Дом Мартина

— Отец-настоятель, это я, Мартин. Я помогу вам. — А, Мартин! А какой Мартин? — Ну как какой? Это я, Мартин.

По сути, у Мартина не было иного выбора. Отец, унаследовав меч от своего отца, стал Воителем и Защитником Рэдволла. Дед был прямым преемником и чуть ли не перерождением самого Великого Воителя и с его же помощью добыл тот самый меч. Наконец, сам Великий Воитель, Основатель и первый Защитник аббатства, обладатель чудесного меча из павшей звезды, герой с гобелена и бессмертная легенда носил имя Мартин. По сути, у Мартина не было иного выбора, кроме как стать воителем. Не то чтобы это ощущалось несправедливым – в детстве кажется, что всё идёт своим чередом, даже если мир катится под откос. Оглядываясь назад, с высоты прожитых лет, он с лёгкой грустью подмечал, что никто не спросил, хочет ли он вообще быть воителем, а тем более Воителем, но в целом не жалел ни о пройденном пути, ни о навязанном призвании. Ну а маленький Мартин тем более не забивал голову, твёрдо вознамерившись повторить свой путь и войти в историю ещё раз. Мартин был послушным ребёнком и прилежным учеником – то есть, полной противоположностью диббуна. Сами диббуны понимали это – может, не умом, но нутром – и держались несколько отстранённо. Взрослым, в свою очередь, глаза застил возраст. Они видели необычного, тихого, серьёзного, но ребёнка – а взрослый никогда не станет поверять ребёнку тайны своей души. Итак, Мартин остался в одиночестве – и постепенно примирился с этим. Компания сверстников, компания взрослых, шумные забавы, мудрые разговоры, уважение младших, признание старших – сердце больше не клонилось ни в одну из сторон, отдавая предпочтение безмолвным раздумьям, чтению и упражнениям на силу, ловкость, скорость. Конечно, иногда Мартин стряхивал налёт молчания, возвращался в общество, отвлекал поваров, пока диббуны таскали пироги с кухни, вёл разговоры об истории с дядей, о рэдволльцах с мамой или о рыбалке с дедом, но рано или поздно вспоминал о разнице между простым беззаботным зверьём и собой – и отступал в сторону, уходил в тень, растворялся в красных закутках аббатства. Родители волновались, но напрасно – Мартин в каждой из своих жизней любил побыть один. Мартин не мог вспомнить день, когда понял, что является перерождением Мартина. Может, в далёком детстве, когда бабушка рассказывала, как ждала дедушку с отцом из долгого путешествия и увидела во сне Великого Воителя, который сказал: "Мартин становится Матиасом, становится Маттимео — и так продолжается дальше". Может, когда, став постарше, сопоставил факты. Отец, унаследовав меч от своего отца, стал Воителем и Защитником Рэдволла. Дед был прямым преемником и чуть ли не перерождением самого Великого Воителя и с его же помощью добыл тот самый меч. Наконец, сам Великий Воитель, Основатель и первый Защитник аббатства, обладатель чудесного меча из павшей звезды, герой с гобелена и бессмертная легенда носил имя Мартин. По сути, у Мартина не было иного выбора, кроме как стать воителем – а раз так, может, Мартин уже был им, много-много полузабытых сезонов назад? А может, Мартин всегда это знал. Откуда иначе непреходящее одиночество и привязанность к мечу? Откуда стойкость и желание защитить всех вокруг? Сколько раз Мартин выгораживал, по мере своих скромных сил, расшалившихся диббунов? Сколько раз вызывался на скучные задания? И никогда не уклонялся от повседневной помощи. Это ведь аббатство, это ведь дом – как иначе? Чего ты стоишь, если не помогаешь своим? Чего стоит зверь, пренебрёгший своим домом? И всякий раз, пропалывая ли грядки или упражняясь с деревянным мечом, перелистывая ли страницы или отскребая жир с котлов, Мартин посматривал на свои лапы – и знал, что эти же лапы уже сделали много добрых дел для аббатства. Каждый раз, заходя в Большой зал, Мартин кивал, приветственно махал, подмигивал или просто встречался взглядом со своим изображением на гобелене. Своеобразный ритуал, мальчишеская тайна – должны же и у Великого Воителя быть свои причуды и развлечения. Портрет, хоть и висел только на одной стене, окутывал весь зал спокойствием и надёжностью, словно безмолвно утверждал: ешьте, пейте, веселитесь с чистой душой, рэдволльцы – я позабочусь о вашем покое. И Мартин верил, что так и будет. Дайте телу подрасти, а лапам окрепнуть, и Защитник вернётся в аббатство, чтобы отвести любую беду и спасти всех и каждого. А пока Мартин восполнял не только телесную, но и духовную силу. За перерождением многое забылось, и знания восстанавливались книгами, свитками и летописями, в основном военными. Мартину нравилось слушать рассказы старожилов о войне с Клуни Хлыстом, нападении генерала Железноклюва или походе в Малькариссово царство, но не меньше нравилось читать размашистый почерк дедушки или слегка квадратные буквы дяди, повествующие о тех же событиях. Очевидцам можно задать вопросы, но бумага позволяет остановиться и подумать в тишине ровно столько, сколько хочешь. Прошлое в речи оживёт и вдохновит на подвиги, а прошлое в буквах замрёт и испытает твою рассудительность. Мартин любил испытания. Однажды вечером дядя позвал Мартина к себе и протянул книгу в обветшалом переплёте. Корешок истрепался, бумага пожелтела – рукопись определённо разменяла не первый десяток сезонов. Как оказалось, это была летопись о юности Мартина! Ещё до аббатства и Страны Цветущих Мхов, до меча из павшей звезды и тканого гобелена. Лапы Мартина невольно потянулись к истории своего детства. Дядя дал ворох советов и предостережений – книге от почтенного возраста ничего не стоило обратиться в труху – но Мартин знал, какое сокровище держит в лапах, и боялся даже дышать. Шанс узнать о своём прошлом, о своём детстве, о своём становлении воином. Бережно прижимая хрупкую рукопись к гулко бьющемуся сердцу, Мартин всё же не смог отказать себе в желании пройти через Большой зал, и там, встретившись взглядом с портретом, выдохнуть: "Я вспомню". Никакому другому диббуну и даже не всякому взрослому разрешалось выносить рукописи из комнаты летописца. Но Мартин недаром слыл самым серьёзным ребёнком и самым ответственным читателем. Сила воли, закалённая битвами и страданиями, позволила Мартину проявить чудеса выдержки и отложить книгу до времени после ужина, когда никакие дела аббатства не отвлекают и не надо бегать туда-сюда между чтением и работой. Если бы за Мартином в тот вечер наблюдали, то не заметили бы никаких изменений. А сам Мартин считал, что как никогда похож на свой портрет, полный той возвышенности, которую дарит тайна. День полз тягуче, как мёд капает из сот, но ничто не длится вечно. После ужина – чуть более поспешного, чем обычно – Мартин неслышно выскользнул из Пещерного зала в Большой, на удачу встретился с гобеленом взглядом и, оказавшись в спальне, растерял всю степенность. Память, вот она! Все туманные места прошлого исчезнут под ярким солнцем познания. Бережно уложив книгу на кровать, Мартин зажёг свечу и начал читать. Написана книга была, к сожалению, не им самим, а со слов очевидцев, но даже так ощущения захлестнули с головой. Как сейчас Мартин чувствовал пронизывающий ветер в шерсти, бесконечную жажду, содранную шкуру на ранах от бича. Время от времени приходилось вдыхать полной грудью, чтобы напомнить себе: всё в порядке, сейчас ты в безопасности. Ты построил это аббатство, остров надёжности в жестоком море, чтобы ни один зверь не страдал так, как ты. А после новый нырок в то самое море. Когда дошло до имени "Роза", сердце Мартина словно укололи булавкой. Из глубин уснувшей памяти пришла страшная мысль, что эта молодая, сострадательная, отважная, полная жизни мышка – её не будет. У неё нет будущего, и жить ей осталось столько, сколько страниц в этой книге. Возможно, меньше. И каждый раз, перелистывая страницу, Мартин приближает её гибель. Мартин отложил книгу. Прогулялся до окна. Взглянул в ночь. Аббатство спит. Мирно спит под охраной нерушимых стен и недрёманного взора своего Воителя. Никто не знает, как много костей легло в землю у этих стен – костей врагов и друзей, убийц и воинов, тех, кто нападал, и тех, кто лишь хотел жить в мире. Никто не думает о войне и смерти. Счастливые дни аббатства куплены не только потом повседневных трудов, но и кровью оборонных дней. Далёкий от сражений зверь берёт в лапы оружие и идёт убивать, страдать, умирать. Это горе и страх, слёзы и скорбь. Потому в мирное время обитатели аббатства не думают об ужасах войны. Они не помнят жертвы, что принесли их предки, но так и надо. Ведь жертвы были принесены ради них, ради потомков, чтобы они росли без страха за свою жизнь, чтобы самой большой несправедливостью была чистка котлов в погожий летний денёк, а самым большим горем – смерть старенького прадедушки. В мирные дни никто не должен думать о войне и смерти – никто, кроме Воителя. Не потому ли Мартин так отстранён от других? Не потому ли не может притвориться, что увлечён детскими играми и забавами? Не потому ли не может вернуться в детство, что никогда не был ребёнком? Получив меч в маленькие лапки, ощутив его непомерный вес, Мартин понял, что стал Воителем. А потом через некоторое время осознал, что всегда им был. Всегда был в ответе за близких. Всегда помнил о тёмной стороне жизни и защищал от неё окружающих как мог. Иногда не получалось. Но это не повод опускать меч и сдаваться. Со вздохом Мартин вернулся к чтению. И, хотя ощущение давящего рока не покидало ни на минуту, Мартин дошёл до конца. Это был потрясающий эпос. Борьба свободы и решимости со злой волей и бесправием. Жестокость, от которой мурашки шли по шкуре, трагичная участь, от которой слёзы наворачивались на глаза, победы, от которых душа ликовала, поражения, от которых тело цепенело. И каждое слово было правдой. Мартин шёпотом произносил каждую фразу, и каждая ложилась на уста так, как рукоять его Меча ложится в лапу – идеально. Все фразы, без исключения. До самой последней главы. — Сегодня я ухожу. Прочтя первый раз, Мартин запнулся. Перекатал слова во рту, как камни. Опробовал ещё раз. — Сегодня я ухожу. Фраза вязла во рту, как перезрелый фрукт, как слишком большая тянучка, склеившая зубы. С усилием проглотив ком в горле, Мартин прочёл в третий раз: – Сегодня я ухожу. И всё равно ничего не понял. Как уходит? Куда уходит? Зачем уходит? В полной растерянности Мартин пробежался взглядом по оставшимся листам, но конец не пролил света на происходящее. Нет, нет, это какой-то вздор, безумие, описка. Кто-то пробрался в сторожку летописца и испортил листы. Эти гости аббатства всё неправильно поняли, не расслышали, перепутали. Мартин не мог бросить своих зверей. То есть, ну, это же очевидно. Как Мартин может оставить их после всего, через что они прошли? Как можно отвернутся от Грумма, когда он протянул тебе лапу сквозь волны, и вы встречали девятый вал вместе, цепляясь за утлое вёслышко? Как можно забыть Кейлу, который спасал твою жизнь песней и шёпотом? Как можно оставить впечатлительного Брома, когда после смерти Розы у вас одно горе на двоих? И как же все те звери, что вчера были рабами, твоими собратьями по несчастью, а сегодня обрели свободу? Разве можно бросить их на произвол судьбы? Бром обещал им место в Полуденной долине, но место – это ещё не дом и никогда не будет домом, пока ты не защитишь его от беды, будь то злой захватчик или сорняки на грядках. Мартин так разволновался, что вскочил с постели и принялся мерить шагами комнату. Разве Мартин мог оставить своих зверей вот так, на произвол судьбы, даже не убедившись, что они добрались до безопасного места, что ничего не случилось по дороге? Но... Мартин замер на полушаге. Но Мартин уже поступил так. Пещеры родного племени, племени, с которым его разлучили рабовладельцы, были на севере. Мартин пошёл на юг. Мартин метнулся к оплывшей свече, а после в коридор. Лестничный пролёт утопал во тьме, и огонёк слабо разгонял её. А Мартин горел изнутри. Лапам надо было скорее припасть к холодному источнику, чтобы остудить пыл, гнев, ярость. Да, ярость! Как Мартин мог предать и бросить своих друзей? Дважды! Дважды Мартин оставил прошлое за спиной, потому что... потому что! Какие тут могут быть оправдания? Мартин ведь знал, что Мартин, великий Воитель, Основатель и Защитник Рэдволла не раз жертвовал жизнью, отправился в долгое путешествие, одолел кошку в два раза выше себя и ещё кто знает сколько опасных противников, чтобы в Стране Цветущих Мхов наступил мир и никому больше не пришлось думать о войне и смерти – никому, кроме Воителя. Тогда почему же... Почему?.. Вот и гобелен! Мартин поставил свечу на пол, а сам припал лапами к источнику, к холодящей ткани. Выражения Мартина не было видно во тьме, но Мартину уже стало легче. Нет, не мог Мартин просто оставить друзей-товарищей за спиной. Это был кто-то другой, какой-то другой Мартин. Ведь сам Мартин никогда не оставил бы дом. Нити под пальцами переплетались, как судьбы, и Мартин вдруг подумал: а что если он не Мартин? Мысль охладила лучше, чем прохладная ночь, чем студёный источник. Просто мороз продрал по шкуре. Он будто заглянул в бездну – и не смог оторваться. В самом деле, вывод напрашивался сам собой. Если его так трясёт от решения Мартина, если он бежит в ночи, рискуя переломать лапы на лестнице, лишь бы задать вопрос портрету, если он, в отличие от Мартина, никогда не оставил бы дом – значит, он не Мартин. Он сполз по стенке вниз. А ведь это меняло... да всё это меняло. Он так привык видеть себя Мартином, что у него не было иного выбора, кем быть. Его отец, унаследовав меч от своего отца, стал Воителеми Защитником Рэдволла. Его дед был прямым преемником и чуть ли не перерождением самого Великого Воителя и с его же помощью добыл тот самый меч. Наконец, сам Великий Воитель, Основатель и первый Защитник аббатства, обладатель чудесного меча из павшей звезды, герой с гобелена и бессмертная легенда был причиной, по которой его самого назвали Мартином. Кто он, если не Мартин? Чего он стоит, если он не Мартин? Дрожащей лапой он взял огарок, поднялся и посветил повыше. Мартин смотрел на него с гобелена – нет, не на него, а куда-то в сторону, в даль, в прошлое или в будущее – куда угодно, только не на него. Почему он думал, что Мартин будет смотреть на него? Почему он всю жизнь думал, что Великий Воитель смотрел на него? Ага, конечно, шишка какая нашлась. Мартин отвернулся от всех, кого знал до Страны Цветущих Мхов – дважды. Что ему какой-то мышонок, который мнит себя его преемником и – ха-ха! – перерождением? Нет, это очень смешно, правда! Вместо смеха он заплакал. Не как воин, который уходит в лес оплакать своих близких, а как ребёнок, который рыдает в рукав над рухнувшей сказкой. Кажется, ему никогда не было так плохо, так больно – ни когда он серьёзно заболел и не мог даже читать от слабости, ни когда Вальджер не рассчитал сил и врезал ему деревяшкой под дых, ни когда диббунов оставили без сладкого на неделю за очередную проделку. Вот, даже горести у него мелкие, не чета Мартиновым. Он сидел на полу и ковырял пальцем свою недолгую жизнь. Все моменты, когда ему чудилось, что он Мартин. Все моменты, когда ему казалось, что истории из прошлого Мартина откликаются в нём по-особому. Все моменты, когда он гордился собой, тем, что он выше, и лучше, и значимее обычного ребёнка. Всё было ложью. Ладно, может, не совсем ложью. Он и правда более покладистый, более трудолюбивый, менее озорной и менее хлопотный ребёнок, чем обычный диббун. Как говорит мама: "Где оставишь, там и найдёшь". У него есть мама, да. Мартину так не повезло. У него и отец жив и даже дядя есть. Это, конечно, не звание бессмертной легенды, Великого Воителя, Основателя и Защитника аббатства, но тоже неплохо. Если подумать, в отличие от Мартина, у него есть целое аббатство. Мартин успел достроить Рэдволл – но успел ли насладиться трудами лап своих? Может, днями Основатель держался в стороне от чужих разговоров и игр, не вписываясь ни в одну компанию, а ночами Защитник не мог уснуть, смотрел в окно и вспоминал жертвы, которые принёс ради потомков? Воитель даже в мирное время думает о войне и смерти. А он сам не должен. Нет, даже не обязан. У него есть родители, которые любят его, у него есть аббатство, которое защитит его. У него ещё есть время побыть беззаботным ребёнком, прежде чем отец окончательно передаст ему меч. Ему не пришлось, как Мартину, видеть с детства боль и печаль, всерьёз взяться за оружие с младых когтей, выживать самому и видеть, как умирают другие. Кажется, он понял, почему Мартин бросил своих зверей. Они не были его зверьми, его домом – ни его семья, ни его друзья, возможно, даже ни его аббатство. Мартин всегда был один. А он, другой Мартин, один не был и никогда не будет. Завтра, сразу после завтрака, Мартин вернёт дяде Тиму летопись, поблагодарит и больше никогда не будет читать рассказы о Воителе. Потом он пойдёт к маме – живой, тёплой, настоящей маме Тэсс – крепко-крепко обнимет её и всё утро проведёт рядом с ней. Он не отложит тренировку с мечом. Но после неё может быть отец – Маттимео, не Люк – отец позовёт его на рыбалку? Тогда Мартин не станет отказываться. И во время ужина он подшутит над Вальджером, сыпанув тому в суп пригоршню сахара. Просто чтобы убедить диббунов, что сладкое не всегда вкусное. Мартин коротким резким выдохом потушил оплывший огарок. Непревзойдённый Воитель во всём блеске славы и величия исчез во тьме, а взамен в сумерках, что предшествуют рассвету, он различил свои лапы. Только свои и ничьи больше. — Я понимаю, сынок, но мне не разобраться, какой Мартин: тот, что с гобелена, или тот, что живет вместе с нами в Рэдволле сейчас? Только сейчас воин по-настоящему понял, как тяжело болен старый настоятель. — Я Мартин-младший, тот, который живет вместе с вами в аббатстве. Я пришел, чтобы помочь вам.