whats up, ladies! i'm single and ready to joke about my mental health

Чунмён бежит по лесу. Хрупкие палки ломаются под ногами, грязный снег комьями норовит забраться в кроссовки. Дышать становится совсем тяжело. Он оборачивается пару раз, пытаясь разглядеть преследователей, но ничего не видит среди тумана и бескрайней вязкой темноты. Очередная ветка бьёт его по лицу и оставляет неприятную царапину на переносице. У Чунмёна нет времени, чтобы обращать на это внимание, он бежит со всех ног, стараясь не упасть, но в конце концов, будто по закону подлости, всё равно оступается. Тёмные, почти чёрные ветви раскрывают когтистый замок и позволяют ему рухнуть в глухую холодную червоточину, появившуюся из ниоткуда на пути. Чунмён пытается ухватиться хоть за что-нибудь, но каждый раз любая ветка или выступающий, как ему кажется, камень оборачиваются чёрным дымом, ускользающим сквозь его пальцы. С большой досадой он понимает, что в этот раз всё так же, как и в прошлый, поэтому даже не пытается кричать, только лишь молча принимает свою судьбу и окончательно перестаёт цепляться за крохи шансов на спасение, утопая в чёрной густой яме. А затем он просыпается. Подрывается по будильнику с гнездом на голове и тяжёлым дыханием — сердце готово вот-вот вырваться из груди, и Чунмён, понимая, что сон наконец-то закончился, прикрывает глаза и стирает холодный пот со лба. На тренировках всё идёт отвратительно. Выросший в семье спортсменов, Чунмён не видел другого способа расслабления, кроме как постоянно тренироваться. Хоккей ему заменил и друзей, и партнёров, и простые прелести подростковой, а позже и студенческой жизни. Не то чтобы он совсем никуда не ходил и ни с кем не проводил время, просто от этого никогда так не заряжало энергией, как от переполняющего грудную клетку чувства азарта и свободы, когда он стоял на коньках и крепко держал клюшку в ладонях. Вокруг этого крутился весь его внутренний и внешний мир, и там всегда всё было идеально… До тех пор, пока Чунмён не перебрался из родной Норвегии в Канаду благодаря успешно подписанному контракту с НХЛ. Поначалу это не казалось чем-то критичным. Знакомые по команде ребята, оказавшись чересчур дружелюбными и заметив помятый вид нового участника клуба, посоветовали не особо из-за этого волноваться, такое бывает после перелётов, переездов, слишком большого количества событий за короткое время, и это совершенно нормально. Чунмён тогда поблагодарил и кивнул в знак согласия: когда сон был больше похож на размытые картинки, будто смотришь через грязное окно, это правда напоминало что-то стрессовое. Но когда картинки из простых силуэтов начали формироваться во что-то более материальное и появилось ощущение, будто за ним кто-то иногда поглядывает из темноты лесного массива, стало страшно, и Чунмён уже никому из команды об этом не рассказывал. Мало ли, сочтут ещё каким-нибудь придурком, а там недалеко и до более старших по званию и возможного исключения. Доверился он только одному человеку. С Минсоком они начали общаться довольно неожиданно, потому что привычки говорить с менеджерами не по рабочим вопросам у Чунмёна никогда не было, но тот инициировал контакт сам и предложил выпить кофе по случаю знакомства и прибытия в Ванкувер. Они тогда поехали на Спаниш Банкс и Минсок долгое время рассказывал, что летом тут потеплее и даже можно искупнуться в заливе пару раз, но в основном люди предпочитают сюда приходить для простых прогулок. В тот раз на пляже были только они и пара человек с собаками на выгуле, а Чунмён грел руки о стаканчик с кофе, глядя на туманный и пасмурный горизонт залива со сливающимися на общем фоне оттенка неба очертаниями гор. — Ты археологию любишь? — спросил внезапно Минсок и сделал глоток своего кофе. Этот вопрос застал врасплох, но Чунмён, слегка задумавшись, всё же ответил: — Никогда особо не интересовался, честно говоря, а что? — Да ничего особенного, думал, если любишь, попросить руководство экологического университета, — посреди фразы он указал рукой со стаканчиком по левую сторону, куда-то на обжитый район (Чунмён только знал, что тут заканчивается граница штата, и понятия не имел о том, что за ней), — устроить экскурсию в музее антропологии там, ближе к утёсу. — Только для меня? — Чунмён усмехается невиданной щедрости. — Ну вроде того, — Минсок пожал плечами и отошёл, чтобы выбросить пустой стаканчик, а вернувшись, продолжил. — Ты выглядишь устало и долго засиживаешься на тренировках, а моя обязанность, как главного менеджера — заботиться о комфорте команды, вот я и подумал. У контракта с НХЛ явно есть какие-то особенные плюсы и Чунмён их познал в полной мере именно тогда, на пляже. Удивлённый, стоя рядом с малознакомым человеком, он совершенно не знал, что сказать, но решил вежливо отказаться — поход в музей явно ему здесь не помощник, ему просто нужно освоиться, и тогда всё точно будет хорошо. Минсок оказался очень поддерживающим парнем. С ним здорово работать, да и болтать на пустые темы тоже можно совершенно спокойно. Пару раз тот оставался на поздних тренировках Чунмёна, засыпая прямо на скамье, когда время переваливало за полночь, и при этом он всегда приносил с собой какой-то перекус и кофе. — Моя жена приготовила, — сказал он, как-то принеся на очередную тренировку мясной пирог. — Это её фирменный, обязательно попробуй, думаю, тебе понравится. — Спасибо, — для Чунмёна подобный жест был сродни чему-то чересчур интимному и слишком дружескому, но в груди так невыносимо потеплело, что он даже не смог сдержать первую яркую улыбку за долгое время. Кажется, Минсок просиял от неё ещё больше. — Она предложила, чтобы ты пришёл к нам на ужин как-нибудь, что думаешь? — С удовольствием, — настроение было хорошее и Чунмён согласился без задней мысли. — Отлично! Я пойду, и ты сам долго на тренировке не сиди, впереди два дня выходных. На них тоже не занимайся, лучше книжку почитай или походи по городу. Я, кстати, свободен послезавтра, можем сходить куда-нибудь вместе. Чунмён пообещал, что уйдёт раньше, и сдержал своё слово, впервые вернувшись домой прежде, чем часы пробили одиннадцать. Настроение у него было отличное, да и тренировка принесла больше удовольствия и было намного меньше мелких неприятных ошибок, чем обычно. Возможно, друзья на новом месте — это не так уж и плохо. На удивление, дорога выдалась довольно приятной и быстрой, он даже почувствовал некоторую лёгкость, заметив, что тревоги его отпустили. Знал, что это ненадолго, что завтра, возможно, всё повторится, но сегодня наслаждение от свободы перед ночными кошмарами и эфемерными взглядами из темноты перекрывало все навязчивые мысли, что упорно пытались заползти в голову каждый раз, когда за спиной как будто раздавался какой-то непонятный шум или слышался тихий рык и сопение. Несмотря на это, до прихода домой всё шло правда отлично. Чунмён был готов поклясться, что это лучший день в его жизни с момента приезда в Канаду, но когда он раскрыл пакет, то отшатнулся и от испуга упал на пол, закрыл рот рукой, чтобы не закричать. В пакете он увидел кровавые разорванные ошмётки и куски кишок, перемешанные с землёй, по которым ползали черви и личинки мух, как в самых отвратительных и мерзких сценах из фильмов ужасов. Чунмён ненавидит фильмы ужасов и никогда не думал, что окажется в одном из них, трясясь от сковывающего страха на полу собственной квартиры. Он не знает, сколько именно просидел вот так, пустыми глазами пялясь на бумажный пакет на столе, но явно больше пяти или десяти минут — времени и вовсе не существовало, когда он обдумывал, как будет звонить Минсоку и выяснять, что за дерьмо тот ему подсунул. Однако Чунмён не дурак и решил ещё раз проверить, зная, что его точно вырвет, увидь он это снова, но когда он наконец находит в себе силы, чтобы заглянуть внутрь пакета, то не обнаружил там ничего, кроме пары кусков обещанного мясного пирога, свежего и вкусно пахнущего, даже несмотря на то, что он уже давно остыл. (К пирогу он так и не притронется, выбросит, а потом скажет Минсоку, что он был очень вкусным.) «Это не может быть просто усталость, прошло два месяца, я успел привыкнуть», — твердил себе Чунмён, в очередной раз проснувшись в холодном поту и обнаружив себя на диване собственной гостиной. Наверное, если бы не этот случай с пирогом и обретшие очертания кошмары, Чунмён бы так никому и не рассказал о том, что его волнует столько времени, но, когда они встречаются с Минсоком через день, всё, что копилось внутри, выливается само собой, будто срывает какой-то ненадёжный клапан. Невероятный поток слов льётся бесконечными объяснениями вперемешку с оправданиями своего состояния и попытками не выставить себя полным сумасшедшим (умалчивая лишь о пироге, ведь сказал уже, что был вкусным), а Минсок слушает внимательно и не перебивает, разве что один раз, когда они покупают кофе и он платит. — В общем, — Чунмён зачёсывает ладонью волосы назад и вздыхает, — как-то так. Минсок задумчиво цокает языком и останавливается: — Из НХЛ тебя не попрут, но с этим нужно что-то делать, — он задумчиво чешет щеку. — Есть у меня один знакомый психолог. Если не сможет помочь, то перенаправит к психотерапевту. — И как я буду совмещать это с тренировками? — с долей досады, почти непонимающе спрашивает Чунмён. На самом деле он думал, что если выговорится, то тяжёлый груз с его плеч исчезнет и ему снова будет так же легко, как позавчера, когда он шёл домой и наслаждался погодой и чувством лёгкости, но ничего из этого не произошло и от этого стало гадко. — Ты пока не претендуешь в команду на плей-офф и можешь позволить себе отдохнуть. Это с учётом того, что ты сразу же после переезда начал тренироваться со всеми, — Минсок вздыхает, понимая, как тяжело это принять такому человеку, как Чунмён. — Я поговорю об этом с тренером и капитаном, тебе придётся сократить тренировки. Чунмён поникает. С другой стороны, если никак иначе решить эту проблему нельзя, то чем дольше он будет её игнорировать, тем хуже пойдут дела, когда он наконец добьётся желаемого и попадёт в плей-офф с остальной командой. — Хорошо. Вечером Минсок прислал адрес, имя и номер телефона, прикрепив дополнительно фразу о том, что завтра ещё один выходной, с тренером всё уладит, только пусть Чунмён сходит к специалисту и начнёт работать над проблемой. Тот согласился, но долго смотрел на пустое окно с сообщением и не знал, что именно ему нужно написать. +1-**-***-****: Здравствуйте, Чунмён. Минсок дал ваш номер. Чунмён даже усмехается подобной осмотрительности своего менеджера. Неужели так боялся, что он никуда не пойдёт? вы: Мистер До? Здравствуйте. +1-**-***-****: Да. У меня завтра есть окно между сеансами во второй половине дня. Можете в пять часов? «Как удобно», — думает Чунмён. вы: Конечно. Дом психолога находился в восточном Ванкувере близ парка Джона Хендри. Чунмён ещё ни разу не был в той части, так как живёт в противоположной стороне. Честно говоря, он ещё мало где был за это время, что Минсок добавил в список прочих проблем, требующих срочного решения, но с этими кошмарами прогулки и знакомство с городом — не то, что Чунмёну хочется. Возможно, после начала работы с психологом станет лучше, но он был не таким большим оптимистом. Весь промозглый пасмурный Ванкувер похож больше на какую-то деревню со сборкой высоток в одном эпицентре, а что дальше него — разбросанный муравейник из маленьких частных домишек, стоящих так близко друг к другу, что кажется, будто ни о каком личном пространстве и речи быть не может, однако когда Чунмён увидел высокий забор из тёмного дерева, окружённый высокими кустами и свисающими из-за двора ветками деревьев, он понял, что, возможно, не все тут настолько флегматично относятся к частной жизни, когда у них либо ветхий сетчатый забор, либо он не очень высокий, либо его вообще нет. Сам Чунмён жил в квартире на западной стороне Ванкувера. Она не слишком большая и ещё толком не обжита, но с учётом его ритма жизни, в котором он приходит домой ради того, чтобы поесть, и в какой-то из выходных посидеть потупить в нетфликс, ему этого вполне хватает. Зато он точно знает, что его жизнь не как на ладони. Частный дом — явно не для него. По крайней мере, не в Ванкувере точно. Он нажимает на кнопку звонка и через несколько мгновений замок щёлкает, приглашая войти. Чунмён кладёт ладонь на ручку калитки, но тут неожиданно что-то тянет его осмотреться. По спине пробегает холодок от внезапного ощущения, что за ним кто-то пристально наблюдает, но вокруг только тихая серая улица с десятком луж на ухабистой дороге, явно требующей ремонта. Как только Чунмён заходит внутрь, тревожное чувство пропадает, а его встречают те два дерева, небольшая лужайка с клумбами из жёлтых роз и лестница на веранду обычного для этих районов одноэтажного дома с высокой крышей для чердака. На улице было и без того тихо до мурашек, а сейчас, стоило ему ступить в чужой двор, эта тишина будто обволакивала, успокаивала и невесомо гладила по волосам. Наверное, именно такой эффект и должны производить психологи и всё, что их окружает, верно? Чунмён не знает, но почти нехотя поднимается по ступеням, нарушая покой еле слышным скрипом и глухим звуком шагов. На пороге стандартный коврик с надписью «Welcome» и, быть может, Чунмён слишком долго разглядывал то ли его, то ли свою обувь, но он даже не успел постучаться, как дверь открылась, а на пороге появился молодой парень, вероятно, одного с ним возраста. — Мистер Ким? — спросил тот с непроницаемо хладнокровным лицом. Чунмён только безмолвно кивнул и его пропустили внутрь. В доме не было ничего необычного или того, что могло бы приковать внимание — чисто, минималистично, аккуратно и пахнет чем-то свежим, елью какой-то или вроде того. — Проходите налево и устраивайтесь, где вам удобно. Сегодня я проведу только консультацию и назначу время первого сеанса, — сказал парень. — Я пока схожу на кухню, вы будете чай? — Не откажусь, — разглядывая обстановку и уже заходя в указанную комнату, ответил Чунмён. Честно говоря, он не ожидал, что этот парень окажется психологом. Почему-то ему казалось, что это будет обязательно какой-нибудь старик или просто мужчина в возрасте, но явно не этот молодой человек со странно выкрашенными в чёрный на корнях и какой-то то ли рыжий, то ли пятнами серый на остальных участках волосами. Впрочем, это вообще не дело Чунмёна — судить о чужой внешности, главное, чтобы помог с головой разобраться, а остальное — пустые формальности. В другой комнате всё такое же чистое и аккуратное, будто нет ни одной лишней детали, а глазу всё равно не за что уцепиться. Разве что за картину. Она висит прямо перед входом в комнату, над камином. Чунмён не очень хорошо разбирается в искусстве, может предположить только эпоху, и то с большой натяжкой, однако всё равно долго смотрит на неё, пытаясь понять смысл. — «Моление о Чаше» Боттичелли, — в комнату заходит хозяин дома с небольшим подносом в руках, на котором стояли две чашки чая, а затем, поставив его на журнальный столик перед диваном, продолжает. — Висела в капелле двух католических монархов, объединивших Испанию. — Оригинал? — по-наивному спрашивает Чунмён, обернувшись. — Копия, не самая лучшая. Некоторое время они сидят в тишине: Чунмён — на диване с чашкой чая в руках, его вероятный психолог — в кресле напротив, с блокнотом в одной руке и ручкой — в другой. Именно так себе всё и представлял Чунмён, правда, он не задумывался о том, с чего ему стоит начать свой рассказ. — Давайте начнём с имён. Вы можете называть меня просто Кёнсу. Для удобства. Как мне к вам обращаться? — Чунмён. — Хорошо, Чунмён. Почему вы решили обратиться за помощью? Сначала разговор не клеился. Чунмёну понадобилось время, чтобы сформулировать всё то, что копилось у него внутри и осталось даже после того, как он, казалось бы, всё высказал Минсоку. С Кёнсу было немного иначе: они не были знакомы до этого и Чунмён никогда не был у психологов — ему пришлось несколько раз прерываться на долгие паузы, чтобы перестать, как ему казалось, выглядеть как сумасшедший в чужих глазах, но Кёнсу никак не реагировал, заносил какие-то пометки в страницы блокнота, кивал головой и изредка делал глотки остывшего чая из своей чашки. Лишь один раз Чунмёну показалось, что на невозмутимом лице появилось нечто напоминающее эмоцию: — Волк? — спросил Кёнсу, услышав о том, какие очертания принимают кошмары с каждой новой ночью. — Ну, вроде, — Чунмён пожимает плечами и неловко улыбается. — Знаете, я же сначала думал, что это из-за стресса, но оно не прекращается и постоянно кажется, что дальше только хуже. А недавно я подумал о том, что эти сны вызывают у меня какое-то странное знакомое чувство, только я ещё не понял, какое именно. Кёнсу задумчиво проводит карандашом по собственным губам и молча смотрит куда-то в сторону несколько долгих мгновений, и Чунмёну кажется, что в этот момент чужой взгляд будто бы тяжелеет и наполняется какой-то непонятной энергией, обволакивается туманом и собирает в себе все тяжёлые серые тучи — именно в этот момент он замечает бледное пятно, пересекающее губы и заливающее подбородок, и такое же — на ладонях Кёнсу. Это похоже на витилиго, но пятна настолько бледные, что почти сливаются с кожей… Неожиданно Кёнсу ловит его изучающий взгляд и Чунмёну приходится спрятать его в складках собственных брюк. Их небольшой консультативный сеанс длился час, за который Чунмён успел рассказать всё, что посчитал нужным для того, чтобы начать искать корень всех проблем, однако Кёнсу его заверил, что если какие-то детали и забылись, то всё вспомнится в процессе и это вполне нормально. — Пока я могу предположить, что, возможно, переезд и правда спровоцировал ваши кошмары, но я пока не понимаю природу их происхождения. Разберёмся, — Кёнсу что-то записал в блокнот и посмотрел на Чунмёна, державшего в руках пустую чашку с чаем. — Придёте через два дня в семь вечера. По цене договорюсь с Минсоком, расплачиваться всё равно будет НХЛ. Чунмён посмотрел на него с недоумением. — Я раньше работал с НХЛ, иногда помогаю по старой дружбе и все расходы они берут на себя, — тот встаёт, разминая плечи. — Для начала нам понадобится минимум два сеанса в неделю, при улучшении динамики сократим до одного, а потом посмотрим. От психолога Чунмён ушёл в непонятных ему чувствах. Выговариваться незнакомому человеку оказалось не так просто, как ему казалось, да и несмотря на то, что вся атмосфера показалась ему спокойной и располагающей к расслаблению, ощущение, будто он на мушке, не хотело его отпускать, хотя никаких поводов так думать не находилось. Кошмары не прекратились, но и не ухудшились, и, наверное, это какой-то своеобразный плюс, если забыть о том, что каждую ночь Чунмён падает в воображаемую пасть тёмного леса, царапаясь о ветки и валяясь в грязи вперемешку с собственной кровью. Единственное — когтистые лапы, что нагоняли его и загоняли в тупик к той самой мнимой яме, как будто стали больше, но ему не было страшно, он подмечал каждую деталь и в ночь перед сеансом даже пытался никуда не бежать, но его резко наполнила ужасающая по своей силе тревога и ноги сами понесли его прочь. Наутро Чунмён еле нашёл в себе силы встать. Первый сеанс прошёл почти без неловкостей. В основном они просто болтали: Кёнсу задавал наводящие вопросы, рассказывал пару похожих случаев из практики, а всё остальное время просто внимательно слушал, как и на консультации, пока Чунмён в очередной раз вспоминал отрывки собственных снов, старался анализировать, что может значить каждая, на первый взгляд, не такая уж важная деталь, но все попытки терпели крах. В ответ на подавленное состояние Кёнсу сделал короткий перерыв и заварил травяной чай. — Работа над избавлением от кошмаров — очень кропотливый и сложный процесс. Любая подобная психологическая нагрузка — это такая же тренировка, как в хоккее, просто нужно приложить больше усилий и через пот, боль и страдания дойти до нужного результата, — Кёнсу старался подобрать нужные слова, чтобы объяснить, что с первого раза даже чемпионы не могут справиться с тем же выгоранием или чем-то подобным, что уж говорить про мучающие кошмары. — Вы обязательно справитесь, просто нужно потерпеть. Следующие сеансы пришлось смешивать с тренировками команды — тренер не допускал перенапряжения и вечерних задержек Чунмёна на льду, но оставлять его без физической нагрузки — большой риск. Тот может просто потерять форму и придётся работать не только над тем, чтобы поставить голову на место. Тем не менее, отношение к нему в команде не поменялось: все по-прежнему относились к нему с пониманием и дружелюбием, без грамма лицемерия — не то чтобы Чунмён когда-то сталкивался с подобным отношением, просто было приятно, что его проблемы остаются его личным делом и никто не считает нужным лезть в них или как-то очернять. Во всяком случае, друзьями ни с кем, кроме Минсока, он так и не стал, поэтому это правда их не касалось, а из вариантов оставалась только простая поддержка, кою даже не нужно было просить. — Ты не думал спросить у родителей, случалось ли с тобой что-то странное? — Минсок подхватывает палочками лапшу и вопросительно смотрит на Чунмёна. — Кёнсу тоже об этом спрашивал, — тот лениво цокает языком и перебирает палочками кусочки мяса. — Не думаю, что родители помнят хоть что-то, кроме моих тренировок. — А ты попробуй. Чунмён только пожал плечами. Но всё-таки спросил. Конечно, больше проблем вызвали размышления о том, как сформулировать такой вопрос, чтобы он не вызвал ненужных подозрений, и когда диалог наконец произошёл, Чунмён попросту соврал, что они проходят какие-то регулярные психологические тренинги и это был один из местных вопросов, а ему стало интересно, потому что он ничего такого не помнит. И, конечно же, он ожидал отрицательного ответа, небрежного смены темы, фразы в духе «не занимайся ерундой, тренировки — лучшее лекарство», но родители на мгновение задумались и выдали, что когда-то в детстве ему снились кошмары про больших белых волков. Чунмён только лишь поспешно попрощался, в очередной раз соврав, и пустым взглядом уставился в стену напротив. — …и вот так я узнал, что мне снились кошмары про волков, — заключил он, сцепив ладони в замок и опустив взгляд на ковёр под ногами. — Значит, всё идёт из детства, — Кёнсу в который раз за рассказ задумался и в мыслях уставился на картину над камином. — Вы совсем не помните, как они начались и почему прекратились? Чунмён отрицательно мотнул головой. Это была третья неделя и шестой сеанс. Из прогресса можно было отметить то, что Чунмён заметил, как кошмары стали немного короче, и всё, но он помнил чужие слова о том, что это большая и кропотливая работа, поэтому раздражаться и негодовать из-за неудач было совершенно бесполезным занятием в подобных условиях. — Мы можем попробовать побороть кошмары с помощью психотерапии, но вам нужно будет пройти обследование. Опять же, за счёт НХЛ, — Кёнсу ерошит волосы и устало потирает лоб, крепко о чём-то задумавшись. Чунмёну вдруг поймал себя на мысли, что в чужой фразе прозвучали едва заметные нотки отторжения и нежелание делать что-то… но что? Ему казалось, что чем больше вопросов, тем больше бухнет вена на лбу, и без того готовая лопнуть. За окном зашумело и в этот момент Кёнсу обернулся: — Там начался ливень, — констатировал он бесцветно, а затем посмотрел на часы, стрелки указывали на половину одиннадцатого. — Простите, что мне пришлось поставить сеанс на такое позднее время. Если вам будет удобно, можете остаться у меня в гостевой спальне, я не буду вам мешать. С меня ужин, если пожелаете. Невиданная щедрость и гостеприимство. Чунмён на мгновение задумался: с одной стороны, ему нечего было терять, завтра всё равно никуда ни нужно идти, с другой — это выглядело немного странно, но, в конце концов, что может произойти? Мистер До Кёнсу окажется сумасшедшим убийцей, как в дешёвых ужастиках? Отлично, зато не придётся видеть дерьмовые кошмары больше никогда в жизни. Чунмён принимает решение остаться. После быстрого и не слишком плотного ужина он ложится спать в гостевой спальне и прежде, чем уснуть, ещё долго рассматривает белоснежный потолок и пытается разобраться в бесконечном вязком потоке тревожных мыслей. Здесь ему, конечно, спокойно и уютно, но внутри залегла тень гнетущего чувства, будто что-то идет не так, правда, Чунмён уже не размышляет над этим, а лишь засыпает с этой мыслью, надеясь, что кошмары не ударят по нему хотя бы сегодня. Кёнсу привык засыпать ближе к трём часам ночи. После полуночи ему всегда было проще работать; если бы не дневные сеансы, то, скорее всего, он бы сидел над книгами и документами до самого утра, но сам понимает — утром ему работать с клиентами и нужно быть со свежей головой на плечах. Он идёт на кухню за стаканом воды и останавливается в коридоре, чтобы посмотреть в сторону гостевой спальни. Отчасти его предложение было больше завязано на простом гостеприимстве: ехать на запад Ванкувера в такую ужасную погоду и так поздно, пусть даже и на такси — не лучшая идея. С другой стороны, Кёнсу самому хотелось пронаблюдать за тем, как проходит сон Чунмёна. Ему казалось, что он понимает, о чём идёт речь, и догадка пробирала его до костей. По его мнению, лучше бы это был обычный стресс и отвратительный график тренировок. Чунмён беспокойно ворочается на кровати в тот момент, когда Кёнсу входит в комнату так тихо, как только может. Он сжимает простыню и сворачивается в защитную позу эмбриона, чуть ли не сжимая челюсти. Кёнсу кажется, что он слышит, как учащается чужое дыхание, и осторожно подходит к постели. Ему никогда не приходилось наблюдать чужие кошмары, но он закрывает глаза и прислушивается в надежде понять, что может сделать, чтобы облегчить эти мучительные страдания. Кёнсу садится на постель и аккуратно, почти невесомо касается чужих волос, убирая взмокшие пряди со лба, гладит неторопливо, так, будто Чунмён ценный и хрупкий до невозможности, ведёт ладонью по предплечью, пока его пальцы не касаются чужих подрагивающих. Кёнсу в детстве так успокаивала мама, когда ночью случались приступы обычных детских кошмаров. Вряд ли это поможет взрослому человеку, но можно хотя бы попытаться. Он не знает, сколько он так аккуратно поглаживал чужую ладонь и волосы, но в момент, когда, казалось бы, чужое дыхание пришло в норму, Чунмён резко сжал его пальцы и тут же проснулся, подорвавшись с постели и оказавшись лишь в нескольких сантиметрах от Кёнсу. Тот даже не успел отпрянуть, только удивлённо выдохнул и то ли по инерции, то ли по внутреннему наитию накрыл их ладони своей второй, а потом, встрепенувшись, выдал: — Извините, я не должен был, просто я… Он не успевает договорить. Чунмён резко обнимает его и утыкается лицом в плечо, комкая пальцами чужой свитер на спине. — Вы меня извините, — говорит тихо он. — Посидите со мной ещё несколько минут так… Пожалуйста… Я отдышусь и опять лягу спать. Кёнсу не знает, что ответить, и не знает, куда деть свои освободившиеся руки, кроме как положить их на его спину и начать мягко поглаживать: — Ничего, — спокойно говорит он, поворачиваясь к окну и замечая, как мимо будто пролетает тёмная тень. — Будем считать это одним из вариантов терапии. Следующие несколько дней проходят как в тумане. Кёнсу сказал, что пока что они понаблюдают за его состоянием, а в случае ухудшения он даст контакты своего знакомого психотерапевта в хорошей клинике и тогда пойдёт медикаментозное лечение проблемы. Чунмён согласился — выбора у него как такового нет, а расходы всё равно на себя берёт НХЛ. Несмотря на то, что пока что особых улучшений не наблюдалось, ему всё равно удалось разобраться в себе и исправить режим, сократить тренировки и перестать перегружать себя бесполезными занятиями и информацией за пару часов до сна — эффекта никакого, но по утрам он стал чувствовать себя намного лучше. Даже смог пару раз погулять по городу. В одну из таких вылазок, выходя из кофейни, он наткнулся на неизвестного молодого человека, врезавшегося в него и пролившего на его кеды только что купленный кофе. Незнакомец, как успел заметить Чунмён, находясь в непонятном ступоре, с выбеленными волосами тут же начал извиняться и сказал, что готов купить ему новый кофе, а потом посмотрел ему в глаза и в голове будто что-то щёлкнуло: — О, я вас знаю, — парень улыбнулся и протянул руку, а потом, увидев, что ладони Чунмёна в кофейных каплях, поспешно убрал и как будто слегка покраснел. — Вы друг Кёнсу? Или его клиент? Не поймите неправильно, мы просто друзья и я пару раз видел, как вы уходите от него с дневных сеансов. — Оу, — Чунмён замешкался и поджал губы, оставаясь в полном замешательстве. — Подождите несколько минут, я сейчас приду. И неизвестный парень убежал в кофейню, так и оставив Чунмёна стоять с молчаливым вопросом, что ему делать дальше. Благо, утонуть в подобных мыслях ему не позволило довольно быстрое возвращение того парня с новым кофе и парой салфеток. — Ещё раз извините, — сказал он, забирая старый полупустой стаканчик и выкидывая его в мусорный бак. — Меня зовут Чонин. — Чунмён, — в воздухе всё ещё витала атмосфера неловкости из-за непонимания, что нужно говорить и делать в таких ситуациях, но в конце концов Чунмён просто выдохнул и, вытерев руки предложенными салфетками, поблагодарил Чонина. Заводить новые знакомства он вовсе не планировал. Для него подобные развлечения — что-то сродни «любви для бедных», только в дружеском плане, но Чонин оказался довольно настойчивым и при этом достаточно интересным, чтобы продолжить прогулку в его компании и узнать много бесполезных фактов о городе, о его флоре и фауне, о двух горах на другом побережье, о местных легендах и прочем, что могло сойти за отличное наполнение очередного прохладного вечера в Ванкувере. — Здесь бытует несколько легенд об оборотнях, — невзначай сказал Чонин, когда они остановились на пляже. (Сколько они прошли? Ванкувер, конечно, не очень большой по сравнению с другими городами, но по ощущениям они обошли его добрую половину.) — Оборотни? — с усмешкой переспросил Чунмён, вглядываясь в знакомые очертания гор на горизонте за заливом и скрывая лёгкую дрожь, пробежавшую по спине. — Вроде того, — Чонин пожал плечами и начал пинать какой-то камешек. — Вообще всё пошло от исчезнувшего вида волка скалистых гор, но эта часть Ванкувера совсем не его место обитания. Сам понимаешь, из гор тут только вон, — он указывает на другую сторону побережья, — Фромм и Граус из тех, что отсюда видны, остальные чуть дальше, но в Норт-Ванкувере об этих легендах никто не говорит. Людям просто надо привлекать внимание не только к той местности, вот они и придумывают всякое. Общее впечатление от знакомства с Чонином осталось положительным. Они даже болтали о чём-то по мессенджеру, но это в основном были какие-то глупые вопросы про другие дни, когда они могут вот так же пройтись или даже съездить в гольф-клуб — здесь их немерено. Чонин даже предложил съездить как-нибудь в Норт-Ванкувер или в один из парков близ гор. После рассказов о легендах Чунмён был не слишком впечатлён подобной идеей, но всё равно согласился после фразы Чонина о том, что они могут позвать с собой Кёнсу. С ним явно будет комфортнее, так что в какие-нибудь выходные они смогут выбраться. Кёнсу же эта идея не понравилась от слова совсем. Будучи любителем спокойной уединённой жизни, едва он услышал от Чунмёна фразу о новом знакомстве на очередном сеансе, ему стоило невероятных сил никак на неё не среагировать. Он только кивнул и подтвердил факт своей дружбы с Чонином, а после спросил, как они пообщались, и похвалил за социальность, ведь новые знакомства и приятное времяпрепровождение могут стать ключом к его выздоровлению и избавлению от кошмаров. — Расскажешь, что это значит? Кёнсу бьёт Чонина по рукам, когда тот лезет взять кусочек мяса с доски, и вопросительно смотрит на него, готовый вот-вот пронзить мнимым зарядом молнии его тело. — Что именно? — показательно потряхивая рукой, будто ему больно, с усмешкой спрашивает тот и становится рядом, опираясь на столешницу. — Не прикидывайся, — Кёнсу закатывает глаза и продолжает нарезать мясо. — Зачем ты подлизываешься к Чунмёну? У нас было уже три сеанса с вашей первой встречи, и вы успели сходить куда-то пять раз. Он весь тобой пропах. — Ревнуешь? — у Чонина всё-таки получается украсть кусок мяса из-под чужих рук и он, победно улыбаясь, кладёт его себе на язык, чтобы тут же проглотить целиком, а затем в наслаждении облизать кончики пальцев. — Тебя? — Кёнсу прыскает, сдерживая смех. — Уволь. — Его. Тот прекращает нарезать мясо и поворачивается к Чонину: — Я замечал, как ты подглядываешь за нами в окно во время сеансов. Подумал, у тебя крыша едет. Чего ты этим добиваешься? — Ничего, просто удивлён, что ты не заметил. Хотя был так близко, когда он оставался у тебя на ночь и в порыве эмоций обнял. — Не заметил чего? Чонин оскаливает зубы в улыбке, обходит Кёнсу и становится за его спиной, перекладывая ладони на его плечи, чтобы развернуть к себе, убедившись, что тот положил нож на доску: — На нём старая метка. Ну, знаешь, как у тех, кого собираются укусить. Я слышал, как он тебе говорил про старые кошмары во время ваших сеансов. Подозреваю, что его хотели обратить, но, вероятно, волк умер, а метка осталась. Она еле ощутимая, но тем не менее… Ты правда не заметил? Кёнсу отрицательно мотает головой и устало чешет переносицу. — Надо же… — выдыхает Чонин. — Я, конечно, подозревал, что ты ослабел, но чтобы настолько? Ты хоть полнолуние всё ещё чувствуешь или это тоже отключилось за неуплату? — Я каждый месяц отменяю все сеансы в это время, Чонин, — Кёнсу сбрасывает его ладони со своих плеч и оборачивается. — И давно ты за ним следишь? — С момента, как он приехал, я его тут же почувствовал. Нам с тобой повезло, что все остальные в Норт-Ванкувере ближе к горам и лесу, иначе на него бы началась охота. — Я не понимаю, что ты хочешь мне предложить. — Поохотиться чуть-чуть. На него. Ну, знаешь, а потом обратить. Как тебе идейка? Кёнсу прекращает нарезать мясо, резко разворачивается и приставляет к чужому горлу нож, останавливая лезвие лишь в паре миллиметров: — Он не мелкая дичь, чтобы на него охотиться, Чонин. Он человек. — Который тебе явно нравится, да? Это как-то непрофессионально, мистер До Кёнсу. Кёнсу никогда не был особым фанатом охоты, разве что с Чонином и другими волками пару раз бегал по заповедникам ночью вдоль гор и ловил мелкую дичь типа зайцев. Для его вида подобное поведение не особо характерно, но и он уже давно не в Испании. Отказываться от высокооплачиваемой работы в Канаде было бы глупо, как ни посмотри, поэтому пришлось оставить привычный климат и переехать почти что на самый север, привыкая и знакомясь там с волками, чтобы примерно понимать, как переживать полнолуние в новой для него местности. Это оказалось сложнее, чем он думал. Чонин, с которым он тогда познакомился по приезде, даже смеялся с него, когда тот еле контролировал болезненное превращение с вырванными ошмётками кожи, кровью и шерстью по всему полу. — Это всё потому, что ты слишком человечный, Кёнсу, — закидывая очередной кусок сырого кролика в рот, сказал ему когда-то Чонин. — Разве ваш вид не предполагает жизнь охотой? — Отвали, — упираясь лбом в пол и пытаясь ухватиться окровавленными руками хоть за какую-то опору, чтобы не упасть, еле выговорил тот. — Лучше принеси полотенце. То, что Чонин был прав, отрицать было глупее, чем вовсе не думать об этом. Жизнь среди людей, нежелание просыпаться голым в грязи и крови животных где-нибудь у подножья горы под ветками и листьями, стабильная работа и жильё — всё это повлияло на то, что Кёнсу попросту забил на собственную волчью сущность и решил, что быть обычным человеком намного приятнее, даже несмотря на то, что иногда волк берёт своё и ему приходится идти на очередную охоту или попросту стоять, как дурак, на мелководье реки в заказнике и ловить рыбу. Быстро отмыться от запаха мокрой псины получается не всегда. — Ну так что? — спрашивает Чонин, в очередной раз забирая сырой кусок мяса из-под чужого ножа. — Обратим его? — Даже не думай. — Да ладно тебе, Кёнсу. Он же спортсмен, его сила увеличится в несколько раз, подумаешь, месяц или два будет учиться, как ей управлять. У него будет целых два наставника. Укус — это подарок. — Ты бы ещё цитатами из «Сумерек» заговорил. Наверное, с этого момента Кёнсу для себя решил, что даже несмотря на приближающееся полнолуние, он будет стараться как можно больше времени проводить с Чунмёном. Глупая непрошеная ответственность за чужую жизнь взыграла на фоне того, что Чонин захотел взять всё в свои руки, и не факт, что какая-нибудь из их встреч не закончится своеобразным «подарком». Кёнсу этого боится. Звать Чунмёна куда-то гулять было довольно странно, но через пару встреч вошло в привычку. Они сходили в кино на отстойный боевик, поели в ресторане и для себя Кёнсу называл это «помощью в терапии», когда для Чунмёна это было похоже на зарождение дружбы. Честно говоря, Кёнсу и правда привык к нему и в какой-то момент ему показалось, что фраза Чонина «ревнуешь?» выбилась у него на подкорке и периодически жжётся каждый раз, когда Чунмён глупо шутит или улыбается, рассказывает про свои тренировки или просто молча наблюдает за закатом в такой редкий погожий вечер, когда плотные облака не застилают всё небо, а очертания гор на том конце гавани видны куда лучше. В какой-то момент Кёнсу хочется задать себе вопрос, профессионально ли вести себя вот так с пациентом или он просто всё себе надумал из-за разговора с Чонином? Правду говорят, что каждому психологу нужен свой, только вот Кёнсу ещё не успел им обзавестись; пока что у него есть демон на левом плече в виде закадычного не то друга, не то врага, который решил бесплатно подработать мерзким внутренним голосом, что теперь везде его преследует, даже не находясь рядом. Однако даже этот надоедливый голос не помешал в какой-то момент замечать мимолётные прикосновения к своим пальцам, мягкие взгляды в свою сторону и ужины у него дома даже когда сеанса не было. Это правда не совсем профессионально, но Кёнсу хотелось бы верить в то, что это эффект его заботы и ограждения от возможного влияния Чонина, ведь чем ближе полнолуние, тем ярче становятся ощущения. Кёнсу надеется, что с ним ничего не случится. — Знаешь, — Чунмён стоит на пороге и завязывает шарф. Они провели очередной вечер вместе, обсуждая тренировки и просто болтая на какие угодно темы, которые только удавалось найти. Жена Минсока позвала их на следующей неделе на барбекю, сказала, что будет здорово собраться вчетвером и посидеть в хорошей компании, поэтому одной из насущных тем было то, что они могли бы приготовить и принести туда, чтобы не слишком сильно нагружать их подругу. — Что? — Кёнсу смотрит на него внимательно, осторожно принюхиваясь, нет ли рядом запаха Чонина. Это почти превратилось в паранойю. — Я знаю, что это довольно странно, но мне в последние две недели стало намного лучше. Даже кошмары снятся уже не каждую ночь. Тренировки стали легче — меня даже, возможно, возьмут в команду на плей-офф, и я думал отблагодарить тебя по-особенному, поэтому не хотел бы ты как-нибудь… Он запинается на секунду, глупо ероша волосы на затылке, а сердце Кёнсу, кажется, пропускает удар. О нет. — …пойти со мной на свидание? — продолжает Чунмён. — Конечно, — быстро отвечает Кёнсу, не успевая подумать о том, какую ответственность берёт на себя. — О, — Чунмён, кажется, тоже удивляется, но тут же расплывается в тёплой улыбке. — Это отлично! Я напишу завтра, куда мы пойдём, ладно? До встречи, Кёнсу. И он выходит прежде, чем Кёнсу прощается с ним в ответ. Это всё немного странно и непривычно. У него в голове не укладывается, как так вышло, что в попытках отгородить Чунмёна от Чонина и его глупых планов они начали испытывать друг к другу настолько тёплые чувства, чтобы пойти на свидание. Это не совсем то, чего Кёнсу добивался, но, в принципе, вполне неплохой вариант, правда, если у них что-то и выйдет, то придётся передать Чунмёна как клиента кому-нибудь другому или всё-таки отдать на психотерапию, чтобы кошмары окончательно исчезли. Но этот вариант рассматривать пока слишком глупо. Кёнсу даже не уверен, что это всё не из чистой благодарности. Он размышлял о значении и верности своего поступка и действий Чунмёна, пока мыл посуду после ужина и так по-глупому счастливо улыбался, будто сам до конца понимает собственные мотивы и чувства. А потом раздался звонок. — Да? — Кёнсу взял телефон, прижимая его плечом к уху, чтобы параллельно домывать тарелки. — Я не удержался, — раздался голос Чонина на другом конце трубки. — Что? — Решил подкинуть твоего друга до дома, но не удержался и повёз его в Нью Брайтон, а потом укусил. Не рассчитал, правда, у тебя не так много времени. Спасёшь его? *** Чунмён чувствует только боль во всём теле, когда ему удаётся открыть глаза. Он слышит звуки работающих медицинских приборов, запах лекарств по всему помещению и жмурится от того, как светло в комнате от всего белого. Сначала он даже не сразу понимает, где именно находится, но, когда видит протянутые к его венам нити капельниц, он сразу же понимает, что происходит. Чунмён хочет повернуться, но шея так сильно болит, что единственное, что он может сделать — периферийным зрением отметить силуэт человека возле окна с накинутым на плечи белым халатом. Кёнсу? — Тише, — не он, Чонин. — Ты, оказывается, так любишь жизнь. — Что… что произошло? Чонин без просьб подаёт стакан с водой и трубочкой, поднося его к чужим губам. — Я предложил тебе поехать в Нью Брайтон, тогда обещали падение звёзд, красота, — он объясняет всё осторожно и медленно, чтобы Чунмён успевал переваривать полученную информацию. — Мы сидели на пляже, я отошёл позвонить Кёнсу, хотел предложить ему тоже приехать — такое ведь пропускал, домосед этот, а тут из ниоткуда появился волк и напал на тебя. Белый такой, как скалистый, о котором я тебе говорил, только не очень понятно, что он там делал… Чунмён хочет подержаться за голову от того, как она начала трещать, но не может это сделать, и только вздыхает, морщась от боли во всём теле. В голове всплывали непонятные отрывки того вечера. Вот они правда сидят, смотрят на звёзды, потом скомканное нападение: он помнит большие когти, массивные лапы и зубы вперемешку с вонью из пасти, а потом — вспышку боли и много-много красного (то ли его кровь, то ли его кожа, то ли одежда), всё остальное, казалось бы, придумал его больной мозг, уже находясь на грани гибели. В предсмертном бреду ему показалось, что Кёнсу и Чонин долго ругались, потом появилось два волка и было ещё больше крови, рычания и воя, а потом ему показалось, будто один из волков, с непонятной серо-рыжей шерстью подошёл к нему и начал обнюхивать руку, будто стараясь забраться под неё, положить себе на большой и мокрый нос, а потом была ещё одна вспышка боли и смутно знакомый голос произнёс что-то невнятное, чего Чунмён уже не слышал. Наверняка это был очередной кошмар. — А где Кёнсу? — спросил он тихо, наконец осторожно повернувшись к Чонину. Тот был в пластырях и повязках: скорее всего, тоже попал под нападение волка. — Ох, — Чонин прикрыл ладонью рот, — прошла неделя с тех пор, как ты здесь оказался. Кёнсу тогда приехал, вызвал нам двоим скорую. Он был тут с тобой дня два-три, а потом… Видишь ли, возникли непредвиденные обстоятельства и ему пришлось уехать в Испанию. Но зато он оставил тебе цветы. Я сегодня забрал их для тебя. Чонин поднял с прикроватной тумбы кувшин с водой и небольшим букетом из жёлтых роз, таких, что растут на клумбах возле дома Кёнсу. Чунмён не любил розы, да и жёлтый тоже, но, наверное, у этих цветов было какое-то особое значение. Возможно, Кёнсу лично их срезал и сам сделал букет, возможно, он хотел подобным образом извиниться, что не может быть рядом. Возможно, попрощаться. — Я ему потом напишу, — говорит Чунмён. — Не думаю, что это хорошая идея, — вздыхает Чонин. — Что? — Ничего, пока отдыхай. Потом разберёшься с этим, ладно? Чунмён считает, что с этим стоит согласиться. В эту ночь ему не снятся кошмары, только мягкие прикосновения к волосам.