Изящный способ перестать пить

      Какой же всё-таки противный, тошный и дождливый день. Какой это уже по счету? Третий? Бесит. Да сколько можно, потоп разве какой-нибудь намечается? Никуда не выйти, ведь вместе с дождём ещё и беснуется клятый ветер, вырывая зонтики прохожих из их рук — вот и приходится, только сидеть и до зеленой тошноты пялиться в телевизор. Да и тот, порой, прекращает ловить сигнал.       Бесит.       Фыркнув, Абаккио закрыл глаза, поднёс бутылку ко рту и большой глоток терпкого красного вина обжёг язык и горло. Хм, а ведь пришлось наклонить её довольно сильно. Запускаем мыслительный процесс… значит… неужели она почти опустела? Когда это успело произойти? И вообще, который час? За окном темно, но из-за дождя совершенно не понятно, день сейчас, вечер или вообще ночь, а чёртовы часы тикают где-то так мучительно далеко, что совсем не хочется напрягать свинцовые ноги, чтобы подняться и посмотреть. Ну и пусть тикают, какая вообще разница? Всё равно они тоже бесят.       С выдохом опустив бутылку, Леоне вновь посмотрел в окно. В ушах уже гудело из-за постоянного барабанящего стука дождя по стеклу. Взгляд сам собой следил то за одной медленно скатывающейся каплей, то за другой, что была побольше, побыстрее, поувесистей. Наконец, капля, которой было уделено наибольшее внимание, бесследно пропадала и приходилось переключаться на другую, пока она не исчезнет. И снова. Одно и то же.       Абаккио, не мог взять в толк, почему вот такие дождливые дни бескомпромиссно портят его настроение.       Он порой любил поваляться дома, смотря тот же телевизор, и мог целый день и носа на улицу не высунуть, а всё равно — чуть только начинается дождь — всё, финита, его настроение падает ниже плинтуса ванной в преисподней. И вот так уже третий день, казалось бы, ничего ведь не случилось ни вчера, ни еще день назад, а внутри тяжелым камнем царапает и давит какая-то разбитая тревога, которая просит утопить себя в высокоградусном терпком и красном напитке. Противно. И на улице противно, и в душе. Вау, как поэтично.       Прикрыв глаза, Абаккио крепко прижался губами к бутылке, оставляя очередной фиолетовый след на горлышке и, запрокинув голову, стал быстро глотать. Ха, а ведь будь здесь Буччеллати, то наверняка бы начал ругаться: как на то, что если пить лёжа, то вполне захлебнуться можно, так и на собственно, количество выпитого. Количество — это ладно, но захлебнуться? Нет, это не случай Леоне, который в свои не самые лучшие годы мог в совершенно любом мыслимом положении не только пить это самое вино, а и почти что впитывать его кожей.        С тяжелым вдохом он опустил руку, держа опустевший сосуд в ватных пальцах. На секунду ему так отчётливо захотелось размахнуться что есть мочи и с каким-то бессмысленным вскриком бросить её в стену, а затем прислушаться к звону, позволить ему слиться с барабанящим дождём и плотно залечь в памяти, и только немного погодя, открыть следующую бутылку. С булькающим звуком, мелодичным и приятным.       Эй, Леоне, поспокойнее. Что это ещё за кинематографичные сцены? Это же всё безобразие потом придется убирать, причём самому, и винить в беспорядке, опять же, только себя.       Не вариант.       Пробка с тихим хлопком выскользнула из горлышка бутылки из синего стекла и осталась на серебристом штопоре. Отбросив его на стол, на котором и без того валялось четыре пробки, Абаккио прильнул губами к напитку.       Ну да, да, да, да… именно в такой дождливый и противный день его встретил, или, если быть точным, нашёл Буччеллати. Он возник перед его пустыми глазами — в белом, словно сияющем, прекрасно сидящем на стройной фигуре костюме, а невозможно синие глаза, обрамлённые длинными ресницами, смотрели так серьёзно, так… что это ещё была за эмоция? Доброжелательность? Беспокойство? Что-то нежное? Эх, всё-таки тот казалось бы, ослепительный день оставался в памяти только смазанными обрывками, но Леоне помнил точно одно — что сам тогда был похож на жалкую мокрую мышь, цеплялся грязными руками за кирпич ближайшей стены, чтобы окончательно не свалиться в очередную лужу, а в голове стоял такой туман…       Вкус вина, к слову, в этот раз не такой терпкий, заставил снова уставить взгляд жёлтых глаз на стекло с гипнотизирующими каплями.       И почему Буччеллати понадобилось уехать на целые три дня? Оставил его одного в этой слишком большой для одного квартире, а ещё и начался этот проклятый дождь! Риторический вопрос, ведь ответ он знал прекрасно — Джорно, всё из-за него! Чёртов Джорно… мало того, что получил от Буччеллати бразды правления организацией (на минуточку, мальчишка, которому только недавно стукнуло шестнадцать), так ещё и отправил его на встречу с другим капо так далеко, что это занимает целые трое суток. Минимум.И что там такого важного, что Буччеллати было сказано ехать в одиночку? Он мог вполне взять его с собой, как это случалось и не раз.       И позвонить нельзя. Так бы стало хоть немного спокойнее. Было бы проще справляться с этим одиноким сидением в комнате. Ситуация из раздражающей вмиг превратилась в спокойную и уютную, если бы Абаккио мог смотреть из своего кресла в это дурацкое окно не один.              Но нет. Джорно сказал, значит всё. Джорно.       Абаккио сжал губы и шумно выдохнул через нос, нервно постукивая ногой. Ну да, ну да, ему просто было…       На шорох тело среагировало быстрее, чем он сам ожидал — Леоне вскочил на ноги, правда, слегка покачнувшись, тут же прислушиваясь к звукам, издающимся со стороны дверного замка. Кто-то решил их ограбить? Ну тогда этот смельчак получит даже больше, чем может себе предположить.       Сокращая дистанцию, Абаккио медленно подошёл к двери, встал сразу возле неё, прижимаясь к стене спиной, сразу же призвал стенд. Есть! Ручка с тихим скрипом опустилась, дверь медленно открылась, и он приготовился нанести удар прямо в челюсть незваного гостя. Замахнулся, уже предвкушая хотя бы минимальное развлечение, уже почти наяву ощутил соприкосновение костяшек пальцев с твердой плотью — будет неприятно, но что поделать — приготовился и!..       — Бог мой, Абаккио, что это ты делаешь?       Равновесие покинуло его — то ли из-за шока и удивления, то ли виновной оказалась совершенно пустая бутылка, стоящая на полу возле кресла, с пятнами помады на горлышке — и Леоне с грохотом упал на пол прямо под ноги Буччеллати. Обувь капо и низ белых штанин были усеяны тёмными грязными каплями, а с зонтика, который с тихим шорохом закрылся и оказался на вешалке стекала вода.       — Ты чего? — с улыбкой спросил виновник падения и помог подняться.       Чувствуя себя совершенно нелепо, Абаккио потёр ушибленный при падении локоть, что-то пробурчал в ответ и, сдерживая показавшееся ему сейчас неуместным желание обхватить Бруно и не отпускать какое-то существенно продолжительное время, направился к любимому креслу, только поглядывая на Буччеллати.       — Ты разве не должен быть сейчас с другим капо?       — Я решил, что смогу управится раньше, а ты здесь остался один, поэтому как смог… — взгляд внимательных глаз цвета моря прошёлся по комнате и лицо Бруно стало серьёзным, — меня не было всего два дня, а ты тут опять настроился устроить склад винных бутылок?       — Вот эта осталась со вчера.       — Мне не нужно даже облизывать тебя, чтобы понять, что ты врёшь.       — Может, всё-таки попробуешь?       Абаккио с усмешкой смотрел на Буччеллати и, не отрывая взгляд, сделал глоток. Облизнул губы. И ещё один глоток.       — Я серьёзно, Абаккио, — владелец белого костюма в несколько широких шагов оказался рядом, тон его голоса уже колебался на грани со злостью, — тебе уже хватит, оставь вино.       Конечно, он не был настолько пьян, чтобы уже не соображать, что делает, но и не настолько трезв, чтобы удержать язык за зубами. Слегка наклонившись, Абаккио поставил бутылку на столик, где уже лежал штопор, и подпёр рукой подбородок.       — Знаешь, если ты хочешь, чтобы я перестал пить, тебе придётся занять мой рот чем-нибудь поинтереснее, — он показал глазами на бутылку, -А это вообще-то «Брунелло ди Монтальчино», а не просто так пойло, так что придётся постараться.       Он выжидающе смотрел на Бруно, но вопреки ожиданию, на лице Буччеллати не появилось ни грамма смущения, и он просто спокойно улыбнулся, вмиг сводя всё своё негодование на «нет».       — А, вот как. Хорошо, родной, у меня как раз для тебя кое-то есть.       — Это сюрприз? Мне закрыть глаза?       — Ну, если ты их закроешь, подарком воспользоваться не получится.       Сопровождаемый заинтересованным взглядом, Буччеллати прошёлся к шкафу, взял лежащее на нём небольшое круглое зеркало в серебристой оправе и, отдав его ожидающему в полном ступоре Абаккио, полез во внутренний карман. Пошарил, улыбнулся и, удерживая эту улыбку, протянул что-то, сжатое в ладони.       — Я бы вернулся ещё раньше, но решил, что тебя это порадует.       С недоумением Леоне уставился на протянутую к нему руку, пальцы которой вдруг разжались. О, Бог мой. Серьёзно?..       — Помады?       — Бинго, — Буччеллати бодро переложил стики в ладонь Абаккио и кивнул на зеркало, — вот и займи свой рот этим. А вино я заберу.       Он взял бутылку и унёс её прочь из комнаты. Проводив его растерянным взглядом с толикой разочарования, Абаккио вновь взглянул на подарок. Это, конечно, не совсем то, на что он рассчитывал, бросая те слова, но всё же. Буччеллати… Ты посмотри на него, не постеснялся, зашёл и купил, и даже не одну. Безусловно, его многие знают, и никто бы и слова не сказал, но всё же представлять, как Буччеллати, сопровождаемый тихоньким звоном дверного колокольчика заходит в магазин косметики и встречается взглядом с продавщицей было довольно забавно.       — Четыре штуки, — звучно проговорил Абаккио, снимая колпачок с первой помады под довольно вычурным названием «Еternità» и постарался повернуть своё лицо так, чтобы свет падал на него под удобным углом, — Миста бы с ума сошёл.       Судя по звукам, Буччеллати возился на кухне (зря, ведь из еды оставалась только паста, приготовленная им же самим ещё до отъезда), поэтому приходилось говорить громче.       — Ты уже накрасил?       — М… да.       — И как?       — Цвет темнее, чем тот, которым я обычно пользуюсь, — он повернул голову, поставляясь под свет с разных углов, — плохо меня знаешь, что ли? Я должен обидеться?       — Не ворчи.       — Ну, может, сам тогда посмотришь и скажешь?       В ответ шорох посуды прекратился и Абаккио услышал приближающиеся шаги. Оторвал взгляд от зеркала и, убрав его от лица, позволил себя рассмотреть.       — Действительно, темнее, — пожав плечами, сказал Буччеллати и, поставив стул поближе, сел напротив Абаккио, не отрывая взгляд от пигмента на его губах, — но тебе идёт.       — Она же почти чёрная.       — Это более глубокий фиолетовый, просто в комнате темно, ничего криминального.       Беззлобно фыркнув, Абаккио сложил руки на груди. Он совсем не злился, просто какая-то особенность его характера не позволяла просто так взять и по-человечески сказать: «Спасибо, это нечто новое, но я попробую. Спасибо, что позаботился, Буччеллати». В то же время и отпустить какую-нибудь уж особенно едкую и противную колкость он также не мог — это же Бруно. А вот если бы вместо него был Джорно, то… Так, хватит о Джорно.       — Неужели совсем не нравится? — натурально удивился Буччеллати, — Ну, там ещё три, думаю, хотя бы с одной-то я угадал.       — Всё нормально и с этой, — выдохнул Леоне и машинально провёл языком по губам. Язык тут же отправил сигнал в мозг, и Абаккио поднял бровь, — хм, у неё даже вкус есть.       — Правда? Дай попробовать.       — Да, сейчас.       Абаккио уже потянулся за всё-ещё открытым стиком, который стоял на краю стола, но почувствовав на своих коленях руки Бруно, который опёрся на них, чтобы наклониться, замер. Тёплое прикосновение губ Буччеллати случилось так внезапно, и так быстро прошло, что Леоне на мгновение решил, что всё это ему привиделось. Когда Буччеллати отстранился, внутри что-то обидно заныло, и тело Абаккио машинально потянулось к капо, но тот отклонился, и вес, который Абаккио чувствовал на своих коленях стал исчезать.       — Действительно, на вкус как… — задумчиво произнёс Буччеллати и провел языком по своим губам, на которых чётко отпечатался тёмный след помады. Было довольно странно видеть такое выделяющееся пятно на обычно бесцветных губах, но контраст с его белым костюмом и смуглой кожей был таким интересным, что Абаккио сам не заметил, как залюбовался, — …виноград. Интересно, почему именно виноград? К чему тут чёрный?       — О, так всё-таки чёрный.       — Тёмно-фиолетовый, ладно?       Леоне пожал плечами.       — А знаешь, тебе тоже идёт этот цвет.       — Ты серьёзно?       Абаккио медленно, но настойчиво потянул всё-ещё склоняющегося к нему Бруно. Тот, не сопротивляясь, опустился на колени Леоне боком и в полуобороте положил руки на его плечи. Слегка постучал пальцами и заправил локон волос за ухо, показывая своё лицо.       — Сильно отпечаталась?       — Не достаточно. Хотелось бы рассмотреть получше.       Абаккио приблизился к лицу Буччеллати, тот прикрыл глаза, ожидая прикосновения к своим губам, но этого не случилось. Леоне, уткнувшись носом в мочку его уха, слегка опустился, щекоча шею своим дыханием. На коже капо вместе с накатывающими мурашками остался тёмный след с виноградным вкусом.       — Например, здесь.       Новое пятно осталось немного пониже, ближе к белому вороту.       — Или здесь.       Бруно слегка отклонился, доверчиво позволяя оставить поцелуй на своей груди. Благо, словно как для этих целей и придуманный, в костюме именно в этом месте имелся вырез, на который сам же Абаккио порой и ругался. Ещё одно прикосновение? Да. Ещё одно?..       — Ну, как смотрится? — тихо произнёс Буччеллати, вновь начав дышать.       Абаккио не ответил, до ушей доносились только тихие звуки поцелуев, визуально остающихся отличимыми пятнами на груди Бруно. По смуглой коже пробегались мурашки, спине в полуобороте было уже не совсем удобно, он заёрзал и сжал плечи Леоне, ощущая мягкие и осторожные прикосновения его губ уже на своей шее, а затем в щекотном месте прямо под челюстью, из-за чего Буччеллати быстро втянул в себя воздух через нос. Неторопливо, мягко — так обычно действовал Абаккио, и эта его потрясающая манера заставляла Бруно медленно, но верно терять связь с реальностью. И ещё один тёмный след привезённого подарка остался на щеке капо.       Он открыл рот, чтобы снова лукаво поинтересоваться о своем внешнем виде, но Абаккио тут же накрыл его губы своими губами, а крупные ладони прижались к щекам. Язык любителя фиолетовой помады прошелся по зубам Буччеллати, его рот открылся сильнее, а через мгновение к вкусу винограда добавился вкус самого Абаккио. Мягко, но напористо он целовал Бруно, обняв его за талию и всё плотнее прижимая к себе, а пальцы самого Буччеллати забрались в светлые волосы. По коже пробежалась короткая дрожь, когда руки Абаккио медленно опустились по спине, прощупывая позвонки один за другим, прошлось по пояснице и остановились на бёдрах.       С тяжелым выдохом Буччеллати прервал поцелуй и опустил голову, набирая в лёгкие недостающего кислорода и чувствуя в ушах гул собственного сердцебиения вперемешку со стуком барабанящего дождя. Глаза прикрылись, а звуки сбившегося дыхания Леоне было слушать уж очень приятно. Чувствуя улыбку, Бруно открыл рот, чтобы высказать свой комментарий — обязательно хотелось назвать Абаккио милым, чтобы он, как всегда, поморщился, фыркнул и мягко привлёк к себе и снова дал почувствовать вкус привезённого подарка.       Рот-то он открыл, да вот слова из него выйти не успели.       Вдруг Леоне, ведомый каким-то внезапно проснувшимся голодом, почти сразу же поднял его лицо и жадно впился в уже порядком измазанные тёмно-фиолетовым цветом губы.       Секунда, две. И так сильно разогнавшийся Абаккио резко остановился, но Бруно снова не успел ничего сказать.       Совсем не похоже на себя, Леоне резко приподнял Буччеллати и забросил его ногу на своё бедро, полностью разворачивая его к себе лицом и сокращая расстояние между их телами до минимума. Крупные руки вновь оказались на щеках Бруно, заправленный за ухо локон выбился из положенного ему места. Ещё один поцелуй, в этот раз без пауз.       Неожиданно напористо, жарко и глубоко — он не давал Бруно возможности вздохнуть, беспощадно сминал его губы и язык, остатки помады беспощадно размазывались и вокруг рта, и Бруно правда казалось, что самому Абаккио кислород не очень-то и нужен.              Это что-то новенькое. Такого Леоне Буччеллати ещё не знал, и вместе с безусловным интересом к этой неожиданной стороне своего напарника и возлюбленного он почувствовал ещё что-то. Что-то тревожное.       Голова, которую Абаккио крепко поддерживал за затылок, перебирая в пальцах тёмные мягкие волосы начала кружится не то из-за возбуждения, не то из-за отсутствия хотя бы короткого вдоха, и больше не в силах выдерживать эту пёструю гамму чувств Буччеллати упёрся руками в грудь Леоне.       — Подожди… — сипло прошептал он. Замолчал, пытаясь насытить своё тело кислородом.       Грудь Бруно, усыпанная следами от помады часто вздымалась. Вдруг почувствовав, что Леоне вновь резко потянулся к его лицу, Бруно закрыл ладонью рот Абаккио, который хоть и дышал также часто, однако же смотрел невероятно выжидающе, словно его удерживало только какое-то неуловимое мгновение от того, чтобы наброситься снова.       — Куда ты так торопишься?.. Леоне, что случилось?       От упоминания собственного имени Абаккио слегка вздрогнул, вновь обретая осознанность, и, опустив взгляд, через пару мгновений сам спокойно убрал ладонь Буччеллати ото рта. Светлая голова склонилась, и он уткнулся в шею Бруно, закрыв глаза и очень мягко, и крепко обнимая его.       — Я тосковал по тебе.       Возможно, говорить такое было проще из-за того, что синева пронзительных чутких глаз не пробиралась в его собственный взгляд, и Абаккио сжал под пальцами одежду Буччеллати, только сейчас замечая, что она в некоторых местах немного влажная из-за беснующегося на улице дождя (а Бруно был бы не Бруно, если бы не предложил свой зонтик какому-нибудь ребенку или старушке). Кожей головы он отчётливо ощутил тёплое заботливое прикосновение.       — Это звучит, конечно, глупо, но больше никакой причины нет. Ничего не случилось.       — Почему глупо?       — Потому что для меня всё так, — выдохнул Леоне, — Я пьян, меня бесит этот дождь, я зол на чёртового Джорно…       — Абаккио.       —…который по какой-то причине отправил тебя не пойми куда. Без меня.       Бруно слегка отклонился, заглядывая в лицо Абаккио, и заложил локон волос за его ухо.       — Хочешь знать, почему он отправил меня одного?       — Ну?       — Потому что в прошлый раз ты нагрубил одному капо, сеньору Тосканини, помнишь его?       Абаккио тут же выпрямился, сдвинув брови.       — Ещё бы не помнить, — фыркнул Леоне, — он ещё сказал о тебе, мол ты не так плох, как для выбившегося в люди паренька с улицы с симпатичной мордашкой.       — Гляди как точно запомнил.       — Как будто бы он не сам таким же был лет… сто назад?! — продолжал Леоне, чувствуя, как внутри всё начинает закипать, — Сколько ему, чёрт подери лет вообще? Мешок с…       — О, вот оно как.       Совершенно внезапно расстроенный голос Буччеллати отвлёк заведённого злостью Абаккио, и он взглянул на него, сжимая губы в тонкую нить.       — Что такое?       — А я-то решил, что ты набросился на него из-за того, что он сделал мне комплимент.       Абаккио выразительно взглянул на Бруно, совершенно не веря своим ушам, но тот больше не мог сдерживать серьёзный и расстроенный вид и просто звонко рассмеялся. Его мелодичный смех отразился с ушах Леоне, и тот почувствовал, как раздражение, которое резко нахлынуло на него из-за воспоминания о мерзком старом капо стало, как какая-нибудь луковица, слой за слоем куда-то исчезать и рассыпаться. Сама по себе на его губах появилась едва заметная улыбка, и она стала шире, когда Абаккио слегка наклонил голову, как бы случайно осматривая весь итог своих недавних трудов в виде тёмных пятен от помады с виноградным вкусом на смуглой коже Буччеллати.       — В этом вся причина? — подняв взгляд на измазанные губы Бруно, спросил он, — То есть, всё что мне нужно — это игнорировать, когда тебя пытается оскорбить или наоборот, сделать тебе тупой комплимент какой-то очередной дед капо?       Чувствуя на своих щеках тёплые руки Буччеллати, Абаккио прижал свои ладони сверху.       — Совершенно верно.       Бруно мягко поцеловал его, словно в награду за правильный ответ. Абаккио почувствовал, как его рот начинает растягиваться в улыбке, а губы Буччеллати методично и легко прикасаются к его лицу то на щеках, то на подбородке, или в уголках губ.       — В таком случае, я постараюсь сдержаться в следующий раз.       — Меня кстати, попросили съездить в Тоскану в ближайшее время.       — Не раньше, чем послезавтра, Буччеллати, — строго произнёс Леоне, прямо взглянув в глаза капо.       И тот решил, что уточнять не стоит, а потому оставил на губах Абаккио крепкий поцелуй, поднялся с его коленей и, взяв за руки, потянул за собой.