Полночный час
30 мая 2021 г. в 12:15
Подёргивающееся пламя свечей делало воздух в прогревшейся за день комнате совершенно невыносимым. Ароматизированный воск каплями стекал по подсвечнику — точно даже свечи оплакивали тех жертв, чьей крови предстояло пролиться этой ночью.
Она стояла в одной сорочке перед десятком свечей. Тёмно-зелёный шёлк льнул к коже, нагревшаяся ткань ничуть не охлаждала разгорячённую плоть. Только кулон на шее — кристалл аметиста, оправленный тонкими серебристыми побегами, — оставался холодным. Сложно согреть камень.
Домашний алтарь был данью предыдущим поколениям семьи. Главное сокровище — вытесанная из мрамора Мадонна. Под талантливыми руками скульптора бездушный и холодный камень, казалось, был живым. Коснись рукой и, будто бы почувствуешь под пальцами тёплую и нежную кожу.
Красивые слова для тех, кто любит сладкую ложь. Не будь искры жизни в якобы бездушном камне изначально — никакой талант не смог бы породить то, что называют шедевром. Вот только тот лик, что все почитали как святой, вызывал у девушки боль сродни зубной.
Полное смирения бледное лицо, благочестиво сложенные руки, покрывало, ниспадающее с головы на плечи и спину. В каждой детали Мадонны она чувствовала фальшь. Что-то в глубине души — вероятно, само естество, то природное, что жило в каждом человеке, — требовало восстановить истину.
Гладкие иссиня-чёрные перья шли Мадонне куда больше. Чёрные глаза-бусины смотрели куда живее и внимательнее, чем по-оленьи широко распахнутые человеческие глаза. С любовью и вниманием вылепленная из холодного фарфора маска почти сливалась с изваянием. Вот только с покровами возникли проблемы.
Стоило закрыть глаза и вместо ткани возникал образ сложенных крыльев. Мысль металась от кожи к перьям: чего в Мадонне — истинной Мадонне, праматери луны, — было больше? Мысли метались роем разозлённых ос. Бог-ворон, мрачный жнец, называемый тысячью имён, был её сыном. Он был вороном; чёрные вороны были ангелами господними. А вот праматерь… в голову упорно лезли кожаные крылья летучей мыши, обвивающиеся вокруг тела и превращающиеся в чёрный шёлк.
Тонкие когти боли вновь впились в виски. То, что обычные люди сочли бы осквернением святыни, для неё было сродни восстановлению разрушенного. Тонкие пальцы опустились на висок, массируя кожу в надежде изгнать боль. Другой рукой девушка нащупала лежащую на полке у алтаря тонкую трубку. Единым движением она поднесла к губам трубку, сделала вдох и чувствовала как горький дым заполняет рот. Выдох — облачко дыма, напоминающего о лесе.
О том самом лесе, что шумит на подступах к дому.
О том самом лесе, что сейчас стонал под разгорающейся бурей.
Одновременно с хриплым смехом с губ сорвались тихие слова молитвы. Пусть и звучали они на той же латыни, что и большинство слов обращённых благочестивыми католиками к Богу, текст их был куда древнее. О скалах, держащих мир. О тенях, населяющих скалы. О божьих ангелах, тёмными крыльями убаюкивающими вечность.
Тяжёлые капли дождя застучали о стеклянные двери, отделяющие комнату от террасы. Буря твёрдой рукой сметала с деревьев белоснежные цветы и безжалостно обрушивала их на деревянные полы. Девушка закашлялась, но не сбилась с молитвы, слово за словом пробуждая к жизни тени прошлого.
Сильный порыв ветра распахнул стеклянные двери, изгоняя из комнаты накопленное за день тепло. Тёмные шторы взметнулись под самый потолок. Пламя свечей затрепетало на ветру, но не угасло, а взвилось, будто бы невидимая ладонь подбросила в костёр ветвей. Огонь десятка свечей, горьковато-пряный аромат трав, тлеющих в трубке, запах грозы, рвущей и мечущей за пределами дома — всё сливалось в единую стихию, казалось, пробуждённую словами древней молитвы.
Упёршись руками в основание алтаря, девушка пыталась перевести дух и унять дрожь. Она ненавидела это мучительное ожидание. Ненависть рождалась в каждой клетке её тела, разгоралась злобным пламенем и затапливала все чувства без остатка ядовитой волной. Босыми ногами девушка едва чувствовала натёртые до блеска деревянные полы. Со стороны она могла показаться хрупкой — точно фигурка Мадонны. Вот только внутри хрупкой оболочки клокотала животная ярость.
Добропорядочная хозяйка особняка, покинувшая супружескую спальню ради полуночной молитвы. Словно одна из детей Анку, бога с тысячью ликов и имён, не мигая смотрела она на пламя в попытке разглядеть в нём ответы на невысказанные вопросы.
Вспышка молнии высветила зверя, неслышно шагавшего по террасе. Вода стекала по шерсти крупного волка, оставляя влажный след на полу. Напряжение ушло из женских плеч, пальцы, буквально впившиеся в алтарь, разжались. Ей не нужно было слышать или видеть, чтобы знать, что Он вернулся. Если внутри человеческого тела действительно жила душа, то она чувствовала присутствие зверя всей душой, каждой её стрункой.
Забыв и о Мадонне, и о прогоревших наполовину свечах, девушка развернулась к ночному гостю. Лицо озарилось неожиданно тёплой и мягкой для этих острых черт улыбкой. Несколько шагов под немигающим взглядом волка и она опустилась перед ним на колени, мало беспокоясь о том, что вода запачкает тонкую ткань дорогой сорочки. Зверь и человек смотрели друг другу в глаза.
На серой шерсти волка чернели пятна крови. Больше всего на морде и грудине, но даже на боках виднелись разводы. Грязь ли, кровь… Бегло пробежав тонкими пальцами по шерсти, девушка прижала голову волка к своей груди. Зверь глухо зарычал, но отстраняться не стал. Едва только сердце перестало стучать как бешеное, точно пытавшееся перещеголять бушующую за стенами дома грозу, девушка отстранилась, освобождая волка из своих объятий.
Дорогая ткань была безвозвратно испорчена расплывшимся на груди грязно-кровавым пятном. Волк в нетерпении приподнял губы, обнажая клыки. Усмехнувшись, девушка приблизилась к волчьей морде и поцеловала зверя во влажный нос. Фырканье было красноречивым ответом. Пожав плечами, девушка поднялась с пола и неслышно, точно подражая зверю, прошла к дверям на террасу, чтобы закрыть их.
Щёлкнул замок, шторы вернулись на своё законное место. Не поворачиваясь, она сделала шаг назад. Покорно позволив сильным рукам обхватить её и сжать в объятиях.
— Не боишься, что зверь однажды может разорвать тебя? — раздался над ухом хриплый голос.
— Нет, не боюсь.
Горячее дыхание обожгло щёку и шею. Девушка повернулась в объятиях мужчины и прильнула к обнажённому телу. Привычным жестом кончиками пальцев провела по шраму на левой щеке мужчины. Не избегая внимательного взгляда, она коснулась губами сначала подбородка, а потом и губ. Не важно кто был перед ней — человек или волк, девушка любила его.
— Ты совсем продрогла, — с улыбкой произнёс мужчина, прервав поцелуй.
— Пойдём наверх. Тебя ждёт душ и, если хочешь, я сделаю горячий чай, — в женском голосе не было и намёка на колкие нотки, так часто звучавшие в полдень. В полночный час в таком родном голосе звучала скорее нескрываемая тревога. Серые глаза цеплялись за пятна крови и несколько ссадин, которые не были заметны в обличье волка.
— Я хочу тебя.
Зверь в душе довольно заворчал, едва только услышав полу-возмущённый, полу-смешливый вскрик девушки, подхваченной на руки. В одном она точно была права: он ни за что не тронет верно ждущую его волчицу.