Ночь на хуторе близ села Подiльское

История эта жуткая случилась в конце октября двадцатого века в одной украинской глубинке. Парень молодой поступил на службу в местный колхоз в качестве тракториста. Как и полагается трактористу, работал он в полях в паре километров от родного села. Ранней весной распахивал землю перед посевной, ближе к осени убирал урожай да выполнял всяческую важную колхозную работу в промежутках. Урожай в августе убирали всей дружиной до глубокой ночи. Костры разводили, картошку на углях жарили, байки травили и ночевать в стогах оставались. Тепло было, весело и пахло вкусно. Осенью работы не так много было. Перед зимой, чтоб земля напиталась силами да кислородом, выходили вспахивать поля сменами. А вот спать возвращались в тёплые дома. Осенью в поле не поспишь! Или околеешь, или чертовщина всякая замучает. Потуги же уснуть в гусеничном тракторе - пытка от самого Сатаны! Смена молодца началась часов в восемь вечера, закончилась после двенадцати ночи. Передал он управление трактором сменщику и пошёл домой. Путь его длинный лежал через изрытые поля, к зимовке готовые. Уже морозы крепчали. Гребни вспаханной земли подёрнулись ледяной коркой и затвердели: едва ботинком в сторону поведёшь, сразу на твёрдый гребень наткнёшься! Шёл парень по борозде, никуда не сворачивал, в думах своих тяжких пребывал. О планах своих думал, о соседской девчонке, о тяготах сельского быта. И о недавно почившей матери думал. Тяжело парню на душе было, не пережил он ещё боль свою. На небе ни одной звезды не горело. Луна за тяжёлыми, тесными тучами скрылась, все лучики с собой прибрала. Вокруг тьма - хоть глаз коли. Едва парень тени различал, глаза до боли напрягая. Тени медленно плыли на встречу друг другу, сливаясь в большие тёмные пятна да образы страшных существ собой являя. Птицы не пели, затаились. Мыши не рыскали, схоронились в норах. Голые деревья стояли как вкопанные, трещать боялись. Природа замерла, опасаясь вздохнуть лишний раз. Воздух от страха сгустился, будто подмороженное сало стеной плотной встало, мир загородило. Хоть ножом режь! Понял парень, что шагов своих по замёрзшей земле не слышит. Словно корка ледяная перекрестилась и хрустеть перестала в испуге. Не слышал он и дыхания своего. Звук по округе не разносился: натыкался на толстую воздушную стену и тут же затухал. Обвил его удушающий кокон, сотканный из страха да тревоги, своими влажными, скользкими щупальцами, шею сдавил, дыхание да звуки похитил. Крикнул парень, пытаясь прогнать одолевшие его страхи, да не получилось. Грудь тисками сдавило, будто сердце из тела выдавить пыталось. Губы в звук складывались, а звук не рождался, ещё в глотке затухал. Настиг тогда парня ужас тихий. Тот самый, при котором даже тишина не звенит. Ноги стали ватными, держать на себе хозяина не хотели, подкашивались. Парень всё не падал, стоял недвижно. Будто держал его кто! Голова кругом от страха пошла, в теле слабость прибывала. Почудилось парню, словно прижался он к чему-то твёрдому, сложенному крепко, высоко да жёстко. Только мысль в голове стремглав пронеслась: “Это ж как в поле стена вырасти могла?”. А стена та шевельнулась, дёрнулась и подтолкнула его дальше, промеж гребней пашни заиндевевшей. Набрал молодец из последних сил в грудь побольше воздуха да крикнул, что есть мочи. Горло заболело, в груди сдавило пуще прежнего, а крик получился, что и не крик вовсе. Зазвучал, будто под водой рождённый. Не было ни эха, ни перезвонов. Не полетел звук стрелой, посвистывая в разорванных воздушных покровах. Только с губ сорвался, как тут же упал замертво от ужаса перед чем-то неминуемым и жутким. Сделал молодец шаг вперёд, а сердце в пятки ушло. Слышит вдруг, что его дыхание двоится. Да ветки рядом затрещали, будто под натиском чьим-то. Ухнуло над ухом, да крыльями воздух не взбило как птица! Понял парень, что зло с ним игралось, изводило. Кричи, не кричи - голос украден. Мысли всякие в голову полезли. Будто ходили вокруг черти, глазами чёрными лупали во тьме, с ума свести пытались. Или это сам Сатана, не сумевший помучить молодца в гусеничном тракторе, был? В Ад затащить решил? Да вдруг шепоток тихий, прямо за спиной. Ледяной такой, в самую душу лез, под рёбра холодной иголкой скользил. Слов не разобрать было. Почувствовал парень дыхание на своём затылке, да как волосы покачиваются из стороны в сторону. Обернулся он тогда, руку резко вытянул, пытаясь настигнуть мучителя кулаком. Пролетел кулак мимо, не нагнав свою цель. Испарился мучитель - не было никого. Только тьма на него смотрела, не моргая. Тут парня холодный пот прошиб. Остановился он дух перевести, как вдруг ткнулся в его руку козлёнок, с собаку небольшую размером. Одёрнул в испуге руку молодец, отшатнулся в сторону да оступился. Не удержали его ноги да усадили прямо на замёрзшее ребро борозды. “Жуткая тишина вокруг, дьявольщина всякая творится. И вдруг козлёнок посередь поля.” - думал про себя молодец да всё пятился в сторону от козлёнка. Козлёнок не отдалялся, настигал паренька, мордой тыкался, ласкался, тёрся о ноги, будто кот дворовый, а глаза свои прятал. Сердце билось, стеная и извиваясь в горле, отзывалось приступами тошноты. Выждал парень пару минут, ожидая речи человеческой от козлёнка. Не шёл лукавый на разговор честный. Собрал тогда парень в кулак всю свою богатырскую решительность и процедил сквозь зубы: - Потерялся, что ли? - Козлёнок молчал, ласкался и кругом паренька обходил. Показалось тогда молодцу, будто козлёнок издевается над ним, улыбается в темноту своей губительной дьявольской ухмылкой. - Шёрстка гладкая, без репейников, без колтунов каких. - Продолжал рассуждать парень. Всплыли в голове молодца картинки яркие с оврагами да буреломом, пресекающими путь меж посёлком и полем. Будто наяву почувствовал он на себе жгучую месть крапивы, хлёсткие укусы осоки и неминуемые подарки репейника. - Совсем не похоже, что пробирался ты через кусты или овраги. - Недоверчиво хмыкнул парнишка. Не отвечал козлик, прыгал вокруг него, ласкался, бока свои да морду под руки подставлял. С опаской скользнул парень рукой по шерсти козлёнка, ожидая чертовщины лихой, но не случилось ничего. Земля не разверзлась, гром не прогремел, и даже козлёнок демоническим голосом не заговорил. Допустил парень в голове своей зарождение мысли: “Быть может действительно это обычный потерявшийся козлёнок, а не демонюга проклятый?”. Проскочила в голове его и другая мысль: “Буду ль по утру искать хозяев? Аль себе животное оставлю?”. Опасливо нашарил он козлиную шею в темноте и зарылся в неё пальцами, почёсывая да проверяя своё предположение. - Настоящий, вроде. И тёплый даже. - Засвидетельствовал молодец. И всё равно не покидало его чувство тревоги, опасался он ещё раз тянуть к козлику свои руки. Не хотелось парню оставаться с животным наедине в чистом поле. - Всё с живой душой спокойнее. - Бросил он второпях, сам себя успокаивая, и поднялся на ноги. А козлёнок снова ткнулся мордой в руку. Сделал парень шаг, козлёнок под ногами мешаться начал: бекал, скакал да всё вёл куда-то. Не видно было животинку во тьме. “Чернявенький небось”, - думал про себя парень. Занёс молодец ногу над землёй для следующего шага, да вдруг услышал пронзительный крик. Птицы сорвались с веток вдалеке, каркали и вздымали крыльями воздух, бились о листья и наполняли промозглую тьму звуками. В одночасье парень осознал, будто мир снова завели и включили, как старый будильник. Будто из транса он вышел, морок с себя скинул, уши и глаза застилавший. Мир снова пестрил звуками, закладывал уши, гудел в голове разными голосами, стрекотал цикадами, шелестел истлевшей за лето травой. Леденящий крик, жуткий. И такой знакомый. Звал его по имени. Голосом матери. Мурашки побежали по спине парня, по рукам. Волосы дыбом встали. Жуть дикая одолела парнишку. Руки затряслись, во рту пересохло, сердце испугано билось, пытаясь уподобиться птицам и покинуть бренное тело. Ноги подкосились, парень, силясь удержать баланс, сделал шаг и едва не оступился. Почувствовав на пути козлика, он вцепился в него. Ужас и осознание накатили на парня, сбивая с ног. Это происходило так долго, насколько это было возможно в истощённом от стресса сознании: молниеносно для окружающего мира и мучительно медленно для самого человека. Очень явственно ощущал парень длинные рога под своей рукой. Они были ледяными, холодными, как сталь. Они были резными, будто кто-то их самозабвенно вытачивал. Они были прямыми и лишь немного уходили дугой в ладонь парня, позволяя прочувствовать всю их длину. Они были длиной сантиметров в десять. Они были такой длины, которой не могли быть на голове столь маленького козлёнка. Руки парня задрожали, холодный пот градом хлынул по спине. Отшатнулся парень от козлёнка, рухнул наземь, да креститься начал. Козлёнок молчал. Он медленно поднимал сверкающие глаза. Он будто старел на морду. Он смотрел совершенно осознанно. Он смотрел так, что кровь застывала в жилах. Он смотрел так, что парень забыл, как дышать. Он смотрел в самые глаза, в самую душу. Пронзительно долго. Его глаза наполнились яростью и злостью. Он резко дёрнулся в сторону парня и исчез бесследно. И осознал себя молодец на краю пропасти. На краю высокого пологого обрыва прямо под кладбищем, где мать его схоронили. Он услышал, как потревоженные носком его ботинка, мелкие камешки летели в пропасть. Прыгали, звонко ударяясь друг о друга да оземь на дне обрыва. Они летели долго, с гулом. Они подгребали по пути с собой другие камни, пыль и куски земли. Они летели, отбиваясь внутри черепной коробки, как беспокойные молекулы. Они наполняли этим жутким звуком весь слух, всё сознание. Камешки звенели при падении, а парень слышал лишь зубодробительный хруст костей. Собственных костей. Чавканье собственного тела при падении. Он бы умер. Его сгубила бы демоническая сила, нашедшая брешь в его защите. Он бы умер. Если бы причина его бреши, причина его тоски и горя не окликнула его. Он бы умер. Но его спасла материнская любовь.