Токийский монстр

      Электронное табло метро осведомляет о прибытии поезда — тянет гнилью и холодом. Плечо покалывает от вчерашних изнурительных тренировок, пусть они просто прогнали альбом пару раз и помогли перетащить аппаратуру в зал.       На улице осень, и это, в принципе, не греет душу — ни физически, ни ментально. Прогноз погоды показывает жалкие десять градусов и грозовую тучу в середине обеда. Эйта хмурится — хотел в обед выпить кофе с одногруппниками.       Телефон вибрирует в кармане вполне себе ожидаемо. Парень наблюдает за прибытием металлического монстра, что со скрипом и лязгом останавливается, распахивает тяжёлые застеклённые двери в вагон.       У Семи выбелены волосы девятипроцентным оксидом, и они развеваются под потоками ветра, что нагнало метро; тёмные кончики щекотят щёки, и это малость приятно. Юноша сжимает холодный корпус электронного гаджета в кармане, и к его руке приваливается металлическая зажигалка, обжигая своим нестерпимым пламенем.       На первую пару ехать нет абсолютно никакого желания, и это желание ни разу не появлялось за все три года обучения. Но никто спрашивать и не собирался, хотят ли студенты в восемь тридцать начинать занятия, поэтому тащиться всё равно приходится.       Эйта заталкивает своё невыспавшееся и бледное тело в забитый вагон — люди беснуют и снуют туда-сюда, создавая бесконечный поток, и от этого появляется ощущение тошноты. Парень прикрывает глаза, вполне удобно устраиваясь посередине вагона, и несколько расслабляется от давления с каждой из сторон. Он укладывает ладонь на верхний поручень, другую опускает на сумку, безвольно высящую на плече, и прислушивается к звукам: неподалёку девчачьи глоса обсуждают новеньких в классе, более взрослые толдычат про вышедший из строя светофор около дома; всё с тем же скрипом задвигаются тяжёлые двери кабины, и метро трогается; рядом с ухом жужжит комарик, и его приходится лениво отпугнуть рукой.       До следующей станции ехать совсем ничего, но студент успевает зазевать до того, как вагон вновь распахнётся; только когда большая часть толпы начала активно продвигаться к выходу, а новая стекаться внутрь, парень очнулся, ощущая что-то там ощущая. Его снесли к стенке, в один момент прижав к холодному стеклу, и тогда пришлось сделать последний и судорожный вдох прохладного воздуха, исходимого из раскрытого входа. Около десяти секунд в неудобной позе дали о себе знать в виде ощутимого щелчка в десятом позвонке, после чего пришлось великими усилиями её менять — изворачиваться под давлением людей, прижимая к боку несчастную сумку, и теперь смотреть в прозрачное стекло напротив, наблюдая за лениво сменяющейся темнотой.       Тяжёлые веки непроизвольно соприкасаются друг с другом, и телефон в кармане вновь вибрирует; сердцебиение успокаивается на несколько тонов, и парень медленно переходит в ленивую полудрёму, уникальную способность студентов. В купе всех событий дышится вполне спокойно и уютно, но новое торможение состава вынуждает приоткрыть глаза, ощущая спиной продвижение людей.       Ощутимый тычок в спину выбивает из равновесия, заставляя корпус поддаться вперёд и впечататься в холодное стекло, а переносицу не совсем приятно столкнуться с чужой рукой, появившейся из неоткуда. Эйта приглушённо шипит — в его утренние планы входило добраться живым до универа, отсидеть пару и свалить, а вечер таким же живым вернуться домой. Нет перебитого носа. Нет чужой руки.       Нет ничего лишнего.       — Прошу прощения, — тянет улыбающийся рот, вероятнее всего, компаньон запястья, и Семи приподнимает голову, кося на него взгляд: вытянутые и худые пальцы, обтянутые чёрными кожаными перчатками, скользят по поверхности стекла и формируют кулак, а глаза неотрывно за этим наблюдают. Что за выбивающиеся из списка эмоции. — Не ушиблись?       Светловолосый молчит, напряжённо смотря вперёд, и осведомляет в том, что жив, только лишь тяжёлый вдохом. Случайный пассажир усмехается, устраиваясь на месте, куда его протолкнула толпа, и, вероятно, ни капли не огорчается. Парниша перед ним кажется совсем немного ниже его самого, но вплоне себе выделяющиеся крупные плечи могут говорить, что он всё же старше. Светлые волосы на затылке смешно спутались при столкновении, но касаться незнакомец не торопится, сутуля свой худощавый стан над жертвой.       Проходит ещё около пяти минут, прежде чем чужой голос снова начинает произносить слова.       — Вы очень похожи на моего давнего товарища, — рот не собирается затыкаться. Семи наконец отвлекается от созерцания чужого запястья, и оно вмиг пропадает, упираясь неподалёку в стекло для опоры. Он прикрывает глаза, чтобы забыть это недоразумение и привести больную голову в порядок. Широкие плечи делают несколько круговоротов назад для разминки — теперь очередь созерцать незнакомцу. Но тот не теряется, перехватывает пустую сумку на другое плечо, оставляя её безвольно висеть, и слегка склоняется вперёд, всё тем же плечом сталкиваясь с более крепким. Белобрысый мгновенно шугается — сворачивает свою разминку, зажимаясь внутрь.       — Прошу прощения, — слышится третий раз за утро одним голосом, — я нарочно. Некомфортно? — язык, кажется, и не отдаётся отчёту голове, просто треплется на ветру. Его владелец совсем не огорчён, он сам наклоняется к своему немногословному собеседнику, вновь специально задевая своим плечом чужое. Он давит яд на губах, ведь его молчаливому новому другу зажиматься некуда и бежать, собственно, тоже, но для частоты эксперимента он опирается второй рукой о стекло с другой стороны, загоняя того в тупик. Со стороны создаётся впечатление, будто старшеклассник загоняет понравившуюся девушку в угол.       Эйта срывается с места, как только представляется возможность. Когда поезд тормозит, он проскакивает под руками, спешит к выходу и вылетает на неизвестной остановке, бежит ещё пару метров, будто опасаясь преследования. Ведь действительно опасается, что его нагонят; схватят за ворот и сладостно низко произнесут на самое ухо: «По-пал-ся». Да, именно по слогам. По крайней мере, именно так звучит эта сцена в голове.       Вся Земля надеется, что эта сцена больше никуда не просочится, особенно в реальность — так и умрёт в закоулках больной фантазии. Он просто музыкант — простите человека, ради Всевышнего.       Семи одёргивают за плечо, и он оборачивается, немного расслабившись, но в это же мгновение сердце ухает обратно в пятки — перед носом снова эта ядовитая улыбка, эти запястья в чёрный кожаных перчатках. Пробежку на сегодня Эйта не планировал, но он вновь срывается с места, и на этот раз бежит быстрее, дальше, кюветами и петлями, чтобы никакой маньяк не догнал. «Что он делает?» — проносится в голове незаметно. «Ты придурок» — останавливает, бьёт кувалдой по затылку.       — Сразу понял, что спортсмен, — тяжёлым шёпотом доносится сбоку, и блондин отдалённо думает: «Мать вашу». А потом, выпрямившись и сделав шаг вперёд, встречается с вытянутой рукой, которая преграждает путь. — А-та-та.       — Ты же кофе хочешь? — прямо смотрит гитарист, хмуря брови. Красноволосый непонимающе выгибает бровь, но согласно кивает. — Тогда пошли. Неподалёку кафешка есть.       «Маньяк» непонимающе светится, но убирает руки. Не удирают же с такими словами.       Семи с недовольным фырком думает, что тот уже ему не нравится: «Настойчивый».       Вау.       — Я Тендо, кстати! — догоняет ушедшего было на пару шагов парня монстр токийского метро, привлекая внимание своими длинными ручищами.       — Мг, — угрюмо бурчит.       — А ты-ы, спортсмен?       — Я не спортсмен. Семи.       — М-м. Семи-Семи?       Эйта хмыкает, убирая руки в карманы.       —Токийский монстр.