Вчера обещали снег

       Я чертовски сильно устал. Не только физически. Каждая частичка моей искалеченной души ныла, отдаваясь неприятной тяжестью и тянущей болью в грудной клетке. Хотелось снова курить, но сигареты кончились ещё вчера: выкурил две пачки за один вечер, пока бродил в районе метро, перебираясь с одной станции на другую, надеясь, что это поможет хоть как-то отвлечься от терзающих чувств и мыслей.        Я читал взахлёб, сидя в кафе, иногда отвлекаясь, чтобы попить кофе, даже не заметил как заснул… А во сне он… Антон, всё также улыбающийся, милый, пытающийся меня обнять и поцеловать в макушку. Всё в сновидении так отличалось от нашей последней встречи: холодные глаза, пронзающие насквозь, словно осколки льда, серьёзное хмурое лицо и взгляд, полный презрения и отвращения, кинутый напоследок. Ни книги, ни прогулки — ничего не помогало. Хотелось забыться, напиться так, чтобы не вспомнить даже своего имени. Я поплёлся в первый попавшийся бар. Напиться не получилось. Алкоголь не лез в горло, музыка била по вискам, неприятно разносилась эхом внутри черепной коробки, которая, казалось, была пуста. Я познакомился с красивой девушкой, которую, как я позже узнал, зовут Алёна. Она помогла мне ненадолго отвлечься, почувствовать себя живым, я смог выдавить из себя даже смех, будучи с ней, хотя смеяться мне совсем не хотелось. Хотелось свернуться клубочком и плакать, выплакать всё-всё.        Мы пришли ко мне домой. Такой пустой, одинокий, неуютный. Один я бы не смог здесь находиться. Всё напоминало о нём: запах, до сих пор не выветрившийся после его ухода, мебель, расположение некоторых вещей, даже чёртова тишина, пронизывающая всё помещение напоминала о нём. Я смог ненадолго забыться, побыв с Алёной, мы даже успели пожить некоторое время вместе. После нескольких недель общения мы съехались. Кто же знал, что после случайного секса мы с ней сблизимся, хоть и ненамного? Я терялся в догадках, как смог допустить такое, но вскоре понял, что мне было жизненно необходимо это. Эти недели я бы не смог нормально ни есть, ни пить, часто забывая об этих простых, но важных вещах, не корми и пои меня насильно Алёна, я бы как минимум слёг в больницу с обезвоживанием или истощением. Даже так я не узнавал себя, изредка глядя в зеркало: впалые щёки, усталое лицо, потемневшие синие глаза. Алёна была великолепной девушкой: умной, красивой, заботливой — просто идеальной, но она была не Антоном… Я даже не до конца осознаю, почему я так привязался к этому ветренному мальчишке, знал же, что это не сулит ничего хорошего, но не смог ничего с собой поделать, окунувшись в этот омут чувств с головой.        Сейчас же я лежал в обнимку со своей новой девушкой, она обнимала меня так нежно, а мне было так противно. Она начала что-то говорить, но я не слушал, мне не нравился её голос. Это был не голос Антона. Я, сомкнув губы, поцеловал её в лоб, молясь, чтобы она замолчала, иначе я больше не выдержу.        Я так себе противен. Мне так стыдно перед Алёной, что отдавала мне себя полностью, а я использовал её как способ хоть ненадолго отвлечься от чувств, то и дело прожигающих меня, колыхающихся на периферии сознания, даже когда я ни о чём не думал. Эти чувства, словно сорняк, проросли сквозь меня и их ничем не убрать, сколько бы ни старался. Я снова и снова вспоминаю те лучистые глаза, невесомые прикосновения губ на моём затылке и руки, вечно обрамлённые браслетами и кольцами, которые так ласково приобнимали меня. Каждый раз от этих воспоминаний по коже бежит табун мурашек, руки начинают подрагивать, сердце бьётся так, будто вот-вот выпрыгнет из груди. Я каждый день надеюсь, что он вернётся, что я перестану обманывать эту бедную наивную девочку, что всё будет как раньше, что я снова прижмусь к его груди и буду вдыхать до боли знакомый любимый запах его одеколона. Каждая частичка моего существа рвётся к нему, но я не нужен Антону, и прекрасно это понимаю. Хочется кричать, но горло сдавлено. Хочется рыдать, но всё, что я могу это закрыть лицо руками и не сдержать пару слезинок, надеясь, что их не заметила Алёна.        Вчера обещали снег, я бродил по городу, продрогший, но он так и не выпал. Боже, как я устал…