взлётов. В такие моменты братья ощущают, что они самые близкие друг другу люди. Даже если и бесят друг друга порой.       Почти всё свободное время дома близнецы трещали без умолку — Ацуму рассказывал брату обо всякой ерунде, о новых видах проклятий, о которых недавно прочитал, и о том, как бы хотел доучиться до первого уровня. Осаму рассказывал ему про свои любимые виды онигири, о том, как ему неловко становится при общении с заклинателем Акааши, о новых свойствах мышьяка и змеиного яда.       Ацуму не был сильно увлечён рутинной учёбой, предпочитая заниматься в домашнем дворе с оружием. Осаму тихонько, но с гордостью поглядывал на него, натирая оружие брата смертоносными ядами для пущей эффективности. В этом и была их поддержка — бессловесная, молчаливая, но такая крепкая и важная для обоих.       Они росли вместе, находили новых друзей и знакомились с новыми людьми, но друг друга никогда не бросали. Рука Ацуму, опущенная вниз, когда тому было плохо, всегда находила свою поддержку в руке Осаму, который молчаливо сжимал её. Заступничество обоих близнецов друг за друга в любом разговоре, с любыми людьми. Даже найдя сотню интересных людей, Ацуму и Осаму никогда не забудут друг друга, потому что близнецы — это навсегда. Близнецы — продолжение друг друга.       — Уже второй курс! — блондин подпрыгивал словно возбужденный щеночек, размахивая катаной налево и направо. Солнце бликовало на резных пуговицах тёмных шаманских костюмов близнецов. Они были совсем новые — родители сетовали, что мальчики слишком выросли в плечах, и приходится покупать на размер больше. Осаму смеялся в ответ на громкие речи брата, хотя и сам говорил не тише, на всю улицу.       — Цуму, ты сейчас зарежешь кого-нибудь! Прекрати махаться этой штукой!       — Ты же говорил, что тебе нужны ингредиенты для онигири, Саму, — Ацуму пошёл спиной вперёд, шутливо подмигивая. Осаму вновь рассмеялся.       — Ну и идиотина ты, Цуму!       — Сам такой, Саму!       — Всё ругаются… — третьекурсник Аран закатил глаза. Кита, ещё один третьегодка, пытался отлепить от второгодки Суны проклятие четвёртого ранга, которое уцепилось тому за куртку своими острыми ногтями.       — Пожалуйста, Суна, не дергайся, иначе мне придётся звать Бокуто-сана, а для тебя это ничем хорошим не кончится.       — Оно так забавно пищит, — хихикнул Ринтаро, наблюдая, как огромная, жирная муха-проклятие визжит и кусает Киту.       Ацуму ухмыльнулся на это, краем глаза замечая, как Осаму тепло поздоровался с Суной, страдающим от мухи и её острых коготков. Не то чтобы Ацуму имел привычку ревновать брата ко всем живым объектам, но делить внимание близнеца он не любил. Но понимал, что у них должна быть часть жизни без друг друга, и втайне радовался, когда у Осаму появлялись новые друзья. Осаму же понимал сложности брата в общении с другими шаманами и старался давать брату дельные советы, максимально вовлекая его в разговор.       — Это особый стиль братьев Мия! — крикнул какой-то рыжий первокурсник, потянув своего хмурого друга за тёмный рукав. В сторонке стояли хмурый на вид третьекурсник-мечник с другом — друг с взлохмаченными красными волосами сновал то тут, то там, отвлекая остальных своими громкими и радостными замечаниями.       Ацуму хмыкнул, заметив, что и проклятие второго ранга насторожилось. Осаму уловил его настроение с полувзгляда, с полуслова — и точный бросок катаны в правую руку близнеца.       — Давайте поиграем… Давайте поиграем… Давайте… поиграем…       Проклятие завозилось, направив свое тучное, склизкое тело к братьям. Ацуму не церемонился, откидывая голову назад — золотая чёлка игриво сверкнула на солнце, катана перелилась миллионами бликов. Лёгкий отправленный дым окутал монстра, огорошив, и братья синхронно, секунда в секунду ударили проклятие с разных сторон клинками с проклятой энергией. Осаму победно усмехнулся, расправив широкие плечи и выпрямив спину — ему втайне нравилось ощущение триумфа. Ему было приятно, что его замечают как отдельную личность, а не как дополнение к сильному брату.       Оглянулись друг на друга, пока толпа студентов восхищённо улюлюкала, посмеиваясь с опавшего грузного тела проклятия. Ацуму усмехнулся, ударившись с братом кулаками. Но кое-что волновало их двоих в последнее время, мешая радоваться победам как раньше, а недавний разговор родителей только подогрел подозрения и нараставшую боль.       — Ацуму говорит, что у него не выходят многие удары, сколько бы он не старался… — в смятении говорит Хината, переглядываясь с Сакусой, ещё одним второгодкой. Тот поправляет маску, рассматривая свои ногти. Сакуса не любил толпу, но почему-то этих странных ребят находил интересными. — Он упорный… Но Ацуму устаёт. Устаёт от вечных тренировок, которые ни к чему не приводят… Понимаете?       — Осаму тоже не может смешать новые яды и освоить те новые двойные клинки… — лениво вторит ему Суна, проверяя соцсети в телефоне. Они чувствуют себя неловко и от шушуканья за спинами близнецов, и от чужой проблемы, которая очень волнует их самих.       — Разве вы не слышали? — понижает голос Ямагучи. Ацуму стоит в тени, скрывшись за толстым стволом дуба. — Близнецы у шаманов — плохая примета…       — В каком смысле? — удивлённо моргает Суна, а сердце Мии пропускает один удар.       — Близнецы в мире шаманов считаются одним целым… Пока один близнец жив, оба будут неполноценными, как две половинки одного человека.       Ком застревает в горле Ацуму. Неужели все его усилия будут напрасны, пока будет жив его брат? Неужели ему не стать шаманом особого ранга, пока жив Осаму? Мия сжимает руки в кулаки, тряхнув светлой чёлкой. И пусть. Пусть он навсегда останется мелким шаманом четвёртого ранга, но его брат будет рядом.       Вот только Ацуму не мог и подумать, что Осаму окажется с противоположной стороны и тоже подслушает разговор их друзей. И мысли у него по этому поводу совершенно иные.

***

      Обстановка в Токио накалялась с каждым днем. Проклятия откреплялись от своих мест и приходили из Хёго, из Нара, из Мияги, сюда, в Канто. Произошедшая авария на химическом заводе, напряжённая политическая обстановка и множество других ужасных моментов породили огромное количество проклятий, способных на устрашающие мутации. Теперь даже и низкий уровень представлял опасность для любого шамана-недоучки.       Магический техникум оказался поставщиком молодых кадров, которых отправляли бороться с проклятиями различных рангов. Но не учли, что все они — ещё совсем дети, которые очень не хотят умирать.       Впервые Ацуму почувствовал себя так плохо в тот день, когда пришла новость о смерти Ойкавы. Иваизуми, самый близкий друг Тоору, был похож на призрачную тень, на само проклятие, — красные глаза, дрожащие губы и загнанный, как у маленького зверя взгляд, — таким предстал перед ним обычно суровый и серьёзный Иваизуми Хаджиме. Зелёные глаза смотрели в пол невидящим взглядом, а руки сжимали кусок окровавленной тёмной ткани, насквозь пропахшей запахом Ойкавы.       — У меня будто бы кусок от сердца оторвали и заставили жить, понимаешь?.. — Хаджиме говорил рвано и хрипло, выдавливая из себя последние слова буквально силой. Ацуму чувствовал, что должен уйти прямо сейчас. — Понимаешь?.. Вот оторвать от тебя половину души и заставить жить дальше… Никак же… ты же не сможешь… — обычно сильный Ива-чан трещал по швам, рвано выдыхая.       Ацуму всё-таки ушёл, ни сказав не слова, предоставив Иваизуми самому себе. А в голове Мии на сто раз прокручивалась, как заевшая пластинка, до боли знакомая мысль — «моя половина». Что будет чувствовать он, если у него оторвут половину от сердца? И кто же его половина на самом деле?.. Люди же цельные сами по себе.       Когда их с братом отправили на задание, Ацуму не удивился — Осаму тогда только хмыкнул, но от Мии не укрылось поведение близнеца: взволнованное и дрожащее. Осаму редко терял хладнокровие. Но он словно бы знал, что проклятие, которое им предстоит убить совсем не та муха четвёртого ранга, что вечно прилипала к Суне. Что-то, что намного крепче и сильнее их самих.       — Черт, Саму, я не могу! — Ацуму вытер окровавленной рукой лоб, сжимая катану в скользких пальцах. Только сейчас он понял, что их отправили на верную смерть — второгодки третьего уровня против проклятия первого ранга. Оно стояло страшное, устрашающее, со своими огромными прутами и шипами вместо рук. От проклятия за километр разило смертью, запахом крови и металла.       — Попробуй… ещё раз, Цуму… — Осаму лихорадочно пытался накопить достаточное количество проклятой энергии, но не мог — внутри братьев был словно невидимый барьер, не позволяющий им выложиться на полную мощность. Ацуму чувствовал этот барьер всем своим сознанием, всем своим телом — он ощущал нечто, что будто бы тянет его за тёмную кофту назад, своими склизкими пальцами. Невидимый барьер, проклятие близнецов в мире шаманов.       — Цуму… — проклятие зашипело. — Ты же знаешь, да?       — О чём? — рвано выдохнул Ацуму, стараясь удержать в дрожащих руках выскальзывающую катану. — Если ты о том, что…       — Может, оно и к лучшему? — проклятие рванулось к ним, нацелившись своими шипами прямо на Ацуму. Катана не слушалась владельца, выскользнув из рук и падая на грязный пол канализации, откатываясь почти к самому стоку. Мия хотел было рвануть к ней, но липкий страх пригвоздил его к самому полу. Вот сейчас он почувствует, как острые, холодные шипы проклятия проткнут его тело. Интересно, на что похожа смерть? Он спокойно уснёт или будет мучиться в конвульсиях ещё несколько часов перед тем, как его душа покинет его?       Но Ацуму боится умирать. Осаму столько раз говорил ему о своём страхе смерти, о том, что он так боится уйти, не достигнув своих целей. И Ацуму боится. Но почему-то не может и пальцем пошевелить от паралича, сковавшего все тело. Или это проклятие на него так действует, что секунды по крупицам падают так медленно-медленно-медленно… На мгновение он задыхается, его резко куда-то швыряет, а дальше…       Хрустящий звук шипов, пронзающих плоть, отрезвляет его. Ацуму отчаянно мечется, трогает себя, но кровь на его руках принадлежит проклятию, а не ему. Перед глазами все мелькает тусклыми красками, и первое, что он видит — это расплывающееся на груди Осаму багряно-красное пятно.       Ацуму подрывается к брату, понимая, что близнец оттолкнул его в тот момент, когда он помедлил и чуть было не попрощался с жизнью. Ацуму хватает Осаму, пытаясь привести того в чувство, но слышит затуманенным слухом лишь булькающий звук крови, капающей с бледных губ брата.       — Саму! — он не понимает, что делает, не понимает, что происходит. В груди разрывается огромная пустая дыра от вида побледневшего лица брата, от вида огромных кровоточащих ран. — Эй, эй, слышишь?!       — Эй, Цуму… Теперь ты сможешь овладеть той катаной… — хрипло бормочет Осаму, кожей чувствуя, как ему на щёку падают солёные слёзы близнеца. — Мы же… один человек, да?       — Заткнись, идиота кусок! — яростно шипит на него Мия. — Сейчас я тебя вытащу, только потерпи, ладно? Саму… Пожалуйста, ладно?.. Саму, если ты умрёшь здесь, я собственноручно отравлю тебя твоими же ядами, а потом заколю! — Ацуму теряется, путается в собственных мыслях. Чувство чего-то страшного, чего-то неотвратимого крепко засело у него в черепной коробке, и от этого не отделаться никак.       — Да поздно уже… — Осаму тихо улыбается, сипло смеётся и хрипит. — Просто… убей его, ладно? Ты теперь сможешь…       — Да заткнись ты! — кричит на него Ацуму, краем глаза замечая, как проклятие вновь идёт на них. Он сжимает руку Осаму, пытаясь совладать с эмоциями, но не может. Почему он такой тупой?! Почему он не может спасти брата?!       — Ничего, Цуму. Всё хорошо… Теперь с тобой всё будет хорошо… Пообещай мне, ладно?.. Пообещай, что с тобой всё будет хорошо. Я… Я же всё-таки… старший, да? — он улыбается. Рука близнеца отпускает руку Ацуму, а через секунду Мия тупо смотрит на брата, понимая, что серые глаза Осаму безэмоционально направлены в каменный потолок канализации. Ацуму не верит своим глазам, не верит ушам, не верит ощущениям.       Никто и никогда не заберёт у него брата. Никто и никогда не разлучит их. Они — близнецы, они — одно целое.       Тогда почему рука Осаму такая холодная?..       Он чувствует, как невидимый барьер ломается, с хрустом выворачивая все внутренности. Ацуму чувствует в себе невероятную силу, невероятную мощь, которая раньше была сокрыта от него спиной брата. Проклятие чувствует его сильную проклятую энергию, которую он выбрасывает грубыми толчками в катану.       Перед глазами всё плывёт — и труп монстра, издающего свой последний предсмертный хрип, и умиротворенное лицо брата. Ацуму опускается на колени, чувствуя дрожащими пальцами мягкие серые волосы брата. Пряди окровавлены и спутаны.       На его пальцах кровь брата. Ацуму хрипло сопит, чувствуя, как дышать становится безумно сложно, словно клапаном перекрыли весь воздух.       Никто и никогда не заберёт у него Осаму. Никто и никогда не разлучит братьев-близнецов. Они — одно целое, они — один единый механизм. Они знают всё о друг друге.       Тогда почему от Ацуму осталась только одна половина?

***

      Он не любит вспоминать тот день. Тогда Мия давился слезами, смотря на завёрнутое в белую ткань тело. Киёко, патологоанатом, снисходительно смотрела на его опустошённый вид, промывая руки от крови под холодной проточной водой.       Ацуму тяжело. Ему тяжело приходить в пустой дом, зная, что его не встретит запах свежеиспеченного пирога. Ему тяжело заходить в их общую спальню, зная, что он не увидит брата, корпящего над своими ядами. Но тяжелее всего ему ложиться спать — двухъярусная кровать ощущается такой пустой и тихой; опусти он руку — никто не возьмётся за неё, никто безмолвно не поддержит. В тот день рука Осаму была такой холодной и бледной, не тёплой и красноватой, как обычно. Она была безжизненной, как у всех трупов.       В техникуме парень держится нормально. Внешне он выглядит не очень — тёмные круги под глазами, спутанные волосы и неприятный запах. Он не хочет стараться больше, он не хочет больше ничего. Суна молча поддерживает его, но и самому Ринтаро сейчас нужна хорошая моральная поддержка. Третьегодки молчат, Ямагучи и Хинате сложно подобрать слова в собственном подавленном состоянии, а Сакуса просто теряется.       Но дома Ацуму всегда плачет. Дома пусто, дома холодно, дома воет и плачет ветер, и Мия чувствует родство с этим ветром — одинокий, никому больше не нужный, холодный, вечно оплакивает кого-то, живёт с постоянным чувством траура глубоко в сердце. Теперь Ацуму понимает сказанные ему когда-то Иваизуми слова. Ацуму живёт с дырой в груди, от Ацуму осталась одна половина, потому что…       Он не может сказать. Никогда не скажет. Никогда не примет. Сколько бы его не утешали, сколько бы не говорили о том, что мёртвые живы, пока мы о них думаем — все это бред сивой кобылы, считает Мия. Все эти люди, говорящие ему такие слова, могут вернуть ему брата? Если нет, то пусть катятся к чёрту.       Ацуму понимает, что рефлексирует с каждым днём, и с каждым днём отдаляется от своей мечты о первом ранге. А какой смысл теперь в его жизни, когда от одного взгляда на картину в гостиной у него вновь наворачиваются слёзы на глаза, а истерика не притупляется ни на секунду, заставляя его бить ни в чём неповинный кафель в ванной?       Почему? Почему он так страдает? Разве теперь он не сильный? Разве теперь он не могущественный шаман? Разве теперь он не может вздохнуть полной грудью и… Не может. Слезы всегда его душат, всегда завывает ветер. Никто больше не натирает его катану перед тренировками, никто больше не приносит ему еду и лекарства в постель, когда он болеет. А всё потому что…       Он не скажет.       По ночам постоянно кто-то скребётся и воет. Это уже не ветер, звуки совсем-совсем животные и хищные, словно кто-то в их кладовке хочет вырваться и сожрать его с костями. Теперь Ацуму никто не обижает в техникуме — стоит обидчикам сказать что-то на хмурое лицо Мии, как тут же их словно ветром сдувает. Ацуму не понимает причины этого. Его сторонятся даже друзья.       Он смотрит в тёмный угол и видит странное, чёрное проклятие, которое тянет свои склизкие руки к нему. Почему он появилось? Потому что он не верит в то, что…       У Ацуму Мия был близнец. Хороший, добрый, настоящий старший брат, хоть он и родился всего на три минуты раньше (а ведь, скотина, дико гордился этим). Совсем такой же, только более ответственный, что ли. Носки раскидывал по дому точно так же, ещё и хуже, наверное. Любил есть и мог за раз съесть штук одиннадцать онигири и при этом не лопнуть. И смех у него был заразительный, дурацкий и громкий — он совсем не стеснялся хохотать, когда смешно, и плакать, когда грустно. И сильный был до жути — Ацуму иногда завидовал. Красил волосы в серый и носил классную одежду. Поддержать мог всегда, даже когда сам злился на брата. Потому что они одно целое.       Ацуму думает о нём постоянно. Потому что его брат — хороший, и он очень его любит. Только вот…       Осаму Мия умер. А Ацуму всё равно. Он не верит. Задыхается ночью в истерике. Просыпается из-за кошмара в холодном поту, ищет руками руку брата, но находит лишь пустую и холодную кровать внизу. Потому что Осаму Мия умер.       Осаму.       Мия.       Умер.       Чёрное проклятие тянет свои руки к Ацуму, словно зовёт его. Оно появилось от непринятия, от злобы, от горя и от боли. Оно всегда будет защищать Ацуму, всегда будет оберегать его и следить за тем, чтобы он хорошо питался. Теперь Ацуму Мия точно самый одинокий парень во вселенной, съедаемый самокопанием и чёрным проклятием воспоминаний о брате.       Потому что близнецы в мире шаманов — плохой знак. Близнецы в мире шаманов неполноценны и неправильны, близнецы мешают друг другу раскрыться. Но какой в этом смысл, если от человека остаётся лишь одна чертовски израненная половина, которая отдала бы всё на свете, лишь бы близнец был жив?..       Ацуму Мия знает. В тот день ему вырвали кусок сердца и заставили жить; вырвали половину души и отправили дальше, не понимая, что Ацуму просто не сможет. На работе он приторно улыбается начальству, чувствуя, как расплывается алое пятно крови в его душе.       Потому что у Ацуму Мия был брат. А сейчас от Ацуму осталась одна половина, кровоточащая рана, которая никогда не заживёт.