Утро на Невском

За окном раннее утро. Небо нежно-розовое, яркими рыжими всполохами разукрашено, словно мазками большой пушистой кисти. Апрель никого не щадит — запах цветущей сирени свербит в носу противной сладостью. Духоту комнаты развеивает чуть прохладный утренний ветерок, колышет запахнутые шторы, дав возможность беспощадным лучам пробраться через небольшие щелки, светя точно в глаза спящему Игорю. Он сонно жмурит глаза и морщит нос, утыкаясь в подмятую под себя подушку. Недовольно сопит и сладко зевает, явно недоспав еще так часика два-три. Стоящие на тумбе электронные часы показывали начало восьмого. Рядом пустовала правая сторона кровати. В единственный выходной, который Игорю просто пришлось взять из-за чужого недовольства, просыпаться в такую рань казалось кощунством. Как и тот факт, что желание зарыться носом в светлую макушку и крепко заснуть являлось неосуществимым. По простой причине — Дима гребаный жаворонок. Сонно клюющий носом уже в начале десятого вечера и сладко спящий до того, как часы покажут полночь. И встает это пушистое недоразумение с рассветом. Ну или чуть позже. Игорь разочарованно стонет и откидывает одеяло в сторону, потягиваясь всем телом разом, надеется не словить судорогу в ноге. В этот раз везет. И идет босиком по прохладному полу в сторону кухни, откуда слышится тихо играющее радио. Дима, стоящий возле плиты в своей дурацкой, по мнению Игоря, пижаме нежно-голубого цвета с крапинками в виде маленьких ярких желтых звездочек, разбросанных по ткани в хаотичном порядке. На кончике носа сидят потертые старые очки, которые Дима носит только дома, ведь уже давно перешёл на линзы. В руках силиконовая лопаточка, а на плитке вкусно пахнущие блинчики. Дубин в такт мелодии пританцовывает, улыбается сам себе, и Игорь думает, что ничего более красивого в жизни не видел. Наверное, так выглядит счастье. Такое беззаботное, открытое, радостное. Похожее на солнце, такое же яркое, ослепляющее, незабываемое. Дима вздрагивает, резко почувствовав чужие руки на своей талии, тепло прижимающуюся к спине грудь и чужой нос, утыкающийся в шею, горячо дыша, вызывая табун мурашек по телу. — Доброе утро, соня, — улыбается Дубин. Жмурится от покалывающих кожу легких поцелуев за ухом и выключает плиту, отставив их завтрак подальше. Игорь прижимается ближе, крепко держит в объятиях, шаря сухими ладонями под чужой футболкой, по худощавому телу. — И тебе не хворать, — хрипло ото сна отвечает Гром. — Дашь мне повернуться? — спрашивает парень и пытается развернуться в чужих руках, но мужчина только сильнее сжимает его и наваливается сверху, вжимая в столешницу. Трется всем телом, проходясь по заднице утренним стояком и довольно лыбится, почувствовав ответную реакцию — Дима предсказуемо вздрагивает и невольно прогибается в спине. За прожитый год вместе с Игорем, Дима как-то взрослеет, расправляет плечи, становится мужественнее, берет пример с Грома. Не боясь показаться наглым — он собака, а не ссыкун, между прочим, отстаивает свое мнение в спорах, становится дерзким в некоторых случаях, дает понять, что он не тот зеленый практикант без собственного достоинства, над которым можно глупо шутить тупые шутки, а парень, который может дать по зубам за оскорбления. Никогда не жалуется Игорю, вопреки мнению коллег в отделе, а старается решить все сам. Но частенько Игорь чисто случайно вышибает все мозги неудавшемуся шутнику на следующий день, чтобы думал лучше. — Неа, — жарко шепчет Игорь. Слегка прикусывает чуть розоватое ушко, дует на мокрый след. Любуется разворачивающейся перед ним картиной: Дима жмурит глаза и довольно выгибается, подставляясь под руки, под прикосновения. Лицо покрылось неровными красноватыми пятнами, Дима все еще не перестает стыдливо краснеть даже спустя год. Возбуждение накатывает волнами, стягивает сладкий узел внизу живота, заставляя дыхание и пульс участиться. Хочется большего. Больше касаний ласковых, нежных, по всему телу разбросанных, чтобы Игорь не останавливался, нависал сверху и не переставал шептать всякие нежности. Дима слишком чувствительный, впечатлительный, заводится с пол-оборота, а в штанах пижамных у самого тесно и тянет. Сил и терпения хватает добраться до спальни, утащить на прохладные простыни, раздеть медленно, кидая мешающие вещи куда-то на пол. Зацеловать всего хочется. Игорь начинает с линии челюсти, оставляя влажный след языка, ведет ниже, касаясь каждой родинки, которых оказалось не меньше десятка, разбросанных по телу. Лучи солнца красиво высвечивают профиль парня, зацелованные докрасна губы, чуть опухшие от поцелуев, длинные светлые ресницы, неровно подрагивающие и зажмуренные глаза. Чужое возбуждение сказывается на Игоре, льстит то, как это недоразумение утреннее пыхтит и судорожно вздыхает, стоит нажать чуть сильнее, провести ладонью по внутренней стороне бедра, сжать округлые ягодицы в мозолистой ладони. Диму хочется так, что у самого Грома ноги подкашиваются. Смазку находит привычным движением руки где-то под кроватью, что между прочим оказывается самым лучшим тайником. Гель холодит пальцы, а Дима смотрит ожидающе, из-под ресниц выглядывая, закусывает губу и хмурит лоб, когда Игорь заставляет ноги согнуть в коленях и хорошенько расставить в стороны. Первое касание выбивает весь дух. Дима иногда забывает дышать, легкие покалывает, как и кончики пальцев рук. Хочется больше и быстрее. С их регулярной половой жизнью, тратить время на растяжку кажется глупым решением, но Игорю просто нравится. Наблюдать за тем, как Дима забивает на стыд и начинает подмахивать бедрами, как кусает ладони и подушку, чтобы заткнуть рот и не стонать так громко. Как спину выгибает, ноги раздвигает вызывающе. — Давай, — сбито шепчет Дубин. А сам лезет целоваться. Мокро, горячо, чувственно, кусаясь и сталкиваясь зубами. Короткими ногтями впивается в смуглые плечи. На первом толчке Дима загнанно скулит, Игорь входит разом на всю длину, сам сжимает зубы, чтобы не застонать от того, как сильно сжимается парень. Из головы вышибает все мысли, сердце колотится, как бешеное, распаляя до мутного взгляда с огромными расширенными зрачками во всю радужку. — Давай, — снова просит Дима. Подталкивает пятками в спину, смотрит преданно глаза в глаза и тяжело дышит от навалившегося тела. Игорь находит его руки и сжимает в одной своей ладони над головой, думает, сможет ли закинуть чужие ноги себе на плечи или растяжки не хватит. Дима скулит под ним, шепчет что-то неразборчиво себе под нос, а на особо резких движений стонет имя Грома. От этого в груди сердце бьет сильнее, под ребрами заходясь от ревностного обожания. Пот солеными каплями катится вниз по вискам и спине. Ритм бешеный, быстрый, толчки глубокие, резкие. Он протаскивает его по постели, носом уткнувшись в подставленную открытую шею, оставляя собственнические следы на бледной коже, любуется метками на родном теле. Шлепки кожа об кожу, член по самые яйца в красноватой припухшей дырке, смазка пошло хлюпает, а Дима позорно стонет, срывая голос. Игорь вбивается в податливое тело. — На меня смотри, — грубо хватая за подбородок, он поворачивает его голову. Дима смотрит. Смотрит и кончает первым, изливаясь на коротком вскрике себе на живот. Долго еще вздрагивает, тихо постанывает, а потом ноги собрать вместе не может. Они просто не сходятся. — И тебе доброе утро, Дим, — все также хрипло произносит Гром и ластится, уткнувшись в чужую шею. Любуется своей работой. Дима, весь такой домашний, уютный, родной с запахом цитрусового геля для душа, нелепой детской пижамой и снова клюющий носом, жмется ближе к теплому боку. Закидывает ногу на Игоря и засыпает. Игорь все-таки утыкается носом в светлую макушку, сжимая парня в крепких объятиях.