Moriró da Regina

– Дамиано, прошу, посмотри на меня. Я слышу своё имя далёким отголоском, похожим на эхо, хотя собеседник находится прямо напротив меня. Отвожу взгляд от своих дрожащих рук, нервно теребящих кольцо с дешёвой позолотой – единственное, что осталось от неё, – и смотрю прямо в глаза тому, кому поручено допросить меня. Его полицейская униформа должна навевать ощущение спокойствия и защищённости, но мне по-прежнему страшно. Может быть, потому что мысленно я нахожусь в том моменте, когда всё произошло. Что было после него – не помню. Раз за разом прокручиваю в голове, словно пластинку, лишь тот момент. Помещение для допросов похоже на камеру пыток. Моральных. Я не помню, как оказался здесь, не помню даже, арестовали ли меня. Всё, что произошло после того момента, перепуганный мозг вполне успешно забыл. Наверное, надеялся, что так мне станет легче, но мне не стало. Перед тем, как что-то сказать, полицейский смотрит пронзительно, будто пытаясь прочитать, что творится у меня в голове. Проблема в том, что там творится хаос, в котором я и сам не в состоянии разобраться. – Сможешь ответить на последний вопрос? Хочу съязвить, спросив «А разве у меня есть выбор?», но слова так и не слетают с онемевшего языка, и всё, что я могу сделать, – лишь коротко кивнуть и успокоить себя мыслью, что всё уже почти закончилось. – Кем для тебя была Марлена де Амато? Мой ответ удушающим комом застревает в горле. Боюсь ошибиться и соврать не столь полиции, сколь себе самому. Иронично, но за всё время, пока мы были знакомы, я так не узнал, кто такая Марлена. И уж тем более не разобрался, кто она для меня.

***

Тремя месяцами ранее Лето только начинается. На улице уже давно стало тепло, но осознание того, что впереди три месяца прекраснейшей поры, приходит лишь с наступлением первого июня. Как ни странно, в этот раз не хочется ничего планировать, не хочется ставить никаких целей, из-за обдумывания которых будет трудно спать по ночам. Единственное, чего действительно хочется, – посвятить это время музыке во всех её проявлениях. Напевать давно знакомые и только что придуманные мотивы; слушать, как стучит сердце в такт с ударами Итана по барабанам; любоваться Викторией, полностью отдающейся игре от начала и до конца каждой песни; наблюдать, как Томас всё смелее проводит длинными пальцами по струнам, окунаясь в мелодию и раскрываясь совершенно с новой стороны. Мы все пока что только раскрываемся. Узнаём, на что способны, и что с этими способностями можно сделать. Улицы Рима стали для нас одной сплошной сценой, а проходящие мимо люди – благодарными слушателями. Их аплодисменты согревают душу и вселяют надежду, что музыка, которой мы отдаёмся с головой, имеет смысл и будущее. Небольшое окно открывает вид на тихую залитую солнцем улочку, по обе стороны окружённую старыми домами. Я приветственно машу рукой старенькой соседке, вышедшей на балкон, и закуриваю первую за день сигарету, выпуская дым в воздух утреннего Рима. С кухни доносится дурманящий запах кофе – видимо, Итан решил позаботиться о лёгкости нашего пробуждения, хотя часы показывают, что утро для людей занятых уже давно наступило, а в такое время просыпаются либо лентяи, либо артисты. Пойти на кухню прямо сейчас я не могу – Вик снова сделает мне выговор по причине курения в помещении. Поэтому сначала докуриваю сигарету и лишь после этого направляюсь к Итану. Он только что из душа, о чём свидетельствуют ещё влажные волосы, аккуратно лежащие на оголённых плечах. Рассмотрев в этом зрелище невиданную ранее эстетику, любуюсь дольше обычного, так и оставшись стоять у двери. – Если я промахнусь и разолью кипяток, это будет на твоей совести, – смеётся Итан, когда замечает мой взгляд. Я, не намереваясь оправдываться, спрашиваю первое, что приходит в голову: – Помощь нужна? – Нет, я уже справился. Но можешь разбудить Томаса и напомнить Вик, что вода не бесплатная, и пора бы уже вылезать из душа. – Слушаюсь, капитан, – отвечаю я и направляюсь дальше по коридору. Томас очень смешно спит – это я заметил в первую же ночь, как только мы все съехались. Мне всегда было тяжело засыпать на новом месте, и в ту почти бессонную ночь я не придумал ничего умнее, кроме как заглянуть в комнату к Вик и Томасу и узнать, вырубились ли они так же легко, как Итан, нагло присвоивший себе наше совместное одеяло. Раджи похож на кота, развалившегося под ласкающими бледную кожу лучами солнца. Волосы щекочут лоб и лезут в глаза, и он, всё ещё балансируя между сном и реальностью, не очень удачно откидывает их рукой в сторону. Я не сдерживаю смешок, и он окончательно просыпается. – Доброе утро, – говорю я и падаю на его кровать. – Это моё личное пространство вообще-то! – возмущается Томас. В следующий момент в меня летит подушка, от которой мне чудом удаётся увернуться, и по стечению обстоятельств эта же подушка попадает в только что вошедшую в комнату Викторию. Де Анжелис одаряет нас обоих суровым взглядом, но продолжать битву не собирается. – Только проснулась, никому никакого зла не успела сделать, а тут… – она в шутку начинает читать нотации, но по её взгляду понятно: не злится – умиляется. – Эй, у тебя рана на ноге кровоточит, – замечаю я, увидев пару царапин чуть ниже её колена. Вик смотрит сама и убеждается в моих словах, но отмахивается, говоря: – Да это мелочи. Поцарапалась бритвой. До свадьбы заживёт. – Ну уж нет, – твёрдо говорю я и подхожу к Вик, наклоняясь, чтобы позволить ей запрыгнуть мне на спину. – Быстрый и качественный транспорт «Дамиано Давид» мгновенно доставит раненную синьору к аптечке на нашей кухне. Так мы, смеясь и едва не ударившись о дверь, выходим (выезжаем?) из комнаты. За нами, понимая, что спать до обеда не получится, плетётся Томас. Пока Итан ищет аптечку, я опускаю Викторию на ближайший стул, а сам сажусь на пол рядом с ней, чтобы было проще дотянуться до раны на её ноге. Она наблюдает за происходящим с улыбкой и интересом, а я люблю доказывать ей, что съехаться с тремя на первый взгляд беспомощными парнями было не таким уж плохим решением. Вик шипит сквозь зубы, когда вата с перекисью касается царапин. Я, вспоминая, как это делала мама, когда в детстве я возвращался домой с улицы с разбитыми в кровь коленями, дую на раны, надеясь, что это облегчит боль. Облегчить, может, и не облегчило, зато рассмешило знатно. – Иди сюда, мой личный доктор, – Вик, смеясь, обнимает меня и целует в макушку, при этом чуть не свалившись со стула. Наш поздний завтрак проходит за обсуждением всяких глупостей: от споров, кто будет готовить ужин (обед так или иначе будет заменён перекусом в кафе в перерыве между насыщенной деятельностью уличных музыкантов) до рассказов о том, кому что приснилось. Самые красочные сны, как оказалось, у Томаса. По ним хоть книжки пиши, честное слово. Мне же всегда снится что-то непонятное, размытое, о чём на утро вспомнить невозможно. Потом мы берём гитары и импровизированные барабаны и выходим на улицу, по дороге здороваясь со всеми соседями и приглашая их пройтись сегодня по центральным улицам, где мы будем петь. Оживлённый город встречает нас толпами туристов и местных, безоблачной погодой и витающим в воздухе чувством свободы. Поиски локации, где можно расположиться до вечера, никогда не занимают много времени: у нас есть несколько давно облюбованных мест, в одно из которых мы и направились. На улице, ведущей на центральную площадь, всегда много прохожих, готовых остановиться хотя бы на несколько минут и насладиться живой музыкой. Первое, что я замечаю, – непонимание в глазах Итана, вдруг остановившегося посреди улицы, когда мы уже почти дошли. Проследив за его взглядом, вижу, что наше место уже занято. Толпа восторженных слушателей окружила кого-то, кого за их спинами было невозможно разглядеть, поэтому я, недолго думая, предлагаю ребятам подойти ближе. Чем ближе мы подходим, тем отчётливее слышен мелодичный звук скрипки, который в умелых руках девушки превращается в мелодию, которую не грех назвать по-настоящему завораживающей. Она будто пропускает музыку сквозь себя, добавляя в неё частичку своей души, и поэтому скрипка звучит так чувственно: моментами радостно, моментами тревожно. Останавливаемся, заслушавшись. Я слышу скрипку далеко не первый раз в жизни, но именно эта игра с первых секунд оставляет на сердце отпечаток. Запоминается, врезается в память так, что забыть её нельзя, да и не нужно. Хочется, чтобы музыка не останавливалась, чтобы длилась вечно, шла в ногу с жизнью, будучи верным спутником на всех её этапах. Со мной такое впервые – влюблённость с первого мгновения. Девушка, закончив играть, низко кланяется под аплодисменты собравшейся публики. Отбрасывает с лица непослушную прядь тёмных кудрявых волос и улыбается так искренне, что невозможно не улыбнуться в ответ. В её глазах горит огонь, способный зажечь что угодно, будь то нежные струны мелодичной скрипки или чьё-то сердце. Девушка упаковывает скрипку, собираясь уходить, а слушатели начинают расходиться, не прекращая хвалить её игру. Я не могу сдвинуться с места, так и застыв с немым восхищением в глазах. – Подойдём ближе, скажем, что она прекрасно играет. Ну же, музыканты должны поддерживать друг друга! – Вик, не менее растроганная музыкой незнакомки, тянет меня за руку, и вскоре мы оказываемся совсем близко к ней. Я не сразу соображаю, что нужно что-то говорить: в голове до сих пор звучит завораживающая мелодия, а взгляд не отрывается от её исполнительницы. То, что она делает, – искусство. И сама она – тоже искусство. – Это было невероятно! – к счастью, Вик всегда знает, что сказать. – Настолько цепляюще, боже, я думала, что расплачусь! – Да, я тоже в восторге, – попытавшись прийти в себя, говорю я. Девушка, не ожидавшая такого внезапного наплыва комплиментов, закрывает волосами едва заметный румянец на щеках. – Спасибо большое. А вы, как я вижу, тоже музыканты? – спрашивает она, заметив гитару в руках Вик. – Именно. Поэтому наша оценка более чем объективна, – смеётся де Анжелис. – Повторюсь, ты была на высоте. – Засмущали девушку, не стыдно вам? – с шутливым упрёком говорит только что подошедший Итан, а потом обращается к ней: – Как зовут вас, талантливая синьора? Она, не прекращая улыбаться, отвечает: – Марлена.