Lost amber

Шесть месяцев назад.

Звон в ушах сменился глухим топотом нескольких пар ног. Кажется, они поверили, что всё кончено. Конечно, как не поверить после того, как увидишь раздавленное в руках, огромное, кровоточащее чернотой сердце. Как услышишь обречённый, полный скорбной боли вопль, разрезающий тишину словно зубьями пилы. Оно сдавленно заскулило, поджимая лапы под себя и направляя остатки сил, чтобы перенести меркнущее, пульсирующее агонией сознание в ближайшую доступную личину. Больно. Почему так больно? Так не должно быть! Мне не должно быть больно! Я не хочу больше боли. Пожалуйста, пусть она прекратится, пусть всё будет как прежде! Почему всё не может быть как прежде почему – нет, сейчас нельзя об этом думать, так будет только хуже! Нужно что-то делать, нужно остановить это, немедленно! Оболочка, сотканная из остатков огней, обрела физическую плотность. Отрастила конечности, сжала голову тугим колпаком. Колпак шутовской. Я же шут, верно? Джестер. Джестер Пинк, вот кто я в этой форме. Как же давно это было, с тех пор, как... С тех пор, как что? Почему я оставил это место? Неужели со мной случалось что-то подобное? На трясущихся, то и дело подгибающихся ногах посреди леса стоял клоун и с надрывным, всхлипывающим дыханием пытался рассмотреть здание впереди. Лагерь. Кажется теперь здесь отдыхают дети. На месте старого посёлка к юго-востоку от Хэвена, люди создали несколько корпусов оздоровительного комплекса для своих отпрысков. Сейчас конец весны, так что есть время восстановиться, подготовиться к приезду первой смены вкусных ребятишек. Оно стремительно теряло связь со своей истинной формой, воплотившись здесь, но иного пути к исцелению существо не могло увидеть сейчас. Не могло видеть и почти всю левую половину светлеющей после грозы чащобы вокруг себя из-за выдавленного глаза. Грузно, со свистом на каждом выдохе, клоун добрёл, волоча непослушную, висящую на лоскуте мяса правую ногу за собой, до подвала. Туда он, скатившись через выбитое головой окно, рухнул наземь, скуля и шипя сквозь ещё целые зубы от новой порции горькой боли. Совсем немного страха, и хоть одна из ран будет залечена. Но будет ли цел разум? В глотке пересохло, когда не давая себе отчёта, клоун пробормотал, из последних сил вороча прилипающий к нёбу язык. Стараясь не убедить себя, нет – напомнить, намотать на истончающиеся нити нейронов искорки своей прошлой жизни. – Я Вечность. Я Пожиратель Миров. Я Пен.. Как там.. Джестер, да. Я клоун. Я пришёл на землю извне. Я... – Кха-х! – Я из Дерри, и Дерри мой... Мой что?... Я ... Детей.. Я их ем. Да, я их ем. Люблю детей.... Чёртов Черепаха.. мой чёртов брат меня подставил! И дети.. Эти семеро ублюдков... Они за всё ответят. Они поплатятся, они... Я... Он осёкся, заслышав шорох листвы вдалеке. Родители привели своё чадо сюда, показать ему, где он будет проводить свои летние каникулы. Вскоре раздались и голоса восторженной женщины и её мужа. – Ты посмотри, какая красота! Живые пихты, высокие сосны! – А воздух какой чистый! Это место пойдёт тебе на пользу после пневмонии, Курт, вот увидишь! Двенадцатилетний Курт, пиная разноцветным кроссовком камень, недовольно насупился в ответ на отцовский радостный тон. Он шёл позади, и только когда сильно начал отставать, прибавил шагу, догоняя родителей. И вот здесь, без приставки, без игровых автоматов и кинотеатра с друзьями он должен будет провести целый месяц? Ну уж нет! Курт пнул камень со всей силы, выкидывая правую ногу по инерции вверх, и вдруг почувствовал, как его левую щиколотку что-то обхватило. Последнее, что видел перед собой забывший от ужаса, как кричать, малыш – широко раскрытую, влажную, горячую и вонючую, усыпанную сотнями острых зубов пасть. Сюда кто-то идёт. Еда. Ох Ган, неужели в тебе осталась капля милосердия к своему Вечному дитя, неужели еда? После всех этих мучений, после того, как Ка повернулось ко мне задницей?! Приподнявшись на локте, Оно вытянуло свободную руку и выпустило тонкую струю в разбитую оконную раму. Паутина, поднявшись с потоком воздуха, взлетела вверх, тут же дотягиваясь до лодыжки мальчика. Оплетая её, заползая выше, паутина окрепла, превратилась в прочную верёвку, и натянулась, утаскивая едва успевшего вскрикнуть ребенка к себе. Тут же вгрызаясь в горло, не давая издать и звука, и наполняя пасть свежей, кипящей на языке от адреналина кровью, клоун высосал её до конца в несколько глотков. Оно с довольным оханьем отпрянуло от трупа, ложась на спину. Чувствуя, как регенерация наконец начинает работать как положено, первым делом создание восстановило сердце и срастило поломанные кости. Когда боль приглушилась, клоун нашёл в себе силы доесть и мясо. В висках неприятно стучало, челюсти сводило от разрываемой череп боли, но сейчас это волновало меньше всего. Главное выжить. Главное есть. Есть, чтобы жить. Вкусный... Дети вкусные. Люблю этот... Страх. Люблю детей. Родители мальчика не заставили себя долго ждать. Ребекка, остановившись на второй ступени лестницы, ведущей к главному корпусу лагеря, оглянулась, чтобы предложить Курту записаться в местный кружок по волейболу. Заметив отсутствие сына, она с раздражением цокнула языком, окликивая сначала его, а затем мужа. – Курт? Курт! Гордон, ну куда он опять запропастился? – Час от часу не легче. Только что же за мной шёл! Курт! Мужчина махнул рукой, не услышав ответа, и направился за женой. – Наверняка опять в отвлёкся на своё йо-йо, ходит, ворон считает. Он догонит нас позже. Пойдем, глянем, в каких условиях тут детей селят. Ребекка со вздохом отворила дверь в жилой корпус. – Наверное, ты прав. Ему пойдет на пользу отдых на природе. Жаль, что он этого ещё не понимает. – Поймет со временем, Бекки, вот увидишь.