Флаг с солнцем и птицей

      «Из двух зол это хотя бы меньшее», — говорил дедушка, когда в жизни что-то случалось, что-то весьма неприятное, и Юра на неделе не раз это вспоминал. Ну, да, пусть без зрителей, но хотя бы пустили соревноваться. Чемпионат мира как-никак, нельзя же каждый год отменять.       Юре нравилось, что в Стокгольме не посадили на пустые места этих стремных картонных кукол с наклеенными счастливыми лицами (хорошо ещё если с лицами, а то бывало и морды собачьи на трибунах мелькали). Не то чтобы они пугали — хотя да, немного пугали, — просто всё равно не создавалось иллюзии заполненных трибун, так же, как запись аплодисментов (на всех одна) не приносила радости. Это обманка для зрителей у экранов, а не для фигуристов. Увы.       Здесь Юра был благодарен организаторам чемпионата за честность. Кто сидит на трибунах — тех и видно, пусть мало, пусть это не люди с улицы, не настоящие болельщики, а свои: члены команд, спортивных штабов, чьи-то хореографы, тренеры и сами фигуристы, всё равно — живые люди с живой реакцией. И аплодисменты их настоящие, и наплевать, что не грохот и крик, который почти валит с ног.       Игрушек в этот раз тоже не бросали, как и цветов, и это было, наверное, самое непривычное. Юра в какой-то момент начал воспринимать как логичное завершение проката, что он ездит по льду и помогает детишкам собирать плюшевых кошаков. Теперь после поклонов надо было сразу катить к калитке и там из специальной коробки брать свои чехлы и доставать маску из бумажного пакетика. Вот тебе подарок: прикрой хлебало сразу после проката и попытайся не задохнуться. Юра видел, как это выглядит со стороны, и после короткой попытался дышать не так глубоко, в итоге у него аж в глазах потемнело, и он это дело бросил, не хватало ещё в обморок в кике грохнуться.       И ещё кое-что беспокоило Юру на этом чемпионате, в условиях «меньшего зла»: флаги. Людей мало и флагов мало. Даже японки, самые благодарные болельщицы, которые возили с собой, кажется, целые наборы флагов, чтобы поддерживать вообще всех, в этот раз никак помочь не могли.       Притом не то чтобы Юра за себя обижался. Он об этом даже не думал до позавчерашнего дня, и вот полтора дня спустя он, едва объявили оценки, сорвался с места и под дяди Яшино «куда?!» рванул наверх, на трибуну, пробежал по ряду глазами: ага, сидит! и стал пробираться через пустые места. Времени у него, в общем, было достаточно, произвольные программы длинные, можно много успеть. Отабек выступал последним, через одного соперника после Юры, и Юра ещё позавчера прикинул и понял, что он успеет. И добежать, и сесть, и развернуть флаг.       Девчонка-казашка испуганно уставилась на него и рука у неё, когда Юра сунул ей край, была ледяная.       — Ой, — обрадовалась она, разглядев, что это он ей такое сует. — А я хотела, но не привезла с собой. Это Отабека?       — Ясен хрен Отабека! — ответил Юра, вглядываясь, как Отабек топчется у калитки. — Погоди пока, не поднимай, пусть на лед выкатится.       Позавчера, вот примерно на этом же месте, они с Отабеком сидели рядом и вдруг тот отсел на одно место дальше.       — От меня воняет что ли? — спросил Юра, наблюдая, как Отабек роется в поставленной на свободное сидение сумке. Они пришли поболеть за девчонок. Делать всё равно было нечего, из-за карантина из гостиницы никуда не выйдешь, только вот в ледовый дворец, и Юра, может, пошел бы только на последнюю разминку, за Милу болеть (он бы не пришел в обычное время, но народу-то нет, расстроится ещё), но казашка выступала раньше, в третьей разминке, что ли, и Отабек сказал, что надо пойти, это у неё первый чемпионат мира, а поддержать своих — это святое. Он так радовался, что в этом году приехал от страны не один! Можно понять.       Юра думал, что они посидят на трибуне, похлопают, ну, может быть, поорут, а Отабек вдруг обернулся и в руке у него — флаг. Этот их казахстанский флаг, красивый, с солнцем и птицей, чтобы сразу все видели: эти люди вам не хухры-мухры, они приехали из таких мест, о которых вы и не слышали.       — Подержишь?       — Да не вопрос!       Юра взялся за край. Казашка, её звали Айгуль — Отабек сказал, что самое обычное имя, у него так трех теток зовут, а Юре так понравилось, как звучит, у этих казахов вообще имена красивые, — вышла на лед, задрала голову и вдруг закрыла лицо ладошками — увидела! Отабек улыбнулся и помахал ей, а Юра посмотрел на него и всё для себя решил.       Теперь, сунув край флага Айгуль в руку и вглядываясь в спину Отабека возле калитки, его вдруг догнала мысль, что это нехорошо. Не то, что его уже сфоткали и раскидали по всему интернету с флагом чужой страны, это фигня, а то, что он, вообще-то, залез к Отабеку в сумку и флаг у него украл. Вытащил и спрятал под олимпийкой, и бочком-бочком смылся, надеясь, что в день произволки Отабек не станет рыться в вещах и проверять всё ли на месте. И Юра ему вернет! Может, это какой-то особый флаг, раз Отабек его везде с собой возит, свой личный, а не тот, который дают для фоток на пьедестале.       Он, наверное, и сам бы Юре его отдал, если бы Юра попросил и сказал зачем: я откатаюсь и побегу наверх, а когда ты выйдешь — буду сидеть там с флагом твоей страны. Тебе же будет приятно? Отабек бы сказал: конечно. И флаг бы дал. Но какой это был бы тогда сюрприз? Никакого!       — Сейчас, — сказал Юра, и Айгуль подняла руку ещё быстрее, чем он. Её черные глаза блестели и Юра подумал, что точно у них с этими флагами связано больше, чем он себе представляет.       Отабек сделал небольшой круг, раскатываясь, развернулся и поехал спиной, шаря по трибунам глазами. Юра молчал, пусть он сам найдет. И Отабек нашел. Он остановился, словно наехал на препятствие, на щербинку во льду, вскинул руку, — на секунду Юре показалось, что он сейчас тоже закроет лицо, — потом вторую и помахал, как будто уже всё выиграл.       Эй, подумал Юра, я это не для того, чтобы тебя с толку сбить, соберись!       Он приложил ладони ко рту рупором, зажатый в одной руке флаг натянулся следом:       — Давай! — крикнул он, и Отабек показал ему большой палец.