Иногда лучший способ погубить человека — это предоставить ему самому выбрать судьбу. Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»
Дорожные знаки сменялись фотоплёнкой, и путь до дома привычно казался кадром из фильма. В голове у Алисы продолжалась какофония из звуков и вспышек случившегося. Разумовский услужливо молчал, словно понимал, что скажи он лишнее слово, и доктор Рудова загорится, подобно тому фойе в детском доме. Девушка снова и снова прогоняла у себя в голове их диалог и пыталась поймать за кончик ту нить, что она, очевидно, упускала. Но концы задорно загорались, стоило Рудовой подойти достаточно близко, и это смущало её ещё больше. Отмотаем в начало? Пожар. Вот так вот внезапно. Именно тогда, когда Разумовский и она оказались в детском доме. Так не бывает. У судьбы было извращённое чувство юмора, Алиса знала, как знала и то, что таких стечений обстоятельств не бывает. Не в его случае. Под дых било его смиренное выражение лица, освещаемое светом встречных машин. Алиса свято верила, что за то недолгое время, что они знакомы, она смогла несколько изучить его базовые реакции на различного рода события. И такого рода происшествие явно не должно было сопровождаться столь постной миной бывшего выходца детского дома. Что-то не сходилось. Девушка смотрела на мысли со стороны, как её когда-то учили, отметая самые бредовые, а затем вновь к ним возвращалась, ведь Сергей Разумовский уже давно не вписывался в стандартное понятие «нормальный». Нельзя было исключать даже самые страшные допущения. Любимое оружие Чумного Доктора — огонь. И если правда настолько уродлива, что Разумовский мог сам устроить пожар в детском доме, Алиса должна была это принять. Или хотя бы задуматься об этом раньше, чем он сам озвучит нечто подобное. Но оставался очевидный вопрос: зачем? Что ему это даст? Только ненужный ворох проблем. Задать ему этот вопрос хотелось прямо в лоб. Как и кучу других, на самом-то деле. Но что-то подсказывало, довольно очевидное чувство, что будь это даже он сам — она никогда не узнает правды. Тем не менее машина стремительно двигалась в район Чёрной речки и норовила привезти двух несчастных к квартире номер тринадцать. Брюнетка уже успела пожурить себя о том, что сотворила большую глупость. Ей хотелось хорошенько ударить себя по лицу. Сама ведь устанавливала правила, чтобы, очевидно, позже их и нарушить. Просто превосходно. В голове некстати промелькал брошенный в гостиной лифчик, немытая посуда на кухне и дверная ручка в ванной, что запирается через раз. Девушку вдруг уколола неловкость, словно, увидев это, у Разумовского сложится о ней не лучшее мнение. Как будто это действительно имело значение. Алиса мотнула головой, отгоняя эти глупости подальше. Но всё же делая себе мысленную пометку первым делом убрать предмет нижнего белья подальше с глаз. Девушке вдруг показалось наивным, но хорошим планом сдаться. Сдаться потоку мысли, событий и не стараться обыграть судьбу, потому что так или иначе Алиса всё равно оставалась «в дураках». Но оставалось одно «но». Если сдастся она, то что делать ему? Взгляд девушки ненароком упал на Сергея. Он не поднимал глаз, смотрел на ноги, обтянутые тёмными джинсами, и нервно крутил что-то наподобие резинки в руках. Волосы пребывали в никому не ведомом беспорядке, чёлка вечно падала ему на глаза, но, казалось, совсем не мешала парню. Алисе же до зуда в ладонях хотелось смахнуть его непослушные волосы со лба, и она лишь мысленно одёрнула себя, когда поймала эту мысль за хвост. Кажется, от её пристального внимания Сергей перестал чувствовать себя комфортно и, наконец, поднял взгляд. Брови его были нахмурены, он изучающе пробежался по её лицу, но ничего не сказал. Алисе с манией хирурга хотелось залезть в его черепную коробку и узнать, о чем же он так сосредоточенно думает. Она чувствовала себя неуютно от всего происходящего, но это легко можно было считать по её лицу. Оно было с субтитрами. Разумовский же идеально походил на каменное изваяние, на чьём лице вечная сдержанность. И это её жутко бесило. — Приехали, — сообщил голос водителя. Выйдя из машины, Алиса окинула взглядом свой глухой дворик, где так неорганично смотрелась машина последнего года выпуска. — Пойдёмте, — шумно выдохнула девушка, смиренно двигаясь к подъезду. Будь что будет. Разумовский что-то сказал водителю, после чего тот часто закивал и уехал. Юноша догнал её у двери, пока Алиса рылась в сумке, пытаясь отыскать злосчастные ключи. Вскоре мелкий кусок метала в перемешку с дешёвым глупым брелком отыскался, и они устремились к квартире. Уже у порога девушка решила, что необходимо произнести хотя бы для виду: — Не обессудьте, у меня не прибрано. Не ждала гостей. — Всё в порядке, — сказал Сергей, проходя внутрь квартиры. Их встретила тёмная прихожая, ветер из форточки на кухне и сандаловый аромат от миста для дома. Алиса чувствовала, как медленно клевала тревога. Где-то в уголке сознания голос истошно кричал о том, что теперь она в клетке с тигром. Как психотерапевт она всегда привыкла наблюдать со стороны. С методичностью врача писать гипотезы, давать зверю смешные названия и удивляться его реакциям. Теперь клетки нет. А зверь есть. Не дожидаясь Разумовского, девушка прошла сразу на кухню. Она вся продрогла, так что ей действительно сейчас нужна была чашка чая, а только потом всё остальное. Да и столь важного гостя стоило угостить. — Чай или кофе? — бросила она, не оборачиваясь. — Кофе, — отозвался парень, медленно осматриваясь. Светло-бежевая кухня была окрашена закатным солнцем. Оно медленно стекало по стенам, пряталось в подаренных кружках, отскакивало от зеркальных шкафов. И в тишине комнаты было слишком громко. Алиса не отдавая себе особого отчёта, чисто механически готовила напитки. Выудив из полупустого шкафчика две кружки, принялась греть воду. Лёгким движением руки просыпала сахар. Спиной чувствовала этот прожигающий взгляд. Думала о том, как деловито стукнет стаканом и начнёт допрос. А может, наоборот, станет лукавой, мягкой, сделает грустные глаза и станет давить на жалость. Одно из двух должно сработать. Психология психопата в действии. — Как вы себя чувствуете? — донеслось из-за спины. Алиса вздрогнула. Ох, блять, просто отлично. — Я лишь несколько шокирована, но это пройдет. Меня больше волнует, как себя чувствуете вы. Разумовский звучно хмыкнул, и девушка понимала, что беседа не пошла, уже сейчас. Лишь немного помедлив, он удосужился ответить: — Я… Девушка обернулась и в ожидании изогнула бровь. Не знает, как сформулировать свои мысли? Что ж, ожидаемо. Она окинула взглядом его сгорбившуюся фигуру. Парень устало откинулся на сидушку стула и задумчиво стал разглядывать вид из окна, постукивая длинными пальцами по столу. Последние солнечные лучи утекали из комнаты, забирая с собой воздух. Алиса чувствовала, будто вот-вот уйдёт под воду. Его молчание прервалось, лишь когда она поставила готовые напитки перед ним на стол. — Я знал, что это случится. Девушка удивлённо уставилась на юношу, что нарочито продолжал игнорировать её взгляд. — Что? — тихо бросила она, ожидая хоть какого-то ответа, но Разумовский продолжал напряжённо изучать оконное стекло. Раздражение пробежалось по кончикам пальцев. Сказал почти кинематографичную фразу и загадочно замолчал? Да Алиса скоро стукнет его об это самое стекло, если он не начнёт вести себя нормально. — Посмотрите на меня, — приказной тон, которому её учил Беркин, вырвался сам собой. Разумовский, удивившись, подчинился и развернулся в её сторону. Лицо его, как и прежде, оставалось безучастным, но глаза выдавали тревожность. Хоть что-то. — Что вы только что сказали? — медленно произнесла Алиса, отчего-то надеясь услышать в этот раз другой ответ. — Вы слышали, — упорствовал он. — Тогда объясните, — внутри девушки уже собралась тысяча вопросов. Знал? Ты знал и молчал? Так это ты всему виной? Почему? Сергей вдруг устало вздохнул, словно вся тяжесть этого мира оказалась на его плечах. Алиса почувствовала себя назойливой мушкой в его глазах, что действует на нервы и жужжит прямо над ухом. Сам же Разумовский в красках её квартиры походил на молодого студента, вынужденного отвечать на семинаре за всех бездельников. Алиса узнавала этот измученный взгляд. Когда ты устал настолько, что уже и сам этого не осознаёшь. Ей претила эта измученность вкупе с загадочностью, которая уже начинала ей казаться фальшивой. Она имела слишком много подозрений и претензий в его адрес, чтобы продолжать спускать ему всё с рук. Иногда Алиса чувствовала себя жертвой искусного манипулятора. Того, кто клятвенно извиняется, просит понять, говорит, что не хотел, и, сюрприз, делает снова. Но она не позволит с ней так обращаться. «Холодный разум, горячее сердце» здесь не подходило. Сердце тоже должно было быть холодным. — Сегодня с утра мне домой пришло заказное письмо. Без имени отправителя. Там была всего одна строчка. «А теперь сгорит дорогое тебе». Девушка замерла. — Кто-то вам угрожал? — Очевидно, да, и уже воплотил угрозу в жизнь. Вы свидетель. — Но кто… Почему вы не предупредили?! — возмутилась она. — Не мне вам объяснять, как бы отреагировала полиция на моё заявление, — протянул он, насмешливо улыбаясь. — Я подумал о том, что это будет что-то связанное с соцсетью. Мне казалось, что это может быть хакерская атака на приложение, поджёг офиса, но не детский дом. — И что? Вы хотели проверить, что это будет, и лишь потом предпринимать действия? — В неком роде, да, — уклончиво начал он, а позже сдался: — Скорее, хотел ловить на живца. Не думал, что будет буквальный огонь. — Однако вы всё равно не сильно удивились, когда пожар начался, — отметила Алиса, всё ещё желая надавить на больную мозоль. — Не удивился, вы правы, — согласно кивнул Сергей и вдруг окинул её задумчивым взглядом. — Вы хотите у меня что-то спросить, не так ли? Алиса помедлила, думая о том, а может ли она это сделать? Они клятвенно обещали друг другу «никакой лжи», но можно ли слепо довериться юноше, на чьей репутации висят грехи страшнее обмана? Можно ли довериться тому, кому, кажется, никогда не стоило верить? — Я не понимаю, почему вы так спокойны. Пожар начался в том месте, где вы выросли. Осмелюсь назвать это вашим единственным родным уголком, связанным с детством. Вы столько сделали для них, вы любите это место и вдруг видите здание, охваченное огнём, и… Вам как будто бы плевать. Чёрт с ней, с этой запиской, это же ваш детский дом! Он прищурился. Взгляд вдруг стал колючим, холодным, и Алисе казалось, что она вдруг стала похожа на одну из тех рыбок, что брюхом кверху бьются у края воды. Хотелось по-детски защититься и крикнуть: «Эй, давай без обидняков!», — да только обида, что сидела в нём, кроилась уже давно. Кажется, он давно чувствовал это. Это недоверие. И, судя по выражению лица, считал Алису страшной преступницей, раз она не верила ему просто так и без причины. Беспрекословно. «И как давно, позвольте узнать, вы меня защищаете?» Сегодня он бросил эту фразу так презрительно, так недоверчиво, словно она предала его. Не верила. Вот и сейчас. Доктор Рудова попалась в цепкие лапы зверя, что давно ходил рядом. Разумовский выжидал, когда же она это сделает — когда, наконец, «предаст» его. Предательством, стоило полагать, он принимал любое мнение, отличавшееся от его личного. — Вы считаете себя хорошим человеком? — фраза выстрелила ей в лоб. Стены окрасили капли красной крови. Солнечный луч, последний, что пытался скрыться из этой комнаты, быстро махнул хвостом и исчез. Пытаясь не запачкаться. А вот Алисе уже было поздно спасаться. Она вся, от кончиков пальцев до макушки, погрязла в этой фразе. «Нет». Таков бы был её честный ответ. Но она отчего-то решила, что не станет говорить ему этой страшной правды. Иногда ложь — не нож, что безжалостно наносят ударом в спину. Иногда ложь — спасение. Ложь — это то, к чему все мы ежедневно прибегаем с целью облегчить себе жизнь. — Причём здесь это? — ощетинилась девушка. — Для начала ответьте, — настаивал парень. На дне глаз Алиса видела, как черти задорно разжигают костёр. Голос его стал ниже, спина вдруг стала необычайно ровной, а плечи расправленными. В глазах поблёскивал нетипичный огонь. Неужели это оно? Ей не мерещилось, вот оно. Алиса чертыхнулась. Быть не может. — Вы забываетесь, — грубо отрезала она, понимая, что это абсолютно не тот ответ, который Разумовский ожидает услышать. И тот Разумовский, что сидел перед ней, тоже был совсем не тем, кого она ожидала увидеть. Вот ведь незадача! — А вы разве нет? — он рассмеялся. Так театрально, но в то же время натурально, словно искусно играл в театре многие годы. — Я вас не понимаю… — откровенно призналась она, действительно не понимая, к чему клонит парень напротив неё. — С чего вдруг вы решили, что в праве отчитывать меня за то, что я должен чувствовать? — он наклонился к ней ближе, злость в взгляде колола и царапала руки. Алисе казалось, если бы он мог, он бы ударил этот чёртов стол, что, о, как удачно, их разделял. — Вы не имеете права со мной так разговаривать, — холодно подметила она. Разумовский же ломано ухмыльнулся. Словно эта фраза вызывала не вину, а смех. Так и было. Ему становилось смешно. Всё методично и верно летело в тартарары. Девушка вдруг почувствовала себя в западне. Ей хотелось убежать, спрятаться от этой его версии. От версии лживой, играющей с ней, грубой и жестокой. От версии, которая, кажется, мнила себя совсем другим Сергеем Разумовским. От версии, что не боялась быть плохой или злой. Алиса поняла, что никогда не видела такой злости в нём. Она думала, что её в нём просто нет и быть не может. А злость узнавалась в этой самой трикстерской ухмылке, в хитром прищуре глаз и красноречивых вопросах. Быть может, это и не он вовсе? Потому что эта злость делала его неузнаваемым. — Ровно, как и вы не имеете права говорить, что мне плевать, — холодно отметил он. — Вы не знаете, что я пережил в этом месте! Не знаете, сколько бессонных ночей и слёз там осталось. Быть может, я и рад тому, что это место сгорело? — Но оно не сгорело, лишь фойе, — на автомате вставила девушка, запоздало понимая, что это было сейчас абсолютно неважно. Ужас вызывало то, что он сказал. — А жаль, — бросил Разумовский, не поведя даже бровью. — Вы так не считаете, — она в отрицании покачала головой, не веря ни единому слову, что он сказал. Алиса видела. В один момент это был он. Щелчок. Теперь перед ней сидела лишь тень от того человека, что она знала. Тень, которая ненавидела детский дом, ненавидела слабость и несправедливость. Алиса до последнего верила в ту версию человека, что казался ей святым. В того, кто душу вложил в этот детский дом. В того, кто переживал о том, как его там примут. А не в того, кто жалеет, что это место не сгорело до тла. — А как считаете вы? — он склонил голову вбок. — Вы так эрудированны, читаете Шекспира, знаете латынь, психологию и другие науки. Скажите мне, что считаете вы. Как врач. Разумовский застыл в ожидании. Вся его натура обратилась в слух. Казалось, он читает каждое её движение, взмах ресниц, взгляд. Он всё ждёт, когда доктор Рудова, подобно пугливой лани, кинется в панику, поспешит сбежать, но, споткнувшись, упадёт прямо в пасть льву. Алиса медлила. Она знала, что хочет сказать. Знала, что стоит ей произнести это вслух — и обратного пути не будет. Те последние исхудалые нити взаимопонимания, что оставались между ними, могли порваться в одночасье. Алиса вдруг задумалась о том, что он мог бы убить её. Прямо здесь и сейчас. В этой квартире. Соседи, что вечно пропадают вне дома или слушают телевизор на полную громкость, никогда бы не узнали, что с ней случилось. Мать выходила с ней на связь крайне редко. Вполне вероятно, она бы бросила очередную обиду на дочь, что та не пишет первой, и вовсе бы перестала звонить. Беркин упорно бы злился на неё за последний разговор и тоже не торопился бы искать пропавшую напарницу. Её тело нашли бы в лучшем случае недели через две. Когда уже трупный запах не смог бы сдержать даже сандаловый аромадиффузор при входе в квартиру. Лицо бы навсегда осталось безучастным, разбитым, белым. Соседи бы сказали, что почти никогда с ней не пересекались. Артём Беркин бы расстроился, ведь всё же был выше глупых обид; возможно, он бы даже скучал по ней. Мама бы больше никогда не вернулась в Питер. На её могилу бы никто не приходил. Никто, кроме него. Алиса медленно моргнула. — Да, — наконец подала голос она. Разумовский в ожидании уставился на неё, не совсем понимая, что означает её «да». — Да, я считаю себя хорошим человеком. Алиса вдруг поняла это достаточно ясно. Она была хорошим человеком. Какой бы испорченной ей ни казалась её натура, по природе своей она была хорошим человеком. Алиса лишь мнила себя плохой: плохой дочерью, плохим психологом, плохой девушкой. Ей казалось, что её характер ужасен, сложен, невыносим. Что в ней столько всего «не» в значении только отрицательном, что она не имеет права зваться хорошей. Но она поняла, что ошибалась, когда с точностью до деталей представила, как Разумовский тащит её холодный труп на кресло в гостиной. Поняла, что быть хорошим человеком — не так уж и сложно. Алиса Рудова была хорошим человеком. — А что насчёт вас? — педагогично перевела стрелку она. — Я думаю, что вы и сами знаете ответ, — деловито ответил Разумовский. По тому, как он расправил невидимые складки на брюках и встряхнул ладони, чувствовалась определённая манерность вкупе с тревожностью. Аристократ в треугольнике хрущёвок. Какая ирония. — Хочу услышать вашу версию, — её разъедало праздное любопытство. Как сильно нужно надавить? Ошибаюсь ли я? Быть может, его натура настолько испорчена, что и копаться не придётся. — Я знаю о вас только то, что вы создатель соцсети «Vmeste», а также что вы главный подозреваемый по делу Чумного Доктора. Знаю, что вы сирота, но то, как вы росли, мне неизвестно. Знаю, что вы мало спите из-за работы, но, несмотря на это, очень любите её. Знаю, что вы не приверженец больших компаний и раутов, но с исправной регулярностью их посещаете для поддержания имиджа. Юноша внимательно слушал её, внимая каждому слову так, словно она вот-вот проколется. Скажет что-то такое, что можно будет использовать против неё. Однако пока Алиса не торопилась и продолжала говорить довольно складно. — Я знаю, что вы любите искусство. Кажется, в равной степени как газированные напитки, — отшутилась она, лукаво улыбаясь, но парень не среагировал. Даже бровью не повёл, лишь продолжал зрительно препарировать её фигуру напротив него. — Знаю, что вы цените свободу, цените знания и рдеете за справедливость. Знаю, что вы создали для людей площадку, где они могут учиться, заниматься любимым делом, быть свободными. Вы вдохновили сотни или даже тысячи людей! — искренне выражая восхищение, продолжала Алиса, выжидая, когда же лёд тронется. И кажется… Вот да! Сейчас! Эти слова ему очевидно понравились. Польстили столь хрупкому эго. Алиса запомнит этот момент, ведь он был самым лучшим перед тем, как шагнуть в бездну. — А ещё я знаю, что вы можете быть лжецом, который просто искусно водит меня за нос, притворяясь несчастным и невиновным. Так скажите мне, Сергей, вы хороший человек? — акцентируя всю серьёзность в голосе на последнем предложении, закончила Алиса. Взгляд его стал стеклянным. Клац! Алиса чувствовала возникшее напряжение кончиками пальцев. Пространство между ними застыло, со стен начали стекать часы, иголки ожидания засели под кожей. Сейчас ей показалось смешным то, как она самозабвенно боролась сама с собой эти недели. Ответ был на поверхности всё это время. Каждый раз, когда она подбиралась к нему достаточно близко, что-то отвлекало её внимание, словно сбивало с толку, и Алиса отметала гипотезу, как назойливую муху. А гипотеза была проста. Разумовский болен. Он не тот, кем кажется. Точнее, есть он, а есть и другой он. И если, чтобы пробудить другого, выманить его наружу, стоило рискнуть — девушка была готова. — Нет. Вы это хотите услышать, не так ли, доктор? — он вновь окинул её фигуру странным взглядом, а затем неожиданно поднялся. Сделал несколько шагов в сторону и остановился прямо у неё за спиной. Девушка почувствовала укол тревоги за секунду до того, как тёплое дыхание обожгло ухо. — Вы ведь хотите спросить нечто куда более интересное, Алиса, пожалуйста, не отказывайте себе в таком удовольствии, — шёпотом проговорил Сергей, наклонившись к ней. Затем он выпрямился и в ленивом ожидании облокотился на кухонные тумбы. Рудова с усилием переборола себя и медленно развернулась, пытаясь избавиться от мурашек, что покрыли её тело. Она убеждалась в своих мыслях с каждой минутой всё сильнее. Пациент и врач. Или лучше — змей и мышь? — Вы не Сергей, — утвердительно произнесла Алиса. Разумовский загадочно прищурился и лишь слегка улыбнулся, оставался молчалив, ведь очевидно думал об очень многом. Затем коротко изрёк: — Смелее, доктор, мы ведь не хотим застрять здесь до утра. Вся его фигура источала надменность и уверенность в собственной правоте, значимости. Он, очевидно, веселился от того, во что выливается этот диалог. Тогда девушка продолжила: — Ты не тот, кого я знаю. Ты не Сергей, — коротко бросила Алиса, продумывая теперь то, как отреагирует мужчина напротив. Тот лишь легко рассмеялся. Опять гортанно, низко, но театрально. — И кто же я такой, доктор? — он дьявольски улыбался, забавляясь всё больше и больше. Даже не пытался скрывать. Тогда девушка в последний раз сделала полный глоток воздуха перед тем, как окончательно перекрыть себе кислород. Лишь пара секунд на столь важное решение, как несправедливо! — В группе диссоциативных расстройств есть такое психическое отклонение, когда в одном человеке уживается сразу несколько личностей, — Алиса сделала глубокий выдох и поднялась со стула, потому что сидеть, пока Разумовский (