Сон в руку

Ему снился Шинки. Такой родной, важный, заботливый, внимательный. Но, при этом, чуть-чуть иной. Что-то в его поведении, словах, движениях выдавало тревогу и обеспокоенность. Опасение? Страх? Волнение. Что-то нарушало спокойствие сына и Гаара, как хороший Отец (коим он не всегда, но, всё же, себя считал), начинал переживать вместе с ним. В обычной жизни всё оставалось привычно: никаких знаков, странных намёков, попыток что-то скрыть. Но в том сне Песчаный подмечал каждую едва уловимую мелочь, которая говорила, буквально кричала о том, что с его мальчиком что-то не совсем так. Только для того, чтобы понять, в чём заключена проблема, Пятому элементарно не хватало информации: знаки таяли и рябили, подобно миражу в пустыне, менялись, вспыхивали и гасли, не позволяя себя ухватить и осознать. Отцовское беспокойство нарастало и, хмурясь даже сквозь сон, мужчина пошёл на отчаянную меру — спросить сына прямо. Как это всегда бывает по ту сторону реальности, Шинки объявился рядом сразу же. Причёсанный, аккуратный, разве что без плаща сатецу — в домашней одежде. «В этом я видел его перед сном», — успел подумать Гаара, прежде чем спросить: — Шинки, что случилось? Здесь не требовалось пояснений. Парень итак всё знал о том, о чём именно его расспрашивают. А вот даст ли ответ? Казэкаге не ведал. Но тогда, во сне, стоя напротив преемника, смотря в его красивые, такие родные изумрудные глаза, он искренне верил, надеялся, рассчитывал на то, что сможет раскрыть тайну. «Ведь это не явь», — промелькнуло в сознании перед тем, как Шинки сделал шаг навстречу и… Поцеловал. Прямо в губы. Без тени сомнений. Ласково, нежно, но с таким напором и прямотой, что у Гаары не осталось ни единого шанса отбиться или из объятий внезапных выбраться. Его накрыло такой волной любви и обожания, что Песчаный обмяк, способный только на одно — ответить. Мерная трель будильника заставила каге открыть глаза. В комнате, конечно же, никого, кроме него, не было. Для верности Гаара приподнялся на локтях и осмотрелся. Прикрыл веки чтобы прислушаться к чакре: Шинки и Канкуро ещё спали в соседних комнатах, дверь была заперта. Пятый сел на кровати, невидяще смотря вперёд: ощущение поцелуя ярким пламенем обжигало губы. Хотя, когда мужчина дотронулся до них пальцами, поверхность оказалась лишь сухой, привычной температуры. «Приснится же такое», — тряхнув головой, Песчаный поднялся. Время было раннее, но он всегда вставал в пять — пусть был рад, что у сына не получается перенять эту привычку. За делами пролетел завтрак, мелькнул полдень и наступил вечер. «Ничего такого», — ужиная в кругу семьи, заключил Гаара. Канкуро травил байки про пограничников, Шинки скептически выгибал бровь и вежливо приподнимал уголки губ в нужных местах. Всё как всегда в их чисто мужском, почти холостяцком доме главы деревни. Но. Никак мужчину не отпускал поцелуй. Пусть приснившийся. «Слишком яркий, живой», — при каждом воспоминании о нём у Пятого по телу пробегали мурашки. Он словно столкнулся с чем-то большим, огромным, и, при этом, таким приятным, обворожительным, тёплым, окутывающим покоем и пониманием. «Дзен?» — казэкаге не сдержал короткий смешок, удачно пришедшийся на очередную шутку Канкуро. Встретив слегка удивлённый взгляд сына, Гаара понял, что не стоит настолько концентрироваться на произошедшем во сне. Правда, попытки противостояния особым успехом не отличились: спустя и три дня в любую свободную минуту, когда он не отвлекал себя иными задачами, мужчина мысленно снова и снова возвращался к анализу того самого удивительного чувства. «Может ли это быть «поцелуй любви»?» — спросил себя Песчаный, бездумно листая уже прочитанный доклад в своём домашнем кабинете. Сидя в кресле он расслабился и чувствовал, как постепенно засыпает из-за накопившейся усталости. — «Не то, чтобы у меня в подобных вещах был огромный опыт. Да и всё было во сне». — Отец? В полудрёме Гаара не услышал, как сын приблизился и, когда он поднял голову, чтобы посмотреть на парня, то был абсолютно уверен, что преемник тут сейчас находиться не может. — О, — каге чуть выпрямился, с прищуром рассматривая «снящегося» гостя. — Превосходно. Сейчас проверю. Шинки вопросительно мигнул. И прежде, чем он успел задать уточняющее «что?», Отец уже поднялся, да, перегнувшись через стол, поцеловал его в губы. Парень окаменел. От любимого батеньки он ожидал чего угодно, но явно не такого. — Странно, — чуть отстранившись, заключил вслух Пятый. — Не похоже. Хотя ощущения от прикосновения те же. Находясь в такой близости от Гаары, его приёмный сын в тот момент боялся даже дышать. Но, спустя каких-то двадцать секунд, он был вынужден сглотнуть, тихо втянув в себя воздух. Бирюзовый взгляд просветлел. — Шинки? Тот еле заметно кивнул. — Я… — казэкаге отшатнулся, потерял равновесие и рухнул в кресло, подняв небольшое облако песка от взметнувшейся Абсолютной Защиты. — Я не… Повелитель сатецу продолжал стоять абсолютно недвижимо, пытаясь принять и осознать произошедшее примерно с таким же успехом, как до этого старший песчаник разбирался с воспоминанием из сна. — Понимаешь, я не… — мужчина в очередной раз замолчал. Затем эмоция на его лице футуристически медленно обратилась из смущенного волнения в недоумённое понимание. — Ты поцеловал меня. Последняя фраза, прозвучавшая утверждением, а вовсе не вопросом, вывела из ступора и младшего суновца. Бежать он не мог (и не то, чтобы очень хотел), а потому лишь глухо прочистил горло и виновато отвёл взгляд. — Ты поцеловал меня, пока я спал. Вот почему мне это приснилось, — сложившаяся в сознании каге логическая цепочка триумфально замкнулась вспыхнувшим румянцем на лице сына. — Шинки… — А что мне оставалось делать? Не мог же я тебе признаться, — всё ещё смотря в сторону, прошептал тот. Гаара вздохнул. Сон сыграл с ними злую (ли?) шутку. «Почувствовав присутствие Шинки в спальне, подсознательное передало через сон то, что я не замечал, или, даже хуже — подавлял в жизни: все намёки, мелкие изменения, знаки, попытки сына быть ко мне ближе. Потому что знал, что он почти такой же. Едва отличимо не тот, кого я в нём привык видеть. Влюблённый в меня». — Шинки… — говорить было сложно. Как и встать, приблизиться к сыну. Но он должен был — вся эта несуразность, абсурдность ситуации избавила их обоих от необходимости выяснять отношения и разбираться в чувствах. — «Жаль он всё ещё этого не понял», — Песчаный был готов, что от его прикосновения преемник вздрогнет, только знал и то, что не отступит. — Посмотри на меня. Тяжелее всего оказалось выдержать этот зелёный взгляд, полный смятения, стыда и страха. Чтобы рассеять всё это, оставалось одно — говорить прямо. — Ты же знаешь, что я люблю тебя? Губы парня сжались в тонкую полоску. — Не так. — Разве? — Гаара вздохнул. Сместил руку и погладил щеку сына, чтобы тот посмотрел ему в глаза. Грустно улыбнулся. — Разве я не ответил тебе? В глубине мрачных джунглей вспыхнул крохотный огонёк. — Во сне? — нахмурился Шинки. — Раз тогда было не убедительно, тогда отвечу сейчас. Пятый подался вперёд столь же грациозно, как и в первый раз, но теперь достаточно плавно, чтобы сын успел отреагировать и заключить его в объятья. Несколько секунд замешательство ещё искажало контакт. А затем поцелуй мягко перетёк в тот же, что волшебным сном выбил Гаару из колеи на трое суток: нежный, ласковый, всеобъемлющий, жадный, полный тоски, желания и нерастраченной страсти. Поцелуй настоящей любви, сам по себе стоящий того, чтобы не думать о всех существующих для них двоих препятствиях.