***
— Молодец, Хан, сегодня ты довольно неплох, — Чонгук показывает большой палец парню в красных бутсах. У того на лице тут же расплывается самодовольная улыбка: — Спасибо, капитан! Чонгук тоже улыбается — всё-таки мало нужно человеку для счастья! Только вот ему самому для полного счастья не помешал бы полноценный сон и своевременный ужин. Спортзал, тренировки, команда, ответственность стали для него верными товарищами последние три дня; сил едва хватало на элементарные базовые потребности, нежели на пробежки, пешие прогулки после лекций или иное общение. Четверть футбольной команды состоит из новичков, и Чонгук уже сейчас прикидывает в голове, сколько потребуется времени на то, чтобы подтянуть «молодняк» до минимального уровня приближенного к уровню «старичков». — Капитан Чон, вы невероятно сексуальны, когда сосредоточены, — раздаётся справа от него. Чонгук оборачивается и видит Чимина; тот шагает к нему небрежной походкой со стороны раздевалок, засунув руки в карманы тёмных джинсов. Вид его слегка изменился с их последней встречи — выбритые виски, открытый лоб, чуть осунувшееся лицо и немного бледная кожа на фоне чёрной косухи с металлическими заклёпками, надетой поверх чёрной футболки. — Не наблюдаю особой радости на вашем лице, — заключает Чимин, остановившись рядом с ним. — К слову, если вы не заметили, я к вам подкатываю, уже можете смущаться. Чонгук оторопело моргает, даже немного кривится от обращения на «вы». — Странное место для встречи, — говорит он. — Мы видимся тут уже во второй раз, а ты вроде ничем путным не занимаешься. Чимин хмыкает и переводит изучающий взгляд на поле. — Я чемпион немного в ином виде спорта. — Правда? — удивлённо спрашивает Чонгук. — Какого, если не секрет? Чимин издаёт короткий смешок, мажет по нему похабным взглядом и, понизив голос до соблазнительного рокота, отвечает: — Могу показать. И игриво подмигивает. До Чонгука тут же доходит весь богатый смысл брошенной фразы: он смущённо отворачивается, пытаясь остановить процесс пунцовения, но его щёки предательски горят от прилива к ним крови. — Извращенец, — бубнит он, на что получает ещё один короткий самодовольный смешок. Каким бы засранцем Пак Чимин ни был, его бешеная энергетика витала между ними невыносимым напряжением на постоянной основе. И вот сейчас Чонгук ощущал её каждой своей строптивой клеткой. Хотелось повернуться к нему, зарыться пальцами в его волосы на затылке и притянуть его лицо к своему лицу, чтобы… Чтобы — что? О нет! Чонгук крепко жмурится, затем часто моргает, прогоняя из мыслей подробности возникшей горячей сцены, в которой губы партнёра такие мягкие и холодные целовали его собственные губы — чуть обветренные, но не критично — сминали их в яром темпе, втягивая поочерёдно каждую в теплоту рта и оставляя на них же неглубокие следы зубов. Чонгук мысленно стонет, переминается с ноги на ногу, пытаясь абстрагироваться от присутствия Чимина рядом. Плохие парни — уже давно пройдённый этап в его жизни, и он не намерен вновь наступать на те же самые грабли. К его счастью Хан делает долгожданную ошибку, за что получает противный звук свистка и свирепый взгляд полный негодования. — А ты очень уверен в себе, да? — Чонгук продолжает смотреть на поле, но кожей ощущает направленный на себя пристальный взгляд. — У каждого свой талант, — отвечает Чимин. — Хочешь сказать, что тебя не цепляет моя самоуверенность? — Без сомнений. — И ты совсем не хочешь меня? Чонгук фыркает и закатывает глаза. — Думаю, мой ответ тебя огорчит, — с улыбкой произносит он, встречаясь с Чимином взглядом. — Вот как, — Чимин медленно переводит взгляд на его губы, затем так же медленно облизывает свои. — Мне казалось, что мы придерживаемся одного мнения на этот счёт. Вдохнуть получается с трудом, сохранить самообладание приравнивается к героизму. Чонгук очень медленно тянет носом воздух, делая незначительные паузы, чтобы не издать судорожный вздох. Херов обольститель! От собственной слабости аж стыдно становится, а весеннее обострение отваливается в счастье. Взгляд возвращается к полю, только мысли увядают в мгновении. Секунду назад Пак Чимин отчётливо дал понять, что не прочь поцеловать его. Неожиданно. Неожиданно приятно. Приятно настолько, что страшно. В неловкой тишине между ними они наблюдают за тренировкой до тех пор, пока Чонгук не даёт сигнал об её окончании. — Завтра тренировка по плану, — объявляет он. — И без опозданий. Спасибо за работу! Проводив команду взглядом, Чонгук поворачивается к Чимину, чтобы попрощаться, но тот опережает его, спросив: — Пойдёшь сегодня на вечеринку к Солар? Чонгук хмурится. — С каких пор вечеринки устраивают не в уикенд? — недоумевает он. Чимин пожимает плечами. — Веселье не зависит от дня недели. — У меня очень загруженный график до конца учебного года, — Чонгук обходит Чимина и направляется в раздевалку, не сомневаясь, что тот последует за ним. — Мне некогда развлекаться. — Значит, нет? — Не в этот раз, — отрицательно качает головой Чонгук, остановившись у самых дверей и развернувшись к оппоненту лицом. — Мне пора. — Подожди, — Чимин напирает на него, вынудив пятиться до тех пор, пока он не почувствовал спиной холод, исходящий от бетонной стены. — Как насчёт того, чтобы поцеловать меня? Выпущенная стрела вопроса поражает саму цель — юношеское сердце. Между ними расстояние крайне ничтожное — полшага, не больше. Чимин выжидающе смотрит ему в глаза, терзая своим хищным взглядом и без того истерзанную душу. Чонгук всем нутром готов нырнуть в этот неизвестный омут, да только зачем? Что это ему даст? Вновь разбитое сердце и изодранную на лоскутки гордость? Нет уж, не нужны ему такие почести. — Не в этот раз, — полушёпотом отвечает он и, выскользнув из хилой «западни», заходит в раздевалку, плотно прикрыв за собой дверь. В животе порхают миллиарды бабочек, сердце набатом стучит где-то в глотке, но Чонгук давно научился слышать свой организм и растолковывать сигналы того верным образом: бабочки не что иное, как предупреждение для него об опасности, а он от этой опасности порядком подустал.***
— Харе тухнуть! — куксится Тэхён, бросив на письменный стол пластиковый футляр с безымянным CD-диском. — Согласен! — подхватывает Юнги. — Ты всё время только кожаные мячи гоняешь, а, между прочим, у тебя от природы есть свои два, которые иногда требуется выгуливать! Тэхён весь скривился. — Что-то ты переборщил со сравнением, — говорит он. — Я не понял, мы с тобой команда или как? — возмущённо басит Юнги. — На войне все средства хороши! Уже полчаса Чонгук со страдальческим видом наблюдает за тем, как в его комнате предпринимаются отчаянные попытки вытащить его на вечеринку к Солар, на которую он идти не собирается, особенно после того, как ему выпала возможность завалиться спать в пустом доме. — Раз в полгода! — с несчастным видом тянет Тэхён, глядя куда-то в потолок, затем делает недолгую паузу для большей трагичности и продолжает: — Мой лучший друг видится со мной раз в полгода! И всё почему? Потому что ему меня заменил футбол!.. Юнги сочувственно цокает, тянет руки и приобнимает Тэхёна за плечи. — Бедняжка, — говорит он, всем видом выражая осуждение. — Совсем тебя не ценят… —Ладно, — протяжно стонет Чонгук, не желая боле смотреть на наигранную трагедию. — Только давайте на этот раз без сюрпризов. Тэхён театрально охнул, схватившись за сердце: — Да когда такое было?! — Всегда, — Чонгук злобно щурится. — Ещё наглости хватает за сердце держаться! Не вы ли в прошлый раз меня оставили и укатили вдвоём в закат? — спрашивает он, заранее зная, что ответа не получит. — И никакого алкоголя! Тэхён и Юнги синхронно кивают, якобы соглашаясь, но стоит им оказаться в доме Солар, как они втроём без лишних договорённостей проталкиваются сквозь толпу к барной стойке, где темноволосая барменша в коротком топе разливает по рюмкам мутный коктейль. — Ого, Солар, вот это масштаб! — восхищается Тэхён, обратившись к ней. — Мы будто в настоящем клубе. Солар приветливо улыбается и протягивает им по рюмке. Чонгук принимает напиток с неохотой, но приходит к выводу, что от такого количества ему точно хуже не будет. —Да, мальчики, развлекайтесь! — девушка тоже опрокидывает в себя один шот и начинает ритмично двигаться в такт музыке. Алкоголь обжигает горло, и Чонгук морщится. Приятное тепло моментально разливается по всему телу, расслабляет мышцы. За первой рюмкой следует вторая, за ней третья и четвёртая. Сквозь громкие басы его слух улавливает голос Тэхёна, вовсю обсуждающего с Юнги совместный проект, на что последний размахивает руками — то ли от восторга, то ли от возмущения. Чонгук выпил ещё одну рюмку, уже сбившись со счёта, облокотился на барную стойку и принялся рассматривать присутствующих. На диванах, как и в прошлый раз, отдыхала знакомая ему компания; Хёнджин сидел лицом к нему и обнимал симпатичную девушку, горячо шепча ей что-то на ухо, а та в свою очередь заливисто смеялась. Заметив на себе его взгляд, Хёнджин коротко кивает ему в знак приветствия и, улыбнувшись, подмигивает. — Эй, Гуки, нужно срочно выпить, иначе Тэхён заболтает меня, — отвлекает его Юнги, снова сунув ему в руки очередной шот и чокается. — За твоё здоровье! — Он залпом опрокидывает свой напиток и даже не морщится от вкуса. Чонгук тоже выпивает и чувствует, как голова уже начинает заметно кружиться. Всё вокруг становится резче и контрастнее, народ — веселее и симпатичнее. Музыка вдруг проникает к нему под кожу, требует выйти на танцпол и дать жару. Мысль такая навязчивая и досягаемая въедается в подкорку сознания; Чонгук, было, делает шаг к её реализации, как оказывается капитулированным и прижатым спиной к чьему-то горячему телу, а к его уху льнут чьи-то мягкие губы, которые произносят совсем отчётливо голосом Пак Чимина: —А говорил, что не придёшь. Испугавшись внезапности действия, Чонгук поворачивает голову на звук и оказывается лицом к лицу с владельцем голоса, чуть ли не касаясь с ним носами. Чимин улыбается совсем трезво, смотрит на него ласково, почти нежно, словно испытывает к нему нечто большее, чем ничего. — Я бываю непостоянен в своих решениях, — говорит Чонгук и удивляется тому, как звучит его голос — совсем иначе, немного жалостливо и капризно. Плохо дело! Кажется, он действительно опьянел. — Да ты уже в зюзю! — Улыбка Чимина становится шире; он поднимает брови в удивлении и любопытствует: — Признавайся, ради меня приехал? — Вот ещё! — Чонгук пытается отодвинуться, но тело его не слушается, рефлекторно прижимаясь к потенциальному партнёру ближе. — Это вот эти двое меня сюда привезли, — хнычет он, указывая пальцем в сторону Юнги и Тэхёна, которых их воркование волновало в последнюю очередь. — Они меня шантажировали… — Вот гады! — смеётся Чимин, обнажив ровный ряд зубов, — посмели шантажировать малыша Чонгук-и! —Я тебе не малыш, — Чонгук хмурит брови и наконец отодвигается. — Мне не нравится это прозвище, не нужно называть меня так! Улыбка сползает с лица Чимина. Он заглядывает ему в глаза и, притянув его обратно, осторожно произносит: —Извини, — затем повторяет ещё раз: — извини, ладно? Чонгук опускает глаза первым, мажет взглядом по блестящей атласной ткани фирменной рубашки, ниже к бляшке ремня и обратно. Взгляд замирает на бархатистой коже шеи, к которой хочется прижаться губами, да только не можется — фигня это всё и выеденного яйца не стоит. —Мне надо в туалет, — оповещает он и нетвёрдым шагом направляется к лестнице, ведущей наверх, где была расположена гостевая уборная. Перед глазами все плывёт, идти получается с непосильным трудом. Чонгук хватается за перила, чтобы удержаться на ногах, но спотыкается, чуть не растянувшись на ступеньках, однако его совсем вовремя подхватывают чьи-то руки. Обоняние улавливает среди какофонии запахов знакомую смесь сигаретного дыма и сладкого парфюма. — Сколько ты выпил? — спрашивает Чимин. — Достаточно, раз позволяю тебе себя лапать, — отвечает Чонгук. — Мог бы хотя бы меня дождаться, раз пить в одиночку не умеешь, — бубнит Чимин, проводив его до нужной двери. — Я подожду тебя здесь. Один справишься? На его лице снова расцветает похотливая улыбка, но сейчас она выглядит намного ласковее, чем когда-либо до этого. — Твоим языком да качели на морозе лизать, — ворчит Чонгук. — Ты, конечно, не качели, но я могу сделать для тебя исключение, — летит ему вдогонку уже из-за закрытой двери. Когда Чонгук выходит из уборной, его взгляд первым делом натыкается на аппетитную задницу, обтянутую кожаной тканью брюк; опёршись локтями на перила, Чимин смотрел сверху вниз на танцующую толпу и был погружён в свои мысли. От шума и духоты голову кружило только сильнее. Чонгук жмурится и трёт глаза большим и указательным пальцами, однако всё тщетно — ему пора домой. — Давай-ка я отвезу тебя домой, — предлагает Чимин, будто услышав его мысли. — Офицер Чон не будет рад, если его сын попадёт в неприятности, да ещё и в нетрезвом виде. — Ты знаешь моего отца? — спрашивает Чонгук. — Знаю. — Откуда? Чимин игнорирует вопрос, подходит к нему и привлекает его к себе за талию. — Тебе нужен свежий воздух.***
Чонгук глубоко вздыхает, наполнив лёгкие желанным кислородом. Уже полностью стемнело, хотя казалось, что прошло не больше часа с момента их приезда сюда. По телу пробегают мурашки от вечернего ветра. Чонгук ёжится и дрожащими руками застёгивает «молнию» на тонкой куртке, и вдруг вспоминает, что не предупредил друзей о своём решении уехать домой. — Мне нужно предупредить Тэхёна, — Чонгук достаёт телефон, чтобы позвонить, но Чимин ловит его запястье своей тёплой ладонью и отнимает гаджет, сунув тот обратно ему в карман. — Что?.. — Я уже сказал ему, — говорит Чимин, не торопясь отпустить его запястье. — Когда ты успел? — переборов дрожь в теле, интересуется Чонгук. — У тебя есть причины не верить мне? Чимин поднимает одну бровь и выглядит вполне серьёзным. Он не улыбается, однако его взгляд сохраняет мягкость и спокойствие. — Нет, — на выдохе произносит Чонгук. Чимин протягивает вторую руку и заправляет ему прядь за ухо, невесомо коснувшись подушечками пальцев его щеки. — Уверен, что не хочешь поцеловать меня? Чонгук весело фыркает: — Не в этот раз. Он не может довериться ему сейчас, хотя причины весомые совершенно отсутствуют: всё его тело расслаблено, в голове чуть рассеялся туман, а веки постепенно тяжелеют, клоня в сон. Чонгук давит зевок и трёт кулаком глаз, совсем по-ребячьи. — Когда-нибудь я тебя точно поцелую. — Чимин не отпускает его руку, лишь тянет его за собой, ведя к припаркованному на противоположной стороне улицы чёрному «Вольво». — Ого, не байк? — удивляется Чонгук. — Ты слишком пьян для байка. Не хочу искать потом твою благоухающую тушку вдоль обочины, — Чимин открывает пассажирскую дверь и усаживает Чонгука на переднее сидение. В машине пахнет лесом вперемешку с табаком — слишком чужой и незнакомый Чонгуку аромат. Он смешно морщит нос и потирает его указательным пальцем. —Чья это машина? — он поворачивает голову в то время, когда Чимин пристёгивает его ремень безопасности. — Моя, — Чимин вставляет ключ в зажигание и, дождавшись когда автомобиль отзовётся мягким урчанием, выруливает на дорогу. — Что ты там бухтишь, я не слышу? — Эта машина совсем на тебя не похожа. Она даже пахнет по-другому, — Чонгук откидывается на спинку сидения и смотрит на дорогу из-под полуопущенных век. — Зачем ты врёшь мне? — Не думал, что мы настолько близки, что ты уже можешь с лёгкостью определить мой запах, — Чимин бросает на него взгляд, а потом быстро переводит тот обратно на дорогу. —Я довольно восприимчив к запахам. Быстро их запоминаю, и потом они ассоциируются с определёнными людьми или моментами из прошлого. — Интересно, — Чимин держит руль одной рукой, а пальцами другой зачёсывает назад волосы, убрав непослушные пряди со лба. — И с чем же ассоциируюсь у тебя я? Чонгук задумывается; он смотрит на Чимина и старается сфокусировать на нем свой взгляд. Хрена с два! —Ты сладкий, — отвечает он через некоторое время, — как сахарная вата из детства. Но это словно пыль в глаза: детского в тебе ничего нет, да и приторного тоже. Ты — ловушка для наивных, которые чувствуют горечь послевкусия лишь тогда, когда уже попробуют тебя на вкус. Ты такой же, как сигареты, которые куришь, как запретный плод, что способен одним прикосновением к губам превратить обитателя рая в изгнанника и согнать того с небес. Такое сочетание сладкого и горького оставляет в недоумении: кого-то сводит с ума, кого-то пугает так, что ноги подкашиваются, но равнодушных к тебе точно нет. — А ты к какой команде относишься? —Что? — переспрашивает Чонгук. —Ты сам сказал, что равнодушных ко мне нет, — поясняет Чимин. — Так за кого играешь ты — за тех, кто боится меня или за тех, кто сходит по мне с ума? Чонгук отворачивается к окну, провожает взглядом проплывающие дома и уличные фонари. В голову снова лезут настырные воспоминания о прошлом — так всегда бывает, когда он выпивает лишнего. — Без обид, но, кажется, что я уже встречал таких как ты, — заключает он, прежде чем закрыть глаза и провалиться в дрёму.***
Тон голоса Чонгука кажется скучающим или… грустным? Чимин крепче стискивает пальцами руль: он понимает, кого тот имеет в виду и это сравнение ему не нравится. Дальнейшая дорога тянется в тишине. Кажется, Чонгук проваливается в сон, что позволяет Чимину выбросить ненужные думы из мыслей и всецело настроиться на ровную волну пустоты. Притормозив у нужного дома, он гипнотизирует взглядом юношеский профиль, озолочённый жёлтым светом фонаря, и долго не решается его разбудить. Чимин вступал в эту игру полностью уверенный в своих силах, и вот он — шанс, которым почему-то ему не хочется воспользоваться, хотя и стоило бы. Чонгук был из тех самых хороших парней, которых так приятно портить. Это так банально на самом деле: «хороший» парень влюбляется в «плохого», затем остаётся у разбитого корыта с осколками кровоточащего сердца в руках. В такой пьесе страдания — нечто само собой подразумевающееся и, следуя классике, страдает тот, кто слабее, уязвимее в своих чувствах. Хорошо, что данная история не будет похожа на долбанную мелодраму, а будет скорее драмой из пары актов, из которой Чимин надеется выйти с меньшими потерями для себя и максимальными потерями для Хёнджина. Вздохнув, он щёлкает ремнями безопасности, выходит из машины и, обойдя её, открывает пассажирскую дверь, мягко потянув Чонгука на себя. — Признаюсь честно, ты меня удивил, — кряхтит Чимин, закинув его руку себе на плечи, и неторопливо ведёт его в дом. — Надрызгался в хламину! Надеюсь, меня не арестуют из-за тебя. — Дома никого нет. Не бойся, — полупьяный, полусонный голос Чонгука едва различим, а он сам буквально валится с ног. — Моя комната на втором этаже. Первая дверь слева. — Понял. Не в состоянии больше волочь его по полу, Чимин подхватывает Чонгука на руки и поднимается с ним на второй этаж. Небольшая комната выглядит опрятной и прибранной — вещи лежат на своих местах, окно приоткрыто, на стенах не висит ни единого постера с известными футболистами, а пол устлан ковром со светлым ворсом, по которому кощунство ступать обутым. Чонгук, кажется, уснул на его руках. Чимин бережно опускает его на кровать, стягивает с его ног туфли, затем снимает с него куртку. У него нет совести, но глядя на расслабленное лицо он не смог позволить себе поступить с ним настолько подло. Чонгук что-то бормочет сквозь сон и ёрзает, устраиваясь удобнее. Чимин отмечает про себя, что спящим тот выглядит чертовски милым: губы приоткрыты, ресницы легонько подрагивают, а непослушная прядь чёрных волос небрежно лежит на лбу. Чимин медленно заправляет ту ему за ухо и проводит по мягкой щеке костяшками пальцев. Он не будет спать с ним сейчас, но не может отказать себе в соблазне коснуться его кожи поцелуем. —Какой ты милый… — шепчет он, оставив печать своего присутствия на прикрытом веке. — Жаль, что ты всего лишь жертва всего этого дерьма. Очень жаль.