Здесь нет милосердия

Он играет, она поёт. Аккомпанемент останавливается, она замирает в ожидание чего угодно. Но нет ни единого звука движения, нет прикосновений его рук в перчатках, нет боли. Она представляет, как он раздражённо смотрит на неё, чуть склонив голову набок. Она хочет видеть это. Она хочет слышать, как он отчитывает её за ошибки. О, как бы замечательно было это. Орган звучит снова, трубы за её спиной вибрируют тревожной мелодией, их урок продолжается. И она повторяет те же ошибки и опять впускает в свой голос интонации душевной боли, которые невозможно не услышать. Он ударяет кулаками по клавиатуре, вызывая громоподобный звук, который настолько дисгармоничен, что способен вызвать ушное кровотечение. Она задыхается на вдохе. – Что это?! Эрик поверил, что Кристина усвоила то, как должна звучать правильно. Всё упало внутри неё так, словно она оступилась над пропастью – слишком хорошо стало ей знакомо то, что последует за этим, но его голос… Боже, даже его голоса теперь не было у неё в достатке. Он зол, но больше ничего не скажет – теперь он не разговаривает с ней без необходимости. Высокий и сверхъестественно сильный для своего облика, встав на скамью, он легко снимает Кристину, всё это время стоявшую на коротком уступе между пустым пюпитром и оловянными трубами, с органа. Пока её руки свободны, она бессмысленно цепляется за его плечи. – Пожалуйста, не злись… Пожалуйста, не злись, мой ангел. Прости меня. Пожалуйста, не злись, – причитает она. Лицо Эрика искажается гневом, и он с силой отталкивает её от себя. Кристина падает на тонкий ковер, под которым только каменные плиты. Она не должна была открывать своего рта для простых слов – ей разрешено только петь и петь только то, что разрешено. Эрик тянет её за волосы, заставляя встать на колени. – Мертвецы не прощают, – холодно отрезает он. – И Эрик не может простить струны, Эрик доводит расстроенный инструмент до совершенства или избавляется от него. – Пожалуйста, ангел, это должно прекратиться, пожалуйста… Он отпускает её волосы и замирает в задумчивости. – А Эрик всё гадал, когда же Кристина попросит его об этом. Он медленно стягивает со своих паукообразных кистей чёрные перчатки и уже без всякой злобы проводит обнажёнными руками по настолько же неприкрытой шее, плечам, спине, груди Кристины. Она чувствует на себе мягкое скольжение холодных пальцев и не отстраняется, не терпит из страха, а только пытается поймать больше его прикосновений, подаваясь навстречу. Она была такой одинокой здесь всё это время и в первую очередь без него, без своего гневающегося ангела. – Пожалуйста, – шепчет Кристина. – Прошу тебя, будь милосердным ради всего, что было. Эрик, я знаю, ты можешь, ты всегда был… – Да, я буду милосердным для тебя в последний раз, мой ангел, – соглашается он и снимает плотную повязку с её глаз. Кристина щурится и моргает, пытаясь увидеть его, но глаза настолько отвыкли от света, что даже небольшое количество свечей кажутся ей теперь солнцем. Эрик проводит костяшками пальцев по её щеке. – Я любил тебя, Кристина, – говорит он и затягивает удавку вокруг её шеи. Кристина, наконец-то поняв, что происходит, пытается просунуть руки под верёвку – он никогда не душил её за шею, не желая повредить свой любимый музыкальный инструмент, и он не говорил с ней так ласково с тех самых пор, как они низверглись в ад. Она продолжает бороться потому, что даже всё то, что делает с ней Эрик, не сломало её веры в лучшее. Бедная Кристина до сих пор верит, что однажды он простит её и каким-то странным образом это сможет вернуть их жизнь в старое русло. – Прекрати, ты не делаешь это проще! – Эрик раздражённо дёргает верёвку на себя, а затем ошарашенный упускает её из более не слушающихся рук. Нагое беззащитное тело Кристины падает у его ног. И нет ничего страшней! Он не знал, не мог знать, что это будет так страшно! Они неподвижны. Обычно так бывает – смерть делает людей неподвижными. Эрик знает или знал до того, как потерял свой ум от ужаса, что ещё можно попробовать что-то сделать, если последним рывком он не переломил ей шею… Но он не может сдвинуться с места, не может даже сомкнуть пальцев – только смотрит и время длиться бесконечно. Звук задыхающегося кашля приводит Эрика в себя. Кристина слабо корчится на полу, прикрывая дрожащими руками грудь с горящими лёгкими и сдавленное призраком удавки горло. Она явно жива и даже находится в сознание. Эрик садиться обратно за орган и начинает играть очень быстро и ритмично – совсем не так как до этого. Итак, он всё ещё любит её. Ну, из этой ситуации нет выхода проще, чем чья-то смерть, потому что даже Эрик не знает себе оправдания за все злоупотребления над Кристиной, которые он совершал ежедневно все последние три месяца. Если он действительно всё ещё любит её, то это чудовищно – нет никакого хода назад, ведь невозможно остаться в здравом уме, пройдя через его ад туда и обратно. Смерть действительно стала бы тем милосердьем, о котором молила его Кристина, но, кажется, жить всё же ей хотелось больше, чем раз и навсегда покончить со страхом, болью, лишеньями и унижениями… Окончив игру, Эрик развернулся. Кристина лежала на полу, дышала и смотрела на него. – Ты можешь снова носить платье и спать в кровати, – наконец-то изрёк он после длительной паузы, а затем встал и ушёл в свою комнату.