Обучение веснушками

      Стоим в коридоре, нервные, холодные, голодные. Пинаем хуи. Ждём, когда позовут в кабинет.       Быстрее бы уже. Время мерзкое и тянется, как жвачка, прилипшая к подошве. Раздражает. Сам экзамен меня, в принципе, не волнует. Матеша никогда не вызывала у меня особых трудностей (батя говорит — это генетическое, инстинкты технаря), но вот само ожидание и суета выбешивает. Каждый день бесит. Перекатывается один за другим, раздавливает катком. Хочу скатиться вниз по стене и просто лежать на полу.       Оглядываюсь от скуки.       Вижу — он уже подошёл. Стоит там в углу. Протирает свои толстенные очки, надевает, опять снимает, моргает жёстко глазами. Он так всегда делает, когда сильно переживает. А переживать есть о чём — он же нихрена не шарит. Для него математика — тёмный цифровой лес. Я его каким-то чудом все годы вытягивал, помогал, объяснял, а он ничего так и не уловил. Такой дурак, боже. Ни на чём не может сосредоточиться. Зато вид, в этих его очёчках и костюмчике с рубашкой — очень умный. Маман его, конечно, приодела круто, ничё не скажешь, но суть это не изменило. Дурак и в Африке дурак. — Не помирились? — спрашивает наш общий приятель Егор, заметив, куда устремлён мой взгляд.       Мотаю головой в отрицании. — Да мы и не ссорились. — Ага, только убить друг друга захотели. Всего лишь. — Да всё не так. — А как?       Молчу, мрачный, будто кто-то сдох, и Егор разочарованно машет рукой. — Бля, Дим, если уж вы с Гошаном смогли просрать вашу «святую» дружбу по какой-то хуйне, то я даже не знаю…       Ещё бы он знал. Никому ничего знать нельзя. И думать нельзя. И вспоминать, потому что это правда, дикая хуйня. Ошибка. Интоксикация, которую нужно пережить. Без вариантов, яд выветрится, организм его выведет, очистится, и всё снова станет нормально. Просто нужно немного времени.       Нужно немного подождать. Гоша это поймёт. Он точно забудет. Не сможет не забыть. Будем потом с ним, через много лет, смеяться: «А помнишь? Ну и кретины же мы были! Ха-ха. Такую херню натворили на том последнем звонке и чуть не разрушили дружбу. Это ж надо! Да как нам такое в голову могло прийти? Напились мы тогда дичайше. Кто же знал, что нас от коньяка так снесёт. И я дурак, и ты…»       Дурак. Гош, ну почему ты такой дурак?       Смотрю на него, а он упрямо делает вид, что меня не существует. А я ведь переживаю. Хочу как-то его поддержать, знаю же, если его не подпихнуть, завалит всё к чёртовой матери. Он же только на глупости смелый и уверенный, а на серьёзных делах по углам ныкается и язык в задницу засовывает.       Боже, его язык. Почему я это вспомнил сейчас…       Спокойствие. Надо поговорить. Попробовать поговорить снова. После экзамена. Нет, до, потом опять он быстро срулит и его не поймаю. Ладно б ещё на звонки и сообщения отвечал, а так... не даёт мне выбора.       Экзы уже заканчиваются, а мы так и не решили этот тупой вопрос. А потом ведь выпуск, и нас разведёт по разные стороны, настоящая жизнь начнётся, не до того будет. Неужели Гошан не понимает? Чего он так зациклился и упёрся?       Он иногда такой ранимый, ужас. Обидчивый, как девчонка. Эмо-бой, тоже мне.       Ладно, есть ещё пять минут. Надо действовать.       Иду, типа мимо, хватаю его за рукав и веду на лестницу. Грубовато, но что поделать, так он не сможет воспротивиться и устроить истерику. Не захочет, чтобы кто-то на нас не обратил внимания. Хотя, когда было иначе… — Отвали, — шипит Гоша, напряжённо посматривая на прохаживающихся по коридору дноклов.       Дёргает руку, но я не отпускаю. — Долго ты ещё будешь… это? — спрашиваю. — Тебе-то какая разница? Отвали и всё. Живи дальше спокойно, как и хотел, а меня не трогай. — В смысле, не трогай, Гош? Ты чё мелешь? Это уже ни в какие рамки. Из-за какой-то дурости так выёбываться… — Да-да, дурости. Как скажешь. Только отвали, — Гоша делает тщетную попытку вырваться и, разозлившись, толкает меня в живот свободной рукой.       Ничего не выходит. Пусть хоть бьёт по яйцам, стреляет из автомата, не отпущу. Не отпущу дурака. — Да оставь же меня в покое! — сжимает зубы он, приближается к моему лицу, чтобы никто не услышал. — Не понял, что ли, до сих пор? Не друзья мы больше и никогда не будем. Ничего не изменить!       Молчу. Дышу с трудом. — И вообще, знаешь что? — продолжает Гоша. — Я жду-не дождусь, когда эта сраная школа закончится, лишь бы не видеть больше твоей уродской бесчувственной рожи. Понял?       Ничего не понимаю. Смотрю ему в глаза, защищённые будто не стеклом с диоптриями, а огромной железобетонной стеной. Они мечутся от одного моего глаза к другому, затем перебрасываются на губы. Гоша прижимается резко, целует плотно сомкнутым ртом. Я шарахаюсь, как от удара 220 вольт. Гляжу судорожно по сторонам, не видел ли кто. Нет, никого вроде нет. В коридоре шум, всех заводят в кабинет. Гоша, вырвавшийся такой гадкой хитростью, тоже идёт, и я следом.       Идём и идём. А как мы до этого дошли-то? Всё же было хорошо. С шестого класса не разлей вода. Два чувака с третьей парты, средненькие и серенькие буквально. Неприметные, самые обычные. Гоша говорил, что такие как мы как раз и должны получать фантастически-случайным образом суперспособности. Не те, зашуганные неудачники (это прям вообще в корне неверное клише), а именно калёные средняки, к которым у всех остальных отношения никакого не имеется. То есть, чел, которого доканывают, уже не невидимка. Он имеет ценность, резонирует в пространстве. А мы нет. Мы призраки. NPC. В нас заложено определённое количество реплик, поэтому никто нас ни о чём лишнем не спрашивает. И внешность у нас нормальная и семьи тоже. Нет шрамов и крутых историй. Короче, мы скучные, что пиздец.       Скучные — это да, но вдвоём нам никогда не было скучно. Мы дополняли друг друга. В обычной жизни Гоша молчаливый и замкнутый, а я могу и потрепаться с другими, пусть и без особого желания. А наедине, наоборот, Гошан трындит, горит, как рождественская ёлка от эмоций, а мне спокойно и хорошо, и не надо напрягаться. Поэтому, собственно, на последнем звонке мы не пошли куда-то тусить со всеми, а решили отметить по-своему. Маленькой душевной компанией: я, Гошан и две девчонки — Соня Плейстейшен и пицца. Ну, говорю же, мы скучные ребятки.       Подумали, разве ж это праздник, когда впереди ещё столько мозгожуйства. Вот на выпуске можно и оторваться, а так, чего искусственно веселиться?       Гоша жил с мамой. Она много работала и хорошо зарабатывала. Дома появлялась редко, оставалась где-то у своих любовников, и мы могли часто на Гошиной хате тусить.       Мне нравилось у них. Нравилась их большая лиловая квартира. Современная и яркая, обставленная прикольно. Особенно прикалывал чёрный кожаный диван в комнате Гошана, как в порнухе, и куча смешных пушистых подушечек. На этом диване я не раз засыпал и просыпался от звука кофемашины и запаха тостов. Это Гоша суетился на кухне, готовил завтрак, накладывал в огромные прозрачные тарелки. Он вставал всегда раньше меня, даже если мы протирали жопы у телека до рассвета. Давал мне выспаться хорошенько, ходил на цыпочках, а потом мотивировал подняться всякими вкусняшками.       Короче, у него в гостях я был каждый раз, как в санатории. Бате моему, конечно, не очень нравилось сначала, что я позволяю себе оставаться у друга, будто собственного дома нет, а потом он забил. Просто у него подрос младший сын, на которого можно было перебросить всё внимание.       Наши родители быстро привыкли, что мы с Гошей неделимы, что он мне «brother from another mother». Или, как говорили учителя: «Шерочка с Машерочкой». Как бы ничего такого. Единственное, Егор иногда называл нас женатиками, а я его за это дубасил по плечу. Бесился, говорил, что Гоша мой брат (а как известно, простата брата сладка как сахарная вата).       Кхм, ладно, пока не об этом.       Позвонили, в общем, нам в последний разочек, залезли мы к Гошиной маме в её белый Шевроле, доехали до хаты. Тёть Света поохала-поахала, растроганная, что её мальчику осталось чуть-чуть срока школьного отбывать, и слиняла куда-то, видимо, сама праздновать. Да, она такая, довольно своеобразная женщина, веселая, придерживающаяся уникальных методов воспитания. Денег оставила кучу, наказала, чтобы мы пили всё, что захотим из бара, развлекались без стыда и совести.       А мы ржали и смущались, отвечали, что не бухаем. Кстати, честно, нас с Гошей ни алкашка, ни сигареты никогда особо не привлекали. Я-то ещё ладно, матом ругался, а Гоша совсем безгреховным был. В комп и приставку только любил позависать, да и то без фанатизма. Типичное беспроблемное маменькино солнышко.       Ну, значит, сидели мы, гамали в соньку, жрали пиццу и угорали с одноклассников, которые до пены изо рта рвались праздновать дальше, чёт суетились всё и расфуфыривались. Мы не догоняли: ну зачем? Зачем столько телодвижений, когда и так можно заебца время проводить?       Гоша разошёлся, расплевался весь от презрения: — Всё это так убого, — говорит. — Типа праздник, а на самом деле, им лишь бы напиться, покрасоваться да полапать девок. — Ну а чё плохого? — отвечаю больше, чтобы поддразнить, а по сути с ним согласен. — Гормоны же. — А у нас с тобой что, нет гормонов? Почему мы не прыгаем на девчонок, как животные, при любом удобном случае? — Не припомню, чтобы у тебя было много случаев. — Ну, куда мне до тебя, альфа, — усмехается Гошан. — Год назад Катаева тебе передёрнула, так всё, специалистом стал? — Да, блядь. Профессором, — говорю. — А если по чесноку, то я всё уже забыл. Вру нещадно, а Гошка знает. Приглядывается, а потом как тыкнет пальцем мне в рёбра, я чуть геймпад не роняю. — Забыл он. Liar. Поди вспоминаешь, душишь своего змея и плачешь по ночам в подушку. — О, спасибо, что напомнил. Сегодня тоже поплачу и подрочу в твою подушку.       Гоша притворно фукает, и мы на какое-то время отвлекаемся на игру. — И что, наскок хватает чистых ручонок? — продолжает он.       Я вопросам не удивляюсь. Гошан любит поболтать за все эти половые отношения, посплетничать на пошленькие темы. У него совсем нет никаких моральных границ. Всему виной прогрессивная тёть Света, постоянно сующая ему в карманы презики и намекающая привести в дом подружек, помять кровать. Она и мне говорила, что молодому организму надо скидывать энергию, учиться любви и расслабляться, иначе можно свихнуться. Спрашивала, что у меня на личном фронте, разогнал ли свой мотороллер, а я краснел. Во-первых, потому что в моей семье такие вещи под угрозой смерти не обсуждались, а, во-вторых, обсуждать было нечего.       Единственная девчонка, Катька Катаева, с которой мы мутили целых четыре месяца, внезапно меня киданула. И что-то мне это так не понравилось, что я решил подзабить. Весь одиннадцатый я ни на кого не смотрел и не мечтал о женском внимании, но иногда мыслишки грустные всё же возникали, типа, что никому я не нравлюсь и не понравлюсь.       Успокаивало лишь то, что я не один такой урод одинокий. Пока все старшеклассники лобызались по сотому кругу друг с другом, мы с Гошкой хранили чистоту и непорочность (то есть текли слюнями на Аду Вонг из Resident evil 2). — Вообще-то я не такой озабоченный, как ты, я не часто это делаю, — отвечаю на заданный вопрос. — Это что, меньше двух раз в сутки? — чешет веснушчатую физиономию Гош. — Меньше. — Один раз?       Молчу, сосредоточенно пялюсь в экран. — Ну это маловато… — продолжает Гоша. — В пару месяцев, — добиваю его я. — Чё?       Он охает, кривится, не верит, и я его прекрасно понимаю. Сам удивляюсь до сих пор, как так выходит. — Да ты меня разыгрываешь, — усмехается Гоша, а потом понимает, что я сама серьёзность, и тоже становится серьёзным. — Не хочется или не можется? — А есть разница? — Ну, откуда я знаю. Может, не работает твой джойстик, и тебе отнести его в ремонт надо. — Всё работает, — закатываю глаза, — но кайфа хуй там плавал.       Гошан задумывается плотно. Сидит, нога на ногу, одной качает нервно, рукой поглаживает острый гладкий подбородок, словно великий мыслитель. У меня, кстати, уже мерзкий пух пробивается на морде, а у Гошки никаких намёков на растительность нет. Хотя, может, потому, что он рыжий. Я никогда не видел рыжих бородатых чуваков. — Слышь, Дим, — внезапно осеняет Гошу, — а как ты рукоблудишь-то? Вдруг неправильно как-то… — Бля… — с раздражением и отвращением тяну я, поднимаюсь за колой. — Как можно дрочить неправильно? И вообще, почему мы об этом говорим сейчас? — Потому что, как говорила Малышева, «это не норма». — Да норма всё. — Норма-норма, но от руки ты не кончаешь, да?       Я только отмахиваюсь — привык за годы дружбы к этому его неуместному любопытству. Когда я тусил с Катькой, после Гошан у меня до последнего движения всё расспрашивал, чё я делал, чё она делала, до какой базы мы дошли, и я рассказывал. Из жалости.       Вот какой Гошка смазливый ни был, с очками и без, девчонки его в упор не замечали. Хоть стой, хоть падай. А Гоша буквально стоял, просто стоял без движений, когда какая-нибудь одноклассница у него что-то спрашивала. Это была техника «притворись мёртвым». Я не понимал, ну зачем столько уделять внимания тому, от чего пытаешься отстраниться? Сначала молчать, отталкивать от себя дебильным поведением, а потом говорить: «О, видал, как она на меня посмотрела? О, я бы с ней то и сё…» Ну дурак же. Прямо как и я, признающийся в нелепых слабостях. — Во сне часто кончаю… — говорю и краснею. — Ладно, неважно, забей. — Как тут забить? Ты меня заинтриговал. Хоть бери самому тебе дрочи и проверяй. Усмехается, а мне не до шуток. Напрягаюсь. — Ну и зря, мистер ханжа, — Гоша шлёпает меня легонько по плечу. — Многое теряешь. Я бы тебя научил кое-каким примочкам… — Ты? Да чему ты можешь научить? Я сам тебя могу чему хошь научить.       Оно как-то само вырывается. Очень странно и искренне. Сидим, пялимся друг на друга пару секунд, потом я отвожу глаза вниз, бурчу: — Имею в виду с девушкой. Блядь, чё за хуйня? О чём мы говорим?       Гош пожимает плечами.       Играем дальше очень увлечённо, молчим неловко, а меня потряхивает. Кручусь нервный, лажаю, по кнопкам не попадаю вовремя вспотевшими пальцами. Поэтому, когда слышу внезапное «Может, буханём?» выдыхаю с облегчением. Быстро соглашаюсь. Идём к тёть Светиному бару, выбираем с умными рожами чего бы выпить, хотя не шарим совершенно. — Коньяк? — предлагает Гоша. — О, у меня батя такой пьёт. Давай. — Да, чисто мужской напиток, — наливает в пузатые бокалы, крутит, вертит, нюхает, ценитель хренов.       Делаем оба по глотку. Жадно и по-мужски. Кривимся синхронно. Гадость редкая — этот коньяк. Жжётся на языке, оставляет приторное послевкусие, никакого удовольствия нет, но мы допиваем до дна. — Ну, чему ты можешь научить? — провокационным тоном спрашивает Гоша. — А ты? — Попробуй и узнаешь… — Это разве не по-пидорски? — Это, Дима, с исследовательской точки зрения. С обучающе-показательной. Ты ж у нас технарь, вот и подсчитай коэффициент полезности. — Какой полезности, если речь о… — тут мой язык закрутился узлом. — О лёгкой и невинной физической практике. Я тебе показываю, как можно спускать грамотно и быстро пар, а ты показываешь, что делать с девушкой. Мне так будет легче с ними общаться, а не… а не бояться их, как огня.       Грызу край пустого бокала. Гоша выхватывает и наливает ещё, я не сопротивляясь пью, хотя мне кажется, что уже немного повело и стало жарко. Я вообще не люблю это ощущение потери связи с реальностью, но тут как-то в тему. То что доктор прописал. — Сам подумай, Дим, когда ещё будет такая возможность? Девчонки все практикуются друг с дружкой, учатся целоваться и прочее, а у нас цель благородная: «помочь братану» и заодно изучить все нюансы. Попробовать всё, что хочется, поучиться, чтобы потом не опозориться. — Да мы проебланим так нашу дружбу…       Гош усмехается. Он выглядит таким уверенным и его уверенность быстро передаётся мне. Ещё четверть часа назад я думал, что этот разговор — дичь полная, а теперь киваю неосознанно, и озвученные сомнения кажутся нелепыми. — Да с чего бы? Мы ж осознанно к делу подойдём. Повторюсь, исследовательски-холодным умом. Без гейства, сюси-пуси этих. Как обучающие NPC. Чётко и по делу, — убеждает Гоша, потом задумчиво замолкает и после паузы добавляет. — И, не обессудь, но будь я геем, ты бы меня не привлекал. — Ты меня тоже, — соглашаюсь. — Ну вот и порешили. Делаем всё грамотно, заканчиваем и больше не вспоминаем. Окей?       Он протягивает мне руку для закрепления сделки. Жму максимально жёстко, по-мужски.       Помню отлично, как меня трясло в тот момент, а я не показал виду, мол, что я ничего не боюсь и умею абстрагироваться тоже, как Гоша (не, я правда не имел сомнений, скорее, играл роль мандраж, вызванный любопытством). А Гоша… Он выглядел очень спокойным, будто ничего из ряда вон выходящего не происходит. И физиономия у него была, на самом деле, как у какого-то учёного, которому нужно сделать скучнейший рядовой эксперимент. Холодная.       Реально вжился в роль неигрового персонажа, надо отдать должное. Приказывал, что делать, а я слушался. По очереди мы сходили в душ, выпили ещё немножко, для смелости, и пошли в комнату.       Тут-то меня и начало накрывать.       Вот стою, гляжу на эту кровать, заправленную розовым покрывалом и становится не по себе. — Чёт мы, по-моему, какую-то хуйню придумали, — вздыхаю. — Слушай, если не понравится, остановимся и всё. Ну, если совсем тупо будет. Тут же никого, кроме нас, нет.       Гоша подходит ближе. Он снял очки и теперь щурится, моргает двумя глазами. Мне легчает. Значит, он тоже нервничает, и это нормально. Не я один такое ссыкло. И мы можем остановиться в любой момент. Мы оба в здравом уме, а не безрассудно свихнулись. Мы контролируем себя. — Ты же мне доверяешь? — спрашивает, и я киваю.       Он смеётся и подталкивает меня на постель, запрыгивает, берёт пульт, включает музыку. Вроде напряжённая атмосфера тает. Мы так сто раз делали, валялись здесь вместе, залипали в Ютуб. Правда, в одежде, а не в полотенцах на бёдрах, но какая разница — разошедшийся горячим алкоголь отбивает лишние мысли. — Давай порнуху посмотрим. Ты что любишь? А не, дай лучше угадаю… Милфы, большие жопы? Ты постоянно на Маринкину пялишься. — Дурак, — фыркаю и забираюсь повыше на подушки. — Я не люблю порно.       День, видимо, сегодня такой — шокировать Гошу. Он еле челюсть успевает подбирать. — Опять гонишь? Не гонишь? Ты чего за инопланетянин? — Да не, просто не заводит. Всё какое-то неестественное. — Ладно, ща исправим, — Гоша хватает телефон, подтягивается ко мне. — Есть кое-что годное.       Чувствую его влажное плечо. Могу рассмотреть каждую коричневую точку в раскинутых по голому верху армиях веснушек. Несколько даже на мочки ушей убежали, засранки. Всё заполонили. Чёт так увлекаюсь разглядыванием, что не замечаю, как Гоша включает порно. Самое начало видео, а мне уже не нравится. Девушка стонет с первых прикосновений, вытягивает губы уточкой типа «уууу, о да». Меня такое мало того, что не возбуждает, а раздражает, но признаться не могу. Киваю, а сам думаю о своём.       О Гоше. О том, что он ко мне будет прикасаться там, где нельзя. Этот дурак первый раз увидит меня голым. Это так тупо и странно.       Неосознанно ёжусь, и Гоша переводит глаза на моё лицо, потом опускает в область полотенца, где появилась выпуклость. — Ну вот, видишь, а говоришь не нравится. Нормальный мужик, всё тебе нравится. Снимай.       Оттягиваю край полотенца медленно. Вроде хочу, а вроде и нет. Не знаю.       Демонстрирую свой полустояк, жду какой-то особенной реакции или шуточки, а Гоша непрошибаем, будто видит чужие члены каждый день. Нагибается чуть ниже, разглядывает долго и близко. Слишком близко, списываю это на Гошино плохое зрение. От его внимательного прищура член самопроизвольно дёргается, чуть не ударяет великому исследователю по носу. — Агрегат в отличном внешнем состоянии, — оценивает Гоша менторским тоном. — Проверим технические параметры.       Чё он несёт, думаю. Хочу в автоматическом порыве отшвырнуть его руку к хуям, то есть наоборот, от хуя, но внезапно деревенею. Ощущаю лёгкую прохладность дотронувшихся пальцев.       Когда Катька первый раз забралась ко мне в трусы, пальцы у неё были липкие, горячие, и мне стало противно. Почудилось, что она ими ела Читос, затем облизала и принялась за свои кощунственные махинации. Хотелось потом помыть член хозяйственным мылом.       От Гошиных же пальцев ничего подобного нет. Они двигаются аккуратно, проглаживают кожу на стволе подушечками, затем обхватывают и оттягивают крайнюю плоть вниз. У меня стоит уже достаточно жёстко. Сам не понимаю, откуда такая эрекция. Я почему-то думал, что у меня повиснет тряпочкой и процедуру придётся задушить в зародыше. — Ну, рассказывай, как ты дрочишь, — оглушающе раздаётся голос Гоши.       Оглушающе, потому что меня реально унесло куда-то на пару секунд, я забыл, где нахожусь. — Да просто беру и дёргаю. — Насухую? — Ну почему. Слюнявлю иногда. — Фу, Дима, как некрасиво, — осуждающе мотает головой Гоша, встаёт и несётся к шкафу рыжей молнией.       Кидает небольшой чемоданчик на край кровати. Медный, как и Гошина голова. Точь-в-точь. — Маман сто лет назад подарила, — поясняет, а я не догоняю о чём он.       Даже когда он выкладывает какой-то флакон, идей у меня не появляется. Просто я смазки видел лишь в аптеках за стеклом, яркие и мелкие тюбики, наподобие Дюрекса. А тут такая серьёзная махина в матовом стекле.       Гоша нажимает на дозатор, размазывает по ладоням прозрачную жидкость. Садится рядом с моими ногами, берёт член снова. — Лучше покупать на водной основе, — объясняет он. — Видишь, похожа на водичку, но скользит хорошо и не оставляет пятен на белье. Так намного удобнее и приятнее, чувствуешь?       Конечно, чувствую. Жар на щеках и лбу и ещё внизу живота. Напрягаю мышцы, будто меня это спасёт от дрожи.       Пальцы смачивают член, прокручивают по головке, двигают неспешно вверх-вниз, без напора. Прорабатывают каждый сантиметр. Больше похоже на массаж, и сам Гоша ведёт себя как умелый массажист. Однако то, что он делает, кончить мне всё равно не даст. Эта мысль почему-то успокаивает. — Прикольно, — говорю, — но я так не кончу. — Чего? — усмехается Гош. — Я ж даже не начал. Куда так спешишь? Наверное, обычно дёргаешь со всей силы, лишь бы побыстрее?       Мотаю головой неопределённо, с тенью жалости к себе. А как иначе? У меня же нет собственной комнаты, и в душе задерживаться не могу — у нас совмещенный санузел. Если уж припрёт совсем, приходится выкручиваться. Гоша догадывается о моих мыслях, сочувственно вздыхает.       Руки его всё ещё на члене. Обе руки. Только сейчас замечаю, что они плавно ускоряются, потом расслабляются. Сводятся вместе, шаманят над головкой, словно над магическим шаром.       Меня мягонько накрывает первой волной удовольствия, вцепляюсь в покрывало. — Откуда… Откуда ты этому научился? — спрашиваю лишь бы отвлечься. — Смотрел всякие видео, — передёргивает плечами Гоша, неотрывно глядя на мой налившийся пурпурным член. — Учился, что можно делать, чтобы было хорошо. Например, можно поиграться с яичками. Про них все забывают. Пооттягивать их. Вот так, осторожно, чувствуешь?       Киваю и невольно раздвигаю ноги. — И можно ещё здесь погладить…       Рука ныряет ниже. Ловкая маленькая лодочка в бурлящем кипятком русле реки. Интересно, у Гоши всегда были такие маленькие руки? Почему я раньше не замечал?       Подрагиваю, потому что он принимается массировать местечко между анусом и яичками. Там сконцентрировано напряжение, чувствую. При каждом более ощутимом надавливании, глубоко вздыхаю, сглатываю слюну. — Так, можно поддразнить простату, но лучше, конечно, изнутри, — оповещает Гоша.       Его гениальное спокойствие меня убивает. Я весь в его руках извиваюсь, мозгую, как дышать, а он сидит каменным изваянием. Говорит о таких вещах… — В смысле изнутри? — тупо уточняю.       Гоша делает из блестящих порозовевших пальцев «Окей», типа, ща всё будет, братан, не переживай. Подхватывает флакон, окропляет волшебной смазкой мою промежность. — Не говори, что ты собрался в меня пальцы пихать, — мычу жалостливо. — Не пихать, а массировать. Ты что, не знаешь, что врачи это советуют для здоровья? Ничего сложного. Смотри…       Надавливает указательным, а я инстинктивно сжимаюсь. — Да не ссы. Это не больно.       Гладит другой рукой мой лобок, гладит член успокаивающе. Смотрит таким заботливым взглядом. Щурится то и дело. У него из-за плохого зрения всегда очень расширенные зрачки. Пусть и не здоровая эта фигня, но выглядит прикольно. Особенно, когда Гоша резко моргает и глаза делают быстрый полукруг. Пока смотрю завороженно, палец проскальзывает внутрь.       И правда, совсем не больно. Я почти ничего не чувствую, но почему-то дрожу. — Take it easy, — тянет Гоша и начинает двигать пальцем вперёд-назад.       Он в последнее время много занимался с репетитором английского и теперь вставляет всюду английские словечки. Думаю, как из его уст прозвучат всякие эти классические «Fuck. Oh, yeah. Baby…» Чёт прям очень хочу услышать. — Гош, — начинаю и забываю весь русский язык.       Это всё, сука, ловкий палец. Нажимает куда-то в приятность, и мозг отключается. — Понял, да? — торжествует массажист хренов. — Ладно, сейчас поймёшь.       Убирает руку с хлюпаньем, и я чувствую некомфортное опустошение и незаконченность, словно хотел сходить в туалет, а не получилось. Оглядываю Гошины пальцы со стыдом, не испачкал ли. — Не парься, — замечает мой испуг Гош. — Если опорожнялся с утра и не глубоко засовывать, то ничего не будет.       Похлопывает меня по бедру, типа, я молодец, и тянется к чемоданчику. Достаёт какую-то чёрную фаллическую хрень с изогнутым концом. Приседаю резко, хватаю тонкое запястье. — Нет, Гош, давай без этого. Это уже перебор. По-гейски как-то.       Гоша делает скептическое лицо, цыкает. — Это массажёр. Угомонись. Никто тебя не собирается трахать. Ложись.       Укладывает обратно поглаживающими движениями по торсу. Мне кажется, что от его влажной руки у меня плавится кожа. Хочется подуть по оставшимся горячим следам, хочется провести по ним, потрогать самого себя. Подрочить. Господи, как же у меня ноет стояк. — Сalm down, — Гоша смазывает игрушку, подставляет к проходу.       Она намного больше, чем палец, но меньше, чем мой член. Я сначала противлюсь, подрагиваю, чувствуя заталкиваемое инородное тело, но накопленное возбуждение и нежелание показывать страх работают против меня. Выдыхаю… Не, выбрасываю воздух из лёгких. Неожиданно громко. Гляжу на Гошу, но он вроде не замечает моей позорной реакции, занятый своим гадким делом. Другой рукой подхватывает остывший член, разглаживает и начинает двигать кулаком.       Долго двигает. Плавно. Умело.       Теперь у меня ноет в двух местах. Анус распирает твёрдостью, но, в принципе, ничего неприятного нет. Даже наоборот. Мне охуенно. Каждое движение Гоши отзывается в животе сладко, растекается по мышцам. Кусаю губы, сдерживаюсь, чтобы не застонать. Особенно, когда кончик фаллоса достигает нужной отметки.       Думаю, что уже готов, но Гоша, блядь, убирает руку с члена, пинает мои ноги так, чтобы протиснуться между ними, сесть лицом ко мне. Нажимает куда-то на массажёр.       Сука, я и не видел, что у этой чёрной силиконовой нежити есть кнопки. Вибрация щекотно разгорается внутри, пробивает мелкими электрическими импульсами.       Гоша переводит непроницаемый взгляд с моего разморённого, уже абсолютно потерявшего контроль лица, на член, и снова на лицо. Опирается ладонями на колени, ведёт вверх до живота. — Хорошо? — спрашивает.       Киваю много-много раз. Краснею до фейспалма. — Хочешь, буду делать так теперь постоянно?       Соглашаюсь на всё, лишь бы он вернулся к члену, или подвигал этой виброхуйнёй. Сделал хоть что-нибудь. — Боже, Гош… — вырывается непроизвольно и злобно. — Ладно-ладно, сейчас.       Мягкие ладошки сплетаются в паху, выдаивают меня, вытягивают всё жёсткое зудящее напряжение. По ощущениям, будто мне дрочат и изнутри, и снаружи. Кажется, я сейчас взорвусь. Медленно и болезненно лопну, как мыльный пузырь. Перед глазами бегут белые мушки.       Гоша, как чувствует мой предел - начинает двигать вибратором одновременно с другой рукой, вперёд-назад, не быстро, но мне этого хватает с головой.       Впихиваю кулак в собственный рот, скрывая выкрик.       Кончаю жёстко. В белом ярком свете. В полном раю. Без единой проблемы и мысли, без предстоящих экзаменов и будущей пугающей взрослой жизни. И, как же я, блядь, не хочу возвращаться, открывать глаза.       Подрагиваю от двигающихся по моему животу пальцев — это Гоша играется со спермой, произносит искажённым театрально голосом: — Итак, наш испытуемый накончал целую кастрюлю, а это значит, что эксперимент удался. Эврика!       Вот дурак.       Ещё и бессердечный — вытаскивает из меня вибратор. Сжимаюсь, ловя остаточное ощущение наполнения и улетучивающейся вибрации. Без них становится как-то пусто и грустновато. Приподнимаюсь туловищем, оглядываю научное поле и Гошку, неуклюже сползающего с кровати, с растопыренными, как у лягухи, пальцами. Улыбаюсь невольно. — Ладно, я пойду помою руки, а потом ты - свой хер. Нальёшь пока выпить? А то я, по ходу, протрезвел.       Я не уверен, был ли пьяным, но понимаю, надо ещё. Запить произошедшее, опередить мешающие переживания. Прям жду подвоха, что проснётся совесть, а ничего нет. Совесть дрыхнет, убаюканная мощным оргазмом. Удивительно.       Мне хорошо и легко, голова пуста, яйца тоже. И отвратный коньяк уже не кажется таким отвратным. Идёт бархатно по горлу, подкидывает энергии в размякшее тело.       Чуть позже мы лежим с Гошей, будто ничего не произошло противоестественного и странного. Беседуем на эту тему непринуждённо. Мол, а почему мы раньше такого не делали? Типа столько лет дружим, а ни разу друг друга не трогали. Могли бы кайфовать, а так время только потеряли.       Блядские моральные рамки. Кто их придумал? Ведь хорошо же? Хорошо? Обоим комфортно, и без гейства. По-дружески. — И эти хрени тоже тёть Света тебе подарила? — спрашиваю, проводя ревизию чемоданчика. — Ага, десять раз, — усмехается Гош, прихлёбывая из бокала. — Это уже я сам.       Извращенец.       Достаю и оглядываю матово-чёрные анальные пробки. Тут есть совсем маленькие, а есть и округлые побольше. Выглядят устрашающе, но меня немного возбуждают мысли, как они могут залезть внутрь и как они там будут ощущаться. — Можем их попробовать. Говорят, в сексе с девушкой прикольно. Стенки вагины сдавливаются, и обоим партнёрам более приятно. — У тебя нет вагины. — Ну простите меня такого убогого. Есть только то, что есть, но, заверяю вас, отверстие весьма функциональное. Брать будете?       Гош ставит бокал, ползёт ко мне. Так близко присаживается, что наши колени стукаются. Я сижу голый, потому что, ну а хули уже прятаться, а Гоша до сих пор в полотенце. Из-за позы лотоса махровая ткань натянулась барабаном, образовывая внизу тёмную загадочную щель. Туда хочется занырнуть рукой. Кладу на его бедро руку, царапаю бесячее полотенце. Чувствую тёплое алкогольное дыхание где-то на своей щеке. — У тебя опять встал, — оповещает капитан очевидность. — Просто я ещё не отошёл от первого раза.       Нафиг я перед ним оправдываюсь. Резким движением отправляю полотенце на пол и замираю.       Гошин пах совсем безволосый, член небольшой и светлый, раскатывается колбаской, твердеет на глазах. Твердеет от того, что я на него смотрю, охуеть. — Хочешь перевернусь, чтобы тебе было комфортнее? — спрашивает Гоша, усмотрев в моём залипании что-то негативное.       Наверное, думает, что мне неприятен его член. Самому странно, но нет. — Нет, всё ок. Иди сюда, — пододвигаюсь удобнее, расставляю его ноги вокруг себя широко.       Они такие худые и бледные, а талия такая узкая, совсем, как у девчонки. Почему я раньше не замечал? Хочу погладить, но одёргиваю себя. Так, я тут серьёзными вещами занимаюсь вообще-то, а не нежностями. — Какую? — указываю на пробки, а сам наливаю смазку в ладонь. — Давай эту, — немного смущённо отвечает Гоша.       Вот дурак развратный. Показывает на среднюю. Диаметром пальца три, не меньше. — Норм, не боись. Я привык, — поясняет.       Представляю тут же, как он частенько с собой играется. Прямо здесь, на кровати, один, всовывает в себя всякое, стонет. Боже, как это возбуждает. Облизываю губы. Они побаливают, так я их сильно успел накусать. Прикасаюсь к его промежности.       Она довольно приятная. Гладенькая. Ничего противного. Яички поджатые, анус — крошечная тёмная точка, мой палец выглядит громадиной рядом. Мне немного стрёмно — как бы не поранить, поэтому действую с хирургической осторожностью. Ввожу фалангу. Пытаюсь запомнить это необычное ощущение мягкого кольца на пальце.       Гоша точно шарит. Он расслаблен, дышит грудью, отклоняется назад на локти, чтобы было максимально удобно. — Можешь вставлять, — советует.       Угукаю, смачиваю пробку, тыкаю её островатым кончиком в дырку. Не идёт, пружинит обратно, но Гоша показывает всем видом не останавливаться, кивает одобрительно. Надавливаю сильнее, ещё сильнее, у самого зубы скрипят от волнения.       Гоша закрывает глаза в мучительной гримасе. Я думаю остановиться, но он внезапно выдвигает таз вперёд, насаживается самостоятельно. Края раздвигаются, впускают блестящий чёрный конус и затем захлопываются, скрывая пузатую форму внутри. — Охуенно, — говорю. — Очень сексуально. — Ну, а я о чём, — улыбается Гоша.       И так пошленько улыбается, из-под полуприкрытых век поглядывает и немного крутит бёдрами. Свести меня с ума хочет. Кладу руки с силой на его выступающие тазобедренные кости, чтобы он успокоился. Вроде помогает. — А дальше что? — спрашиваю глупо. — А дальше теперь твоя очередь показывать мастерство. Чему ты там с Катаевой научился. — Бля… Не думаю, что оно сейчас подходит к ситуации. — Не гони. Ты в меня сейчас пробку впихнул, не думаю, что тут может быть ещё что-то более неуместное. — Ты не понимаешь, это другое. Она же девчонка. Там другой подход. — Хватит отнекиваться, только интригуешь. Показывай давай.       Раздражённо соглашаюсь. А чё делать? У меня от мозга вся кровь отлила в стояк, ни хуя мыслить здраво не могу. Весь журчу от возбуждения. — Ну, надо издалека начинать… Девочки любят так, — накрываю ладонью Гошин вцепившийся в покрывало кулак. — Бля, тебе вряд ли понравится. Это не так весело, как в твоих инструкциях. — Прекрати, — злится Гош. — То есть продолжай. — Ладно, — веду пальцами наверх по руке, по сухому напряжённому бицепсу.       Удивительно, с этой стороны почти нет веснушек, и на впалой груди тоже. Кожа здесь почти белая и очень нежная на ощупь. Глажу медленно, направляюсь к соскам. — Девочки любят, когда медленно, — поясняю. — Им нравится, когда играют с сосками, но не сильно, вот так.       Кручу по этим мелким розоватым кругляшкам, заставляю их затвердеть. Ловлю между немного липкими от смазки подушечками, сжимаю. Гоша выдыхает ртом, его член реагирует шевелением. — So good, — говорит он, и голос звучит выше обычного. — Ещё что они любят? — И ещё, — задумываюсь на секунду, веду руки наверх. — Они любят, когда ласкают здесь.       Не замечаю, как нагибаюсь над Гошей, прихватываю его шею, отклоняю голову вбок. Приближаю лицо к шее. — Ласкают губами. Ты не против? — Нет.       Прижимаюсь ртом, затягиваю тонкую голубоватую кожу в рот. Языком чувствую, как хуячит под ней пульс, вжимаюсь крепко, пока не слышу сладковатый хрип.       Меня ошпаривает жаром, и инстинктивно двигаю тазом вперёд, упираясь во что-то горячее и мягкое.       Меня несёт. Целую сильнее, облизываю сладковатую поверхность шеи. Понимаю, что уже залез на Гошу целиком, расплющиваю его, дрища, своей тяжестью, и как-то, наверное, это неправильно, но он не против. Дрожит мелко.       Его член, прижатый моим животом, пульсирует, мокнет. Опускаю глаза вниз, не понимая, чё за хрень. Почему Гоша так сильно течёт.       Блядь, я и забыл, что внутри него пробка. — Ты в порядке? — спрашиваю, а сам всё ещё держу его за шейку. — Да, продолжай.       Глаза его мокрые и красноватые. Лицо такое чистое и беззащитное, прямо передо мной. Сглатываю, смотрю на его тонкие бледные губы. Мечусь. Задыхаюсь. — Это просто поцелуй. Ничего страшного, — читает мои мысли Гоша, как бы разрешая.       Пару секунд не могу собраться. Не могу двинуться вперёд, но и назад тоже не могу. Хочу поцеловать, пиздец как.       Нет, я просто возбуждён, это физиология. Гоша прав, в поцелуе нет ничего ужасного. Просто губы с губами. Мы и так тело к телу вплотную, поцелуй хуже не сделает.       Прикасаюсь. Сначала не закрываю глаза. Мну Гошину нижнюю губу, размягчаю, захватываю обе. Чуть-чуть языка, чуть-чуть глубже. И веки как-то сами падают. Проваливаюсь в Гошу тяжеленным камнем.       Двигающийся навстречу язык сладкий и обжигающий, уверенный и мужской, плотный, вкусный, как коньяк. Я пьянею, плавлюсь о него. Целую всё жаднее, сосу, вгрызаюсь. Перебрасываюсь на горячее лицо, сцеловываю бесячие веснушки, стираю их языком, возвращаюсь обратно ко рту. Господи, я как бешеная собака, не могу остановиться. Хочу сожрать это лицо целиком. — Можешь войти в меня? — умудряется каким-то образом произнести Гоша.       Могу? Не могу, а мечтаю. Хочу, магничусь. Не прекращая целовать хаотично, тяну руку вниз, нащупываю крышку пробки. Под Гошино то ли возбуждённое, то ли болезненное шипение вытаскиваю. Возможно, грубовато, но я уже на таком взводе, что собственное имя не помню и руки контролировать не способен.       Машинально подставляю член куда-то, хуй знает куда. Не целюсь даже, но попадаю. Точнее падаю в мокрую мягкость, вязну в ней. Толкаюсь. Один раз, второй.       Гоша вскрикивает, впивается руками в мои плечи. Затыкаю ему рот губами.       Нет, кричать нельзя. Это перебор. И так охуенно стонать горлом, когда я в него забиваюсь, тоже нельзя. Так же можно и откинуться, блядь…       Хотя я не против сейчас сдохнуть. Вот так, в нём и его теле. Как же в нём хорошо. Горячо и скользко. Идеально. Двигаюсь быстро, рублено, кусаю ярко-красные Гошины губы. Понимаю, что оно уже подходит. Да, быстро, но мне похуй. Эту волну невозможно остановить.       Пальцы на ногах немеют, в животе завязывается тяжёлый узел, опускается вниз. Толкаюсь ещё несколько глубоких и жёстких раз, пытаясь выкинуть всё это дерьмо из себя. Вгрызаюсь в шею, рычу и кончаю. Как-то совсем по-другому кончаю. Горячо и безумно. Освобождаюсь.       Падаю на еле дышащего Гошу, сам еле живой. Оба лежим подрагиваем. Непонятно где, непонятно кто. Прибитые тапком тараканы.       Если бы не дискомфортное передавливание обмякающего члена, я бы так и остался лежать, но приходится приподняться, вытащить себя из Гоши, выплёскивая ручеёк белых капель по красным ягодицам.       Осматриваю вытраханное размозжённое тело перед собой. В шоке мотаю головой.       Я чё, только что на полном серьёзе трахнул своего друга? Это я его довёл до такого состояния, что он лежит и не может пошевелиться? Даже глаза не открывает. — Эй, Гош, ты чего? — пытаюсь лечь обратно, но наши липкие от спермы животы соприкасаются не очень приятно.       Трясу его за руку. — Fuck off, — внезапно матерится он. — Не видишь, я кайфую. Как-никак мой первый раз, дай понаслаждаться.       Такие дела, да, я его лишил девственности. Я себя лишил девственности, блядь, в тот день. И это было потрясающе…       Вот и как нечто такое охуенное могло перерасти в такую огромную проблему?       Мы напились после и измученно заснули, проснулись с утра, обновлённые и безответственные. Шутили, вспоминая то, что произошло. Типа всё хорошо, и что это просто фантазия, немного вышедшая из-под контроля. Гормоны, коньяк и секс-игрушки.       Убойное трио. Ничего гейского, обычный секс, а засосы можно спрятать. И совесть можно тоже спрятать куда подальше. И больше не думать, и не хотеть.       Говорили и говорили, уверяли друг друга, а потом попёрлись в душ и сделали это снова…       Блядь! Гоша.       Не могу ни о чём другом теперь думать, кроме тебя. Ну на хрена ты тогда сболтнул, что хочешь меня, и поцеловал так, как друзья, увлёкшиеся примитивным физическим удовольствием, не целуют. И друзья не говорят, типа в шутку, что влюбились. Это не смешно.       Не смешно, блядь. Мы же не пидоры. Мы же договорились, по рукам ударили. Просто кайф, тренировка, обучение, расслабление перед приближающимся пиздецом экзаменов. Ничего другого. Откуда это взялось?       Вот чего Гошан ожидал? Что я растаю и скажу: «О, да, я тоже втюрился и хочу тебя, мой голубок? Давай встречаться и ебаться?»       Откуда в его дурьей голове это появилось, в какой момент? Он же сам всё придумал и затеял. Уверял меня, что всё будет хорошо и ничего между нами не изменится, а после начал своё гонево. Сердился, что я отнекиваюсь и пытаюсь его переубедить. Бил по груди меня, а потом с какого-то хуя мы стояли и сосались в туалете. То ли ссорившиеся секунду назад и пытающиеся разобраться, то ли возбуждённые, прибивающиеся друг к другу неконтролируемой силой. — Поедем сегодня ко мне после экзамена? — спрашивал Гоша в школе, незаметно трогая меня за руку.       Я сжимал зубы от злости. Отдёргивал руку, говорил, что нет. Хватит об этом. Надо закончить школу уже нормально, не отвлекаться. Реально забыть.       Яркое лицо Гоши покрывалось тенью, мрачнело. Глаза сливались с толстыми стёклами его очков.       Вот он и не выдержал, что я сначала такой: «нет, нет», а стоит оказаться наедине, набрасываюсь, неспособный побороться со страстью.       Оскорбился, блядь.       Сказал, что всё кончено. Чтобы я шёл нахуй со своей дружбой, и она теперь не стоит ни копейки. Что ему это не нужно. Ему нужно большего.       А мне… Я не знал, что нужно мне. Знал одно, что не хочу его терять. Он же мой братан, как так? Мне же так с ним хорошо было, а без него всё хуйня скучная.       Весь месяц до выпуска я прожил настоящим призраком с заложенными репликами и действиями. Просыпался и засыпал в холоде. Не понимал, что мне нужно сделать, чтобы всё исправить.       Вернуть? Нет, уже ничего не вернёшь. Стереть? Нет, такие чувства стереть было нереально.       Ночью я скручивался в комок, забирался в трусы, больно сжимая собственный член. Он твердел, ныл, требовал ласки, я дёргал жёстко и на сухую — Гоша бы осудил.       Гоша. Гоша, боже. Как же я его хотел. Хотел снова попробовать языком его сладкие веснушки и жрать жадно коньячные губы. — Диман, — выбивает из мыслей голос Егора. — Неужели ваше высочество сегодня с нами? Празднуем нормально освобождение из Азкабана?       Мы стоим у школы в толпе. Звучит музыка. Все веселятся. Все счастливы, красивые, звенящие энергией. Свободные, а я несвободен. Стою столбом, гляжу на лица и ничего не ощущаю. — Конечно, с нами! — улыбается кокетливо Марина. — Он же избавился от этого рыжего балласта.       Они чего-то толкуют поганое. Опять, в точности, как тогда, на последнем звонке, когда звали меня тусить, а я предпочёл провести время с тем, с кем мне на самом деле хорошо.       Становится тошно.       Тошно от самого себя. Тошно, потому что догоняю, что не хочу ничего и никого другого.       Всегда хотел только его. А это всё... Забудется. Оно не имеет значения. Я ничему толком не научился за все эти годы. Научился, кажется, только чему-то действительно стоящему лишь в ту ночь.       У меня был хороший учитель.       Вон он, топает к парковке. Оглядывается нервно. Ищет меня, дурака, взглядом, знаю точно. Поправляет очки, моргает, в своей манере, щурится. Стоит немного в неопределённости и топает дальше.       Ловлю его за плечо почти у самой белой Шевроле под непонимающий взгляд тёть Светы.       Запыхавшийся, проглатывающий стоящие комом в горле слова, выговариваю: — Го…ша, блядь. Мы ещё не закончили обучение.