Тише

Чангюн не любит это место, в нем все не так, начиная от белых, пропахших хлоркой стен, до персонала. Работники здесь на удивление спокойны и нерасторопны, будто бы все хорошо и время не останавливается каждый раз, когда в одной из палат умирает пациент, а следом за этим разносится чей-то пронзительный крик, переполненный до краев горечью. Персонал это совсем не смущает, они со стеклянными глазами и радостной улыбкой повторяют один и тот же вопрос «вы к кому?» и ждут ответа. А Чангюна оглушает звук чужой потери, он не знает, как успокоиться и перестать думать о том, что следующей палатой, в которой раздастся душераздирающий крик может быть та, в которую он направляется. Может быть через полчаса уже он сам будет громко вопить, прижиматься к любимому человеку, хриплым голосом звать его, умолять вернуться и дрожать. — Громко. — Что, простите? — Че Хенвон, я к нему, в сто двадцать восьмую. — А, проходите конечно, но помните, что время посещения больных скоро подойдет к концу. Бессердечная женщина передает маленькую белую бумажку — пропуск, и с улыбкой быстро перебирает пальцами по клавиатуре, чтобы занести данные. Им смотрит на нее еще с секунд двадцать и спешит прочь. Холл больницы слишком шумный, будто бы в нем звуки не просто существуют, а каждый еще в стократ усиливается и живет своей жизнью: резкий звук от каблуков женских туфель по плитке, грубый гогот охранника, болтающего о пустяках, стук костыля, который из последних сил сжимает в руках нерасторопная бабушка — все они пробираются глубоко в сознание, бьются и срывают барьеры. Чангюн испуганно смотрит по сторонам и спешит покинуть проходную часть больницы, наконец-то забежать туда, где будет тот, кого он очень сильно хочет увидеть — Хенвон. Им чуть ли не бежит по стерильным коридорам, его пугают медсестры, что озорно подмигивают ему и просят номерок, он считает их сумасшедшими. В тот момент, когда Чангюн видит, как падает из слабых рук пациента горстка лекарств, а вместо оказания помощи немощному старику, все внимание, как и прежде, уделяют ему, он понимает — это нереальный мир. Вот почему тут все так странно. Неестественно. Резкие звуки глушат его, а крики и вовсе убивают, заставляют уйти глубоко в себя. Когда его оголенной кожи касается незнакомка он стремительно отстраняется и кривит рот, хочет сказать ей пару грубых слов, но изо всех сил сдерживается, потому что не так воспитан. Брюнет не оглядываясь бежит в сторону нужной ему палаты и закрывает за собой дверь с оглушительным грохотом, однако, даже такой шум не смог пробудить пациента. А жаль. Им бы многое отдал, чтобы услышать ворчание и очередные нудные нотации о бережном отношении к вещам, но их нет. Он садится на маленькую неудобную табуретку, впивается взглядом в хрупкое, изломанное тело и тяжело выдыхает. Закрывает глаза и прислушивается. Ему снова громко. Мешает каждый посторонний звук, будь то очередной разговор за дверью, передвижение тележек с едой или пение птиц за окном. Особенно сбивает писк приборов, те тарахтят и постоянно что-то записывают, мотают ленты, считывают данные, но ничем не помогают. Чертовы железяки. Чангюн злится на них, на все, что окружает его и со злостью закрывает настежь открытое окно. Плевать на то, что сейчас лето и плюс двадцать девять градусов, все равно на жару и духоту, тут шумно. Из-за проклятой какофонии звуков невозможно услышать самого главного — дыхания Хенвона. Из-за постоянного галдежа кажется, что оно пропало и остановилось навсегда, а это то, чего он боится больше всего на свете. Что в роковой момент, который будет очень сложно отследить, в этом изящном теле не останется силы на такое простое и в тоже время сложное действие. Его тело пробирает дрожь, он трясется, вновь присаживаясь перед кроватью, аккуратно прикладывает голову к самой груди и замирает, сам старается не дышать, лишь бы услышать, как бьется чужое сердце и прочувствовать, что не все потеряно. Что он не виноват. Хенвон не должен был рисковать своей жизнью, чтобы защитить его от удара несущейся на полной скорости машины и откидывать в сторону. Это неправильно. Чангюн застывает, растворяясь в пульсирующих звуках, поднимает глаза на безжизненное лицо Че и содрогается всем телом. Наконец-то он слышит то, без чего ему было так плохо — сердцебиение. Кто-то за спиной с грохотом открывает дверь, влетает в нее, тараторит что-то на непонятном языке, будто гремит какими-то строительными инструментами, а Им жмется к груди Хенвона и дрожит, не хочет потерять то единственное, что поддерживает жизнь в нем самом. Ему плевать на настойчивые вопросы и на то, сколько людей там за его спиной, хоть сотня — они не важны. Тем фальшивым улыбочкам и участливым фразам он внимать не желает, уже наслушался за столько дней, ему хочется, чтобы врач как можно скорее покинул это помещение и не смел больше мешать. Вылетел словно пробка из бутылки шампанского, но тот упорно дергает его за плечо, тычет в лицо какими-то документами, требует чего-то, ухмыляется. Так и хочется вмазать. Неужели не видно, что ему все равно? Чангюн нехотя отрывается от своего занятия, поднимает глаза на наглую физиономию и молчит, слушает бесполезный треп нахального докторишки и сжимает в теплых ладошках пальцы любимого человека. Он бесконечно долго ждет, когда же тот заткнется и поймет, что рядом с ними лежит человек при смерти, но мужчине главное вести помпезный монолог о футболе, каких-то девках, что не дали ему после матча и о плохом вратаре, что пропустил девять мячей из десяти. Брюнет смотрит на его веселье и все никак не может понять, как он в это ввязался, почему напыщенный и глупый врач никак не оставит его, с чего считает своим другом? Впрочем, он вежливо слушает его, лишь потому что так можно будет попросить кое-что взамен. Чангюну безумно хочется провести ночь здесь, в больнице, пусть даже на этом неудобном стуле, но рядом с Хенвоном. В полночь не будет ни певчих птиц, ни громких разговоров, все то, что сейчас так раздражает его останется где-то в стороне, растает и растворится. Он обещает вести себя тихо, молчать и просто быть рядом, некуда не выходить и прочее. Доктор, будучи в превосходном настроении от прекрасного, по его мнению, диалога разрешает остаться и говорит, что все важные подробности о матче расскажет завтра. Как только тот выходит, Им плотно закрывает дверь и надеется, что завтра неприятный доктор не придет, потому что Чангюну откровенно плевать на других людей, на всех, даже на самого себя, только не на Хенвона. Им рассматривает маленькую больничную палату на одного, на которую потратил все свои сбережения, что откладывал на новейший мотоцикл, впрочем, не только на нее ушли эти деньги, на множество операций и дополнительный уход тоже. Ему все равно сколько денег он уже потратил и сколько нужно будет еще — это неважно, если тот, кто ему так дорог, поправится. Прекратит лежать здесь, в пропахшем хлоркой месте и сливаться с белыми простынями. Это невыносимо. Его руки очень холодные, под глазами лежат синяки, бесконечные трубки огибают тело — нет, это неправильно. Все это трагическая, абсолютно глупая случайность, повлекшая за собой столкновение, изменившее их жизни. Чангюн заботливо убирает светлые волосы с лица Че, хмурится потому что видит отрастающие темные корни, вспоминая как его парень не любил их и сразу подкрашивал, тому важно было выглядеть аккуратно и опрятно. А сейчас это не так, он не улыбается, не ворчит, не говорит странные фразы и будто бы не дышит. Чангюн пугается, рукой прощупывает пульс на запястье, ему все кажется упусти он нужный момент и навсегда потеряет того, кого любит так сильно, что без него не сможет жить. Случись что, он пойдет за ним, не важно куда, даже на тот свет, главное быть вместе. Когда за окном включаются фонари, а надоедливый шум начинает постепенно исчезать из помещения, Им выдыхает, так ему проще уследить за всем. Дыхание Че очень неравномерное, слабое, кажется будто его грудь опутывают стальные тросы, пережимают ее и от того он так мучается, но на самом деле их нет. Ничего такого, но Чангюн все равно осторожно исследует его торс, невесомо прикасаясь пальцами, чтобы ни в коем случае не сделать хуже. Ему так хочется, чтобы Хенвон прекратил издеваться над ним и его бедным сердцем, сказал что-нибудь и улыбнулся. Развеял бы эту гнетущую атмосферу больницы, пропитанную смертью и фальшью. Он сильно трет глаза, что устали в полной темноте смотреть на мигания различных индикаторов, мгновенно реагируя на скакнувший выше или ниже нормы показатель, на все эти синие, зеленые и красные диоды, те ужасно раздражают и отвлекают. Сводят с ума. — Хенвона, — тихо зовет Чангюн, — пошли домой, пожалуйста. Меня пугает это место, страшит то, что я не могу забрать тебя из него как бы не хотел. Пожалуйста, Хенвон, пожалуйста. Он смотрит на его лицо с такой преданностью и любовью, словно подобранный уличный пес на доброго хозяина, но светловолосый парень не двигается и ничего не произносит в ответ. Тишину помещения разрывают звуки всхлипов и шмыганье носа, брюнет пытается сдержать их, чтобы самому не стать источником пресловутого шума, но никак не получается унять то, что засело глубоко внутри: волнения, боль, страшные предсказания врачей о печальном будущем, а также любовь, которая разбивается о чужое молчание. Чангюн зажимает рот руками, когда начинает давиться собственными слезами, беспокоится, пытается отойти к двери, но быстро передумывает. Глубоко втягивает воздух, что режет его легкие, а внутренности заполняет осколками стекла вместо кислорода. Больно. Невыносимо больно. Он перехватывает свое тело руками, жмет его сильнее, так, чтобы оно прекратило играть с ним шутки, отодвигается немного от кровати, но голову покорно оставляет на ней. Поближе к груди, чтобы слышать все, что ему нужно для успокоения. Заснуть не мешают ни маленькая неудобная табуретка, ни странная поза и боль, прознающая тело и душу. Он вымотался, слишком сильно загнался, постоянно таскаясь с работы в больницу, но по-другому не представляет свой день. Иначе нельзя. Нужно использовать каждый момент, чтобы побыть рядом, даже при всех деньгах и подарках врачам, Чангюн знает и понимает, что никто так не сможет позаботиться о Хенвоне, как он сам. Ему не сложно проводить здесь много времени, но мучительно видеть перед собой такого Че. Тот ведь более жизнерадостный, чем он сам, веселый, любит пошутить, обожает кататься на велосипеде около большого красивого пруда в центральном парке и посидеть на траве, поедая очередной кусок пиццы. А ведь сейчас лето, его самая любимая пора, у них пропадают два билета на престижный курорт, кучу мероприятий, а их общий кот по кличке Пушок, сходит с ума и постоянно мяукает, не находя Хенвона дома. Долгими вечерами они так и сидят вместе с котом, Чангюн слушает его непрекращающееся мяуканье и вытирает слезы тыльной стороной ладони, а Пушок мечется по квартире все-таки пытаясь отыскать второго жильца. Когда поиски не приносят никакого результата, Им сгребает упрямое животное в охапку и укладывает к себе на колени, чтобы тот немного успокоился, нужно же быть хоть одному из них в более сносном состоянии, когда Че вернется домой. А он обязательно должен вернуться, иначе они с Пушком умрут от тоски в пустующей квартире, прямо тут, в этом мягком кресле. Слишком громкое пение птиц будит Чангюна, он хмурится, в который раз понимая, что и дверь, и окна настежь открыты, хотя он плотно закрывал их на ночь. Наверное, медсестры это сделали, они вечно суют свой нос куда не нужно, тянутся к нему, каждый раз игнорируют его заплаканные глаза и дрожащие губы. Они предпочитают не замечать боль и преданность другому человеку, оставаясь бездушными и расчетливыми. Знают же диагноз, обсуждают его громко, без капли сочувствия, после чего участливо наведываются в палату. Отвратительно. Вот и сейчас его снова кто-то трогает. Он с раздражением поднимает глаза и готовится высказать все, что думает и расставить точки над «и». — Тише, — шепчет ему Хенвон, видя, как карие глаза широко распахиваются от изумления, а слезы начинают стекать водопадом, — тише, успокойся. Я никогда не исчезну, так что тише. Тише, Чангюни, тише. Им кладет темную макушку прямо под руку Хенвона, чтобы ему было удобнее перебирать мягкие волосы и сонно улыбаться. Он протягивает ладони, осторожно приобнимает Че и позволяет стирать со своего лица слезы, которые никак не могут остановиться. — Я так скучал по тебе, Хенвон. — А я очень хотел увидеться вновь, потому что нуждаюсь в тебе гораздо сильнее, чем ты во мне. Спасибо, что встретил меня и согрел. А теперь тише, успокойся. С этого момента у нас все будет хорошо. Тише, Чангюн, тише.