Keep silence

— Вот это да, — удивился Слава, когда Антон, вернувшись к парте, водрузил на неё другую книгу, — Ты с Сэлинджером закончил уже? — Вроде того, — отозвался Антон. Книга его тронула, но, стоило заметить, что она не впечатлила его так сильно, как он на то рассчитывал, когда начинал читать. Однако всё равно она стоила того, чтобы прочесть её. Антон бросил на Славу смешливый взгляд, — А ты что, всё с «Тихим Доном» возишься? — Как будто ты другого ждал от четырех томов? — проворчал Слава, а потом потёр виски, — Это какой-то кошмар… Антон сочувственно на него глянул: — Тяжело? — Мягко сказано, — пробормотал Слава, потирая глаза, — Эпопея — это вообще не моё… Герои так стремительно меняются, столько сюжета, и это всё огромными пластами друг на друга… Шолохов, очевидно, не моё… Антон, усевшись рядом с ним за соседний стул, подпер щеку ладонью. — Если тебе от этого станет легче, то моё положение сейчас такое же тяжкое, как у тебя. — Что ты говоришь? — усмехнулся Слава, — Удиви меня. — Тут и говорить нечего, — Антон кивнул головой на собственную книгу, и со стороны Славы раздался удивленный смешок, пока он разглядывал первый том «Войны и мира», который принадлежал Антону. — В таком случае, я далеко от тебя ушёл? — Слава самодовольно ухмыльнулся, и Антон, фыркнув, не дал ему спуска: — Не спеши нос задирать. Я до этого ещё «Над пропастью во ржи» прочитал, так что один-ноль. — Требую пересмотр решения, — Слава, тихо посмеявшись, покачал головой, и Антон хмыкнул: — Лучше потребуй терпения себе. И мне заодно, — он раскрыл книгу и чуть пролистал вперед, серея от пестрящих вдоль и поперёк французских вставок, — Потому что мне уже это не очень нравится… — Ну, как ты уже сказал, — Слава описал воздушные кавычки, чуть сфальцетив, — «Если тебе от этого станет легче»… — Я так не разговариваю! — возмутился Антон, и Слава неуклонно продолжил: — Со стороны всё слышится иначе, — Антон, выгнув бровь, красноречиво посмотрел на него, и Слава, выжидающе кивнув, бросил с вызовом, — Что взгляды такие бросаешь? Я от своих слов не отказываюсь… — Так, ну это просто невозможно… — с улыбкой фыркнул Антон, готовясь уткнуться в свою книгу, но Слава, чуть повысив голос, с придыханием от смеха произнес: — Ты дашь себя спасти или нет? — От тебя? — Антон посмотрел на него боковым зрением, как Слава обычно глядел на него. Это здорово лишало уверенности: казалось, что Антон говорил о чем-то не очень существенном, если к нему даже не поворачивались, а сверлили взглядом вот так: вполоборота. — От меня, — с усмешкой кивнул Слава, а потом продолжил более непринуждённо, — У меня тетрадь по литературе осталась. Там два класса вместе идут, но девятый тебе, думаю, не нужен… Так что, тебе нужны конспекты по роману-эпопее, — пафосно заговорил он, поднимая глаза к потолку, — Льва Николаевича Толстого — «Война и мир»!.. — Ладно, прекрати, перебарщиваешь, — чуть улыбнулся Антон, а потом, призадумавшись, кивнул, — Но если бы ты действительно мне одолжил свою тетрадь, я был бы очень благодарен… — Ох, как приятно это слышать, ты же обычно всегда ерошишься, — прищурившись, протянул Слава. — Да-да, не начинай, — Антон закатил глаза, — А когда тетрадь принесёшь? — Завтра принесу, бездушный. Вот только одно от меня нужно, только одно, — с прискорбием покачал Слава головой. — Неправда, — Антон ухмыльнулся, — Ещё ты приносишь чай. У Славы снова появился дьявольский блеск в глазах, и он уже открыл было рот, чтобы обрушить на Антона все то, что он думает об этом его «Ещё ты приносишь чай», как в библиотеку впорхнула Алиса и тут же подлетела к их столу, вновь обдав Антона шлейфом своего аромата. Её чашка стояла на привычном месте, и Антон даже прикрыл её ладонью, чтобы Алиса не снесла её в порыве блистательных эмоций, которые переполняли её и так освещали лицо, что Антона это всё ослепило ещё с самого порога. — Он отпустил меня с четверкой! — прощебетала она, усаживаясь на свой стул. — Кто? — не понял Антон, пододвигая к ней чашку, и Алиса тут же схватилась за неё, отпивая сразу половину и уже начиная болтать ногами. Иногда Антона нервировала эта её неусидчивость, потому что казалось, что едва только Алиса приходит в библиотеку, Антон становится хомяком в колесе. Постоянное движение. Она ещё и бормотала постоянно что-то себе под нос и могла собой заменить целый муравейник, своими вечно движущимися пальцами, дрыгающими ногами, подпрыгивающей коленкой… Иногда ей не хватало Славиного спокойствия. — Андрей Владимирович! — сияя, она вытащила свой небольшой альбомчик, — Я смогла подать два раза из шести, о-очень-очень долго просила его, и он все-таки поставил четыре… Андрей Владимирович был единственный, наверное, преподаватель, с которым у Алисы были проблемы и на которого не действовало её обаяние или блестящий взгляд карих глаз. Третья четверть через пару недель уже закончится, поэтому начиналась сумасшедшая беготня с долгами. Алиса даже начала заглядывать к ним на физкультуру, где под свистки Андрея Владимировича то бегала вдоль конусов, то прыгала на скакалке, где уже на третьем прыжке её лицо сливалось по цвету с волосами. " — Ты слишком пыжишься» — шепотом сказал ей Антон, проходя мимо неё, пока она пыталась отдышаться. — Ещё бы я не пыжилась, дорогой мой! — зашипела Алиса, даже стегнув скакалкой по полу и при этом пытаясь отдышаться, — Я поднимаю своё тело над землей!» Этими же раздутыми аргументами она пыталась убедить Андрея Владимировича, однако его не шибко впечатлила такая витиеватость, и свои шестьдесят прыжков Алиса все-таки напрыгала. Слава физкультуру в принципе обходил за пушечный выстрел. — А что ты тогда делаешь с оценкой? — интересовался у него Антон, и Слава, стараясь не терять короны и не выглядеть сконфуженно, бормотал: — Читаю учебник и сдаю ему билеты. — Какой ужас, — не сдержался Антон, а потом покатился со смеху от его красноречивого взгляда. Было уже десятое марта, через пару недель они все уйдут на заслуженные каникулы. Многое ли успело поменяться в жизни? На самом деле почти ничего. Восьмое марта Антон провёл дома, смог раскошелиться на пару цветочков для мамы, что так её умилило, что она расцеловала Антона в обе щеки. Она это делала настолько редко, что его будто отшвырнуло в детство. Оля так же не преминула похвастаться подарками, которые мальчики им подарили в школе. И делала она это уж очень самодовольно. В особенности из-за скептического взгляда Антона, который рассматривал блестящие тетрадки и ручку с печатью, которые Оля им демонстрировала, расхаживая по кухне так, словно сегодня они с мамой — королевы мира. — Так и есть, — мимоходом говорил ему папа, — А мы с тобой на наш праздник обходимся носками. Но едва слышал мамин голос, так подрывался идти помогать ей или демонстрировать восторг, разглядывая Олины презенты. — Такую и я могу купить, — фыркнул Антон, когда она показала ему тетрадку с Ариэль. — Но не купил же! — гаркнула Оля. — Ты скоро переходишь в пятый класс, это вам все не нужно… — Антон по привычке было потянулся к её щекам, чтобы потискать, но Оля успела убежать. Если брать, как мужской коллектив в его классе отмечал восьмое марта и поздравлял девочек, то там всё было сложнее. Он прилежно скинулся вместе с остальными парнями на розочки и конфеты для девочек. Если бы всё было, как прежде, конечно бы он вручил розу Полине, как это сделал Бяша с Ромкой. Но что есть, то есть, и он, стараясь искренне улыбаться, презентовал подарок Кате, которая, бросив на него внимательный взгляд, поджала понимающе губы и кивнула. И даже по плечу ладонью мягко прихлопнула, будто выражая поддержку. Тогда он одними губами произнес: «Спасибо», всё равно чувствуя себя немного паршиво. Косвенно, но Антон добился своего: его оставили одного, и он набирался сил, сидя в одиночестве и больше не чувствуя на себе ни Ромкиных взглядов, гневных, ни Полининых — огорчённых. Он видел по лицам одноклассников, что те хотели вмешаться, понять, в чём дело. Катя терялась всякий раз, когда она пересекалась с ним в компании Полины и не могла выдавить из себя «Привет», только нерешительно кивала Антону. Что грело ему душу — класс, так резко его невзлюбивший, оказывал ему поддержку. Они не ополчились против него, как это могло бы быть. Он даже думал, что так и будет, однако ничего такого и близко не произошло. Полина, Ромка и Бяша не остались без поддержки, но и Антон не чувствовал себя козлом отпущения. Тихон исправно пожимал ему руку, и ему было плевать, находился ли Ромка рядом в тот момент или нет, Арина ему улыбалась, помогала с английским на перемене, Настя обсуждала с ним домашнюю работу по литературе, а Женя — исправно звал пообедать в столовую и, даже зная, что Антон откажется, всё равно усмехался и говорил «Если что — приходи». Это действительно трогало за душу, давало ему уверенности, чтобы каждый день идти в школу. Несмотря на то, что все уже не так, как прежде, Антон всё равно старался наблюдать за своими бывшими друзьями, пытаться даже визуально узнать, как у них дела. Ромка, например, приобрёл себе свитер. Пока был март, и снаружи все ещё царила прохлада, пусть и начали появляться первые проталины. И Ромка пришёл в школу в свитере, который Антон у него прежде не видел. Бордовый, очень мягкий на вид и, надо признать, он безумно Ромке шёл, так что Антон усилием воли отводил взгляд. Бяша тоже не остался в стороне — подстригся. Он, судя по всему, начал отращивать волосы, оставив свою немного причудливую прическу позади. Он дождался того момента, когда волосы в течение пары месяцев отрастут по всей площади головы и постриг самую густую часть, сравняв их по длине. Выглядел он так не очень привычно, но надо сказать — ему шла эта прическа куда больше предыдущей. Полина так вообще со временем будто чахла. Её усталость была заметна уже не только её друзьям, но и преподавателям, которые, видя встрепанный вид Полины и её вымотанное лицо, обходили её стороной при общем опросе. Антон заставлял себя смириться с тем, что они друг с другом уже не близки. Отводил себя в сторону от мыслей, которые крутились в его голове и изматывали его тем, что «Как прежде уже не будет». Тоска по друзьям со временем притуплялась, неловкость перед Ромкой и Полиной отступала, Антон научился с этим справляться, вовремя отвлекаться, если горечь резала по сердцу. Он старался быть невозмутимым, непоколебимым. И у него получалось. Тот бешеный выброс эмоций, который с ним произошёл чуть больше недели назад, дал свои плоды — Антон выплеснул всё, что в нём сидело, а на место выжженной пустоты пришли другие чувства — усталое, но спокойствие, покорность, уверенность. Он дал себе плыть по течению и не пытаться всё время брать ситуацию в свои руки. Терапия с Евгением Сергеевичем подействовала. За чуть больше, чем полтора часа, у Антона произошёл такой откат, что он, придя домой, скинул рюкзак, поел, помылся и уснул так крепко, что беспробудно проспал вплоть до утра следующего дня, где его, немного опухшего, встрепанного и растерянного, поднял папа. В тот вторник Антону будто умыли лицо: он пришёл в себя, взглянул на ситуацию под другим углом. Всё уже случилось, всё было сказано — но ему нужно было двигаться дальше. Это как в стае испуганных сайгаков — если остановишься, то тебя задавят. Поэтому Антон старался не оглядываться назад. Не поступать по наитию, как вздумается, конечно, но и не анализировать каждый свой шаг, иначе он не просто выгорит, а взорвется ещё в мае. Антон следовал собственным установкам. Поэтому теперь он снова был здесь: в библиотеке, с сидящим по левую сторону от него Славой, который незаметно окутывал Антона атмосферой спокойствия и размеренности. Они тихо переговаривались, ели булки, пили чай, иногда посмеивались, как, например, происходило сейчас. У Славы был такой чистый и прозрачный взгляд, что Антон, казалось, мог разглядеть там всё, что угодно. Ему безумно нравилось, что Слава никогда не позволял себе посягнуть на его границы, если видел, что Антон испытывает дискомфорт, никогда не давил на него, а если видел, что Антону тоскливо, уныло — то отвлекал его или шёл к стеллажам, чтобы что-то там проверить, давал время, чтобы прийти в себя. За это Антон был благодарен: он чувствовал себя ни к чему не обязанным, спокойным за своё личное пространство… Иногда он чуть смущался присутствия той же Алисы, например. Но это, к счастью, длилось первые несколько раз, что она приходила в библиотеку. Потом Антон привык к её скачущей коленке, к запаху её волос, к бормотанию и ногтям, которыми она постукивала по парте. Иногда это раздражало, иногда — успокаивало. Успокаивало в том смысле, что она делала это так ритмично, словно пыталась замедлить ход времени. Или подстроить под себя. Она структурировала собственные движения, будь они нервными или навязчивыми, и Антона временами тоже расслабляла эта ритмичность. Он перестал чувствовать себя дискомфортно, потому что чем больше времени Слава и Алиса проводили с ним, тем меньше они старались… произвести определенное впечатление? Вначале Алиса казалась ему уж очень шебутной, однако и она, не считая своего находящегося в движении тела, сидела вместе с ними, что-то зарисовывая и попивая чай с молоком. А Слава будто бы и сам выдохнул, расслабился. Возможно, понял, что Антон не собирается осуждать его за что бы то ни было, а потому дал себе успокоиться. И пусть количество ехидства в его шутках не подубавилось, но сам Слава выглядел раскрепощенно и расслабленно. Вот и сейчас он, бросив ироничный взгляд на Алису, уточнил: — Всё продолжаешь по полю, как козочка, прыгать ради четвёрки этой? — Ну уж точно не билетики учить, — фыркнула Алиса, снова шумно отпив, — И с учебником сидеть в каморке. — А знания лишними не бывают, милая, — хмыкнул Слава. — Физкультура не про знания, — закатила глаза она, — В здоровом теле — здоровый дух, твои мозги тебя не спасут. — А тебя — твои тощие ножки, — ухмыльнулся Слава, а потом покачал головой, — Тебе нужно лучше питаться, я не понимаю, как у тебя сил на норматив хватило? — А я не понимаю, как тебе вежливости не хватает… — проворчала Алиса, и Слава, вздохнув, пожал плечами, а она, кокетливо улыбнувшись, стрельнула взглядом в другую сторону, — Тебе бы у Антона поучиться, уж он-то джентельмен… — Ха, — не выдержав, фыркнул Славочка так громко, что Антон повернул голову в его сторону, смотря недоумённым взглядом, — Не буду ничего говорить, пожалуй. — Это ещё почему? — заинтересовался Антон, подпирая щеку рукой и поднимая брови, — Считаешь, что мы неравные соперники? — Не считаю, конечно, — бесхитростно заявил Слава, нагло заглядывая Антону в глаза, — Просто это Алисина провокация, вот и дело с концом. Алиса поперхнулась чаем от возмущения: — Какая наглость! — Всего лишь правда, — пожал Слава плечами. Антон ни с чем не мог перепутать взгляд, когда человек ищет что-то, чтобы запустить в другого. И именно такой он был у Алисы, пока она пыталась выбрать между ластиком и точилкой. И Слава, видимо, это понял тоже. — Даже не думай, — предупредил он, — Мы не в кабаке находимся. — Ты в кабаке и не был никогда, Гнидин, — ухмыльнулась Алиса, и Слава, быстро взяв себя в руки, вновь уткнулся взглядом в книгу. — Ты всего не знаешь, попрыгунья, — коротко ответил он. — Попрыгунья! — Алиса, вопреки всему, захихикала, привычно закрыв рот рукавами свитера, — Как мячик? — Как Чеховская*, — улыбнулся Слава. Антон, тихо усмехнувшись, уткнулся носом обратно в книгу, в то время как Алиса открыла свой альбомчик, начав там что-то усердно выводить. Спустя чуть больше, чем неделю, сидеть с ними вот так в библиотеке стало привычным. Алиса захаживала всё чаще, оправдывая это тем, что компания Антона её прельщает куда больше Славиной, отчего тот закатывал глаза, а Антон чувствовал себя смущенным такой открытостью и даже дерзостью Алисы. Она ему в целом казалась куда более подозрительной, нежели Слава, однако после Антон понял, что это больше напускное, чем правдивое. Хотя без странностей не обходилось. Например, Алиса зачем-то таскала дополнительные вещи в рюкзаке. Слава обратил на это внимание случайно. Алиса оставила свой рюкзак на соседнем стуле, а сама понеслась в стеллажи: хотела найти себе какую-нибудь легкую книжку — настроения рисовать не было. И Слава, наклонившись над её портфелем, уточнил: — Алиса, а тебе брюки зачем? — со стеллажей внезапно раздалась такая оглушительная тишина, что Антону даже стало не по себе, — Алиса? — Слава, вопреки всему, не выглядел напряженным. Так и беспокойство Антона отступило, когда её недоумевающее лицо показалось из стеллажа, и она уточнила так, будто слышала об этом впервые в жизни: — Какие брюки? Антон прыснул, когда Алиса подошла к собственному рюкзаку и заглянула туда чуть ли не с опаской, а потом произнесла с облегчением и даже с радостью: — Ой, так вот они! — Ты их что, теряла? — выгнул бровь Слава. — Мне мама сказала занести — подшить… Я думала, я их потеряла! — Ты же их каждый день видела, — хмыкнул от смешка Антон, и Алиса непринужденно ему ответила: — С этими скакалочными днями… Я думала, что это форма! Вот в такие моменты Алиса казалась ему страннее всех на свете. Однако он видел и серьёзную её сторону, когда она рисовала или, например, когда говорила с Андреем Владимировичем по поводу зачетов. Кокетство пропадало, пропадало и озорство: она просто спокойно разговаривала, разве что продолжая делать это неусидчиво, перекатываясь с пятки на носок. Но она, как и Слава, раскрывалась для него с разных сторон. Однажды он увидел у неё в альбоме поразительные наброски. Абсолютно другие, не те, что она рисовала на полях своей тетрадки. Вначале Антон не понимал, зачем ей альбом из такой плотной, хорошей бумаги, а потом понял, что она рисует разными материалами. Работы были сделаны и углём, и мелками, кое-где был даже акрил… Это было куда выше его собственного уровня. Антон понял это, когда Алиса решила по-тихому зарисовать его портрет, и сделала это настолько лихо, легко и точно, что он словил жесточайший диссонанс. — Я не понимаю… — пролепетал он, вглядываясь в собственное лицо: Алиса запечатлела даже прядку, выбившуюся из волос завитушкой, — Почему ты вообще тогда рисуешь в мультяшном стиле? Ты… У тебя просто талант… — он покачал головой. — Так и у тебя талант! — она произнесла это без задней мысли и взяла его за руку, будто хотела заверить в этом, — Но ты же не всегда рисуешь… — Ты не права, у тебя намного быстрее и лучше выходит, — он покачал головой и вздрогнул, когда она щелкнула его по кончику носа. — Антоша, дурачок ты, — она вздохнула, — Мы с тобой коллеги: все по-разному работают… Я быстро работаю, ты медленно… За кем гнаться-то? Нам ещё в школе художественной говорили: надо только с собой себя сравнивать. Да Винчи три года «Тайную вечерю» писал, и ничего, все довольны были… — Как у тебя всё просто… — съязвил он, но увидев широкую улыбку Алисы, которая искренне верила в то, что говорит, поинтересовался, — Так все-таки: почему ты не рисуешь так? — он кивнул в сторону собственного портрета. — Мне мультиками рисовать больше нравится, — она потянулась, — У них эмоции поймать проще… — А ты всегда легкие дорожки ищешь, — заметил Слава, не отрываясь от книги, однако на лице его расползалась усмешка. — Я зову сердца следую, — Алиса махнула в его сторону рукой, — А не строю из себя страдальца на скале… Антон прыснул, и Слава слегка пихнул его ногой под столом, мол, «Не предавай меня». И он, кашлянув в кулак, но не скрывая улыбки, больше не стал играть на Славиной тонкой натуре. С того дня взаимодействовать с Алисой стало куда проще. Антон разглядел в ней больше, чем она пыталась продемонстрировать. Как если бы простая комната с цветочками и свечами крылась за дверью с дешевой, но броской позолотой. Она помогала Антону, который никогда ни у кого не учился, со светом и тенью, говорила ему, где лучше подвести, а где получилось слишком жирно: словом, Антон действительно нашёл человека со схожими интересами. А то, что Алиса называла их обоих «коллегами» приятно грело душу, пусть Антон и никогда не рвался в первые художники деревни. На этой почве компания Алисы стала куда более приятной, а Слава, который так же стал более естественным и спокойным, закрепил результат: неловкость исчезла, и Антон стал чувствовать себя среди них комфортно. Конечно, с концами легче ему не стало. Иногда он думал о Ромке. Не мог не думать по понятным причинам. Вспоминал его объятия, в ушах иногда до сих пор звучал его смех. Антон помнил каждую из его улыбок, и то, что сейчас ни одна из них не была обращена к нему — от этого все равно было больно. Иногда хотелось подойти… Спросить, как дела, узнать, как тетя Аня, как продвигается геометрия, потому что Антон часто помогал ему с задачами, а сейчас… Сейчас все по-другому. Да, всего этого хотелось. Хотелось и вернуться, Антон часто оглядывался назад. Он все равно думал, как могло бы быть. Но запрещал себе воображать в слишком далёкую сторону. Просто иногда мысли приходили в голову. Чтобы оградить себя от них, он старался как можно реже оставаться один. Только утром, когда лежал в кровати, и точно так же, но вечером, перед тем как лечь спать. Общество других людей отвлекало его, он забывался, действовало почти как валерьянка, все притуплялось, он успокаивался и как-то больше вовлекался в повседневность. Вначале Антон огорчался, думая, что внаглую использует других людей, чтобы не истощать себя, но спустя какое-то время до него дошло, что такой вариант — правильный. Иначе быть не могло, ему в любом случае будет тяжело, чтобы справиться. Он просто научился жить с этой болью. Притуплять её в компании Алисы и Славы, родителей или Оли или иногда позволять ей выйти наружу, когда он один, в своей комнате. Позволять ей зазвучать, топить себя в этой боли, пока он лежал, готовясь ко сну. — Это правильно, — говорил ему Евгений Сергеевич, подавая чашку с чаем, — Даже так — это хорошо, что ты позволяешь прочувствовать себе все грани, а не обманываться. Антон кивал, улыбался. С сеанса в день рождения Евгения Сергеевича прошло чуть больше недели, но он уже отмечал позитивные аспекты. Тогда он выплакал и высказал абсолютно все. Сейчас ему было намного лучше. Прошло уже с десяток дней, он начал восстанавливаться. Слава не переходил никакие его установленные границы, Алиса — тем более, ведь ей это, казалось, было абсолютно по боку. А большего Антону пока не надо было. И он дал себе эту возможность день за днём заново собирать себя по кусочкам. И, кажется, сделал это уже больше, чем наполовину.

***

— О, ты уже домой? — поинтересовался у него Слава, когда Антон, полностью одетый, вышел из раздевалки. Антон мельком бросил на него взгляд. Слава, как всегда, был одет с иголочки: дубленка, как влитая, шапка, из-под которой едва-едва рыжиками торчали волосы, которые он время от времени усердно пытался заправить. — Да, потихоньку пойду, — Антон, вильнув в сторону, остановился рядом, чтобы толкучка ребят, хлынувших в раздевалку, не мешала их разговору. — А сестра твоя младшая? — удивился Слава, быстро повязывая на себе черный шарф. От этих легких движений до Антона донёсся виток Славиного аромата. Они так близко не контактировали, чтобы обниматься, но в библиотеке, например, Антон иногда чувствовал слабый запах, исходящий от Славы, но не спешил вести себя, как любопытный пёс. Сейчас же аромат до него донёсся, и Слава пах какими-то терпкими духами, немного сигаретами, потому что на улице он курил редко, и запаха на шарфе не остается. А ещё Слава пах… воздухом? Как если бы Антон зашёл в перенасыщенную кислородом комнату. Пахло свежестью и холодом. Очень странный запах, чуть ли не пустой, но Антон нашёл его любопытным. Он отвёл взгляд, стараясь не пересекаться со Славиными любопытными глазами, и ответил глухо: — Она сегодня на продлёнку не стала идти, её папа забрал… Так что сегодня сам пойду. — Хм, — ухнул Слава, перекидывая через плечо свою сумку, а потом, цепляя на руки перчатки, обязательно кожаные, отчего Антон еле сдержал усмешку, поинтересовался, — А пройтись не хочешь? — Пройтись? — удивился Антон, засовывая руки в карманы. — Ну да, — беспечно отозвался Слава, бросив мимолетный взгляд в зеркало и развернувшись к Антону, — Пройтись. Тебе же через лес к дому? — Антон кивнул, и Слава чуть улыбнулся, — Ну так и мне. Так что пошли, пройдемся. Это предложение не звучало как-то странно или как-то нагло. Наоборот, Слава говорил настолько естественно, что и у самого Антона не оставалось толком сомнений: действительно, а зачем отказываться-то, если им так или иначе по пути? Тем более, если Слава — хорошая компания, а Антону в любом случае идти одному не очень хотелось. Поэтому спокойное «Пойдем» сорвалось с губ очень легко. Они вышли из школы вместе с остальной гурьбой народа, и Антон старался не думать о том, что их может увидеть Полина, Бяша или Рома. О последнем думать вообще не хотелось, Антон желал только пройти до поворота в сторону леса, чтобы уже там, скрывшись в безопасной тени деревьев, идти спокойно вместе со Славой и разговаривать, разговаривать… — Я, кстати, здесь тебя раньше не видел, — заметил Слава, когда они, наконец, завернули за поворот, — Ты недавно тут? — Да вот, недавно, — чуть живее, чем до этого, отозвался Антон, — С декабря здесь… — Ух ты, — присвистнул Слава, — Действительно недавно. А до этого где жил, если не секрет? — В Иркутске, — отозвался Антон односложно, но потом, зачем-то, решил спросить, — А ты был в Иркутске? — Знаешь, никогда, — ответил с энтузиазмом Слава, — Я всю жизнь жил только в посёлке и только в поездки ездил с классом в Екатеринбург… А так ещё один раз ездил в Кемерово с бабушкой, — он прочистил горло, — Что уж там про заграницу… — Правда? — Антон удивился, даже бросив взгляд на Славу, хотя до этого смотрел только себе под ноги. Слава криво усмехнулся: — А чему это ты так удивляешься? — Не знаю, ты начитанный такой, — без стеснения и абсолютно естественно произнёс Антон, — Мне казалось, что ты как Чацкий — объехал целый свет… — Ай-ай-ай, Антон, — подначил его Слава, — Плохо ты читал «Горе от ума». Он говорил, что хотел объехать целый свет, но не объехал сотой доли. — Можно считать Екатеринбург и Кемерово сотой долей? — уточнил Антон, и Слава, засмеявшись, с улыбкой ответил: — Думаю, что нет. В обоих городах я был меньше дня. Так что как Чацкий я могу только пафосно разговаривать. — А в рифму говорить умеешь? — ухмыльнулся Антон, и Слава, переняв его дьявольский оскал, протянул: — Нет уж. Я пытался писать стихи, и это было из рук вон плохо. — Дашь прочесть? — Ни в коем случае, — обрубил Слава, — Алиса уже пару лет пытается… — Крепости от осады падают, — заметил Антон, и Слава фыркнул: — Крепости падают, но не я. — А-а! — внезапно завопил Антон, обхватив руками голову, а потом проворчал, — Хватит, убери этот пафос! — А что такое, дорогой Антон Борисович? — ухмыльнулся Слава, чуть пихая его. Антон проклинал тот день, когда озвучил ему своё отчество, — Не выдерживаете градуса? — Ага, — пробормотал Антон, — Надо понизить. Снежочка? — Нет, — Слава тут же отодвинулся, — Если тебе в голову взбредет мысль мне снег в лицо кинуть, я тебя не прощу… — Ох-х, ну какой соблазн, — веселился Антон, пока они шли вдоль деревьев. — Ладно, хватит с нас шуток этих, — Слава издал смешок, — Искрометных. Так о чём мы говорили до этого? — Об Иркутске, — с улыбкой подсказал ему Антон. — Ах да, об Иркутске. Значит, ты здесь недавно, — Слава вздохнул, — Не было тяжело? Антон сглотнул, и в голове пронеслись все воспоминания с декабря по январь. Он практически никогда не говорил об этом со Славочкой, не давал ему особо сунуть нос в свои личные дела, но почему-то сейчас хотелось рассказать. Возможно, потому что Антон чувствовал исходящую от него готовность поддержать и отнестись с пониманием? — Было, — спокойно отозвался Антон, — Я здесь никого не знал, да и отношения с ребятами не сразу сложились. Были и передряги, и склоки… Слава посмотрел на него напряженно: — Ты дрался? Почему-то Антон такого прямого взгляда даже слегка смутился. Почему Слава у него это спрашивал с таким настороженным лицом? Может быть, дело было в том, что это, по сути, не было нормальным? И Антон, до этого относившийся ко всему по-философски, не осознавал, что для кого-то это было странным? Антон, поджав губы, ответил вполголоса: — Дрался. Слава кивнул со вздохом, вновь устремив взгляд вперёд. И, возможно, в ответе Антона прозвучало достаточно неуверенности и горечи, чтобы Слава сказал: — Жаль, что так получилось. — Ничего страшного, — Антон пожал плечами, — Я так понимаю, ты вообще драки за пушечный выстрел обходишь. А так… Приходилось когда-нибудь? Со Славиной стороны донеслось молчание, и Антон, устремив к нему взгляд, увидел, как взгляд у того немного помутнел, будто бы он не очень хотел об этом вспоминать, но пришлось. Однако осторожная улыбка, которая расползлась на Славиных губах, шла в контраст с его выражением лица. Он произнес тихо: — Один раз. Пару лет назад. Больше о драках они не говорили.

***

Антон думал, что напряжение ещё долго будет витать в воздухе, однако его ожидания не оправдались. Пока они дошли до его дома, темы успели смениться много раз. Антон очень редко говорил со Славой так запойно, двадцать минут без отрыва. Потому что в библиотеке они должны были читать, а в курилке с последнего раза Антон больше не был. Но стоило признать: говорить так со Славой было на редкость интересно. Он мог, казалось, перебрать любую тему, поэтому Антон вступал в диалог с удовольствием. Перебирали самое разное: от той же литературы до игр. — Ты умеешь в карты играть? — удивился Антон, глядя на довольного Славу. — А как же, — ответил тот, поправляя шарф. — А разве царское это дело? — ухмыльнувшись, поддразнил он Славу, но тот, не поддавшись, ответил с блеском в глазах: — Да будет Вам известно, Антон Борисович, — вот гад! — Что в императорской России, например, карты вообще были самой увеселительной вещью. Если дворянам давали карт-бланш, то проигрывались земли, имения… Екатерина так вообще — только на бриллианты и играла, — напевал он. — Грязная знать, — фыркнул Антон, и Слава рассмеялся: — Зато они знали, на что шли. Так что вот и я в карты играть умею. — Имения проигрываешь? — съязвил Антон, когда они, наконец, вышли из леса, выйдя на дорогу вдоль домов. — Ну, имения пока не проигрываю, — безо всякой скорби вздохнул Слава, — Иногда мы с Алисой играем на действия. — Действия? — брови Антона взлетели вверх, — И как? Всё очень жестоко? — Ну, — Слава, кокетливо постучав по подбородку пальцем, запрокинул голову, вспоминая, — Недавно я заставил Алису держать планку и читать наизусть «У лукоморья…» — Какой ужас, — восхитился Антон. — А она, к слову, вообще не помнит этот стих, и мы с ней его построчно восстанавливали, пока она в планке тряслась, — Слава прыснул в кулак, но быстро взял себя в руки. — Ну ты и засранец, — покачал головой Антон, и Слава возмутился: — С чего бы это? Я всего лишь возместил ей всё с процентами за то, что до этого по её указке кукарекал. Антон расхохотался так, что чуть не завалился на бок, и Слава, чуть его придержав, поспешил осадить его: — Ну все, все, это было пару раз, мы не рьяные поклонники, чтобы так истязаться. — А… А жаль, — икнул Антон, пока они прошли к его дому. Ещё раз засмеявшись и замаскировав это под кашель, он остановился около калитки, махнув рукой в сторону своего дома, — Вот… Здесь я живу. Слава, чуть улыбаясь, бросил оценивающий взгляд в сторону его дома, и Антон внезапно почувствовал смесь стыда и неловкости. Он постарался рассмотреть своё жилище чужим взглядом, как если бы он там не жил. Темный, мрачноватый, коряга возле дома, которая только к лету превратится в подобие дерева, какие-то шины, шланг — все вещи, которые папа сгружал во дворе, чтобы превратить их во что-то толковое летом… Антон никогда не задумывался о том, как выглядит его дом. Когда он был в компании Бяши, Ромы и Полины, его это и вовсе не заботило. Они даже толком не смотрели никогда так… открыто. А вот Слава конкретно проходился взглядом: по окнам, по калитке, по крыльцу… И это был, наверное, первый раз, когда Антон в компании Славы почувствовал себя полностью дискомфортно. — В нём ещё моя мама жила… — зачем-то добавил он, и Слава, будто очнувшись от наваждения, яростно запротестовал, услышав неуверенность и огорчение в голосе Антона: — Нет-нет, что ты! Извини, я просто… — он покачал головой, — Призадумался. — Призадумался, — хмыкнул Антон, почему-то устыдившись облегчения, которое его затопило, едва сомнения о том, что Славе не нравится его жилище, отпали, — Ну хорошо… — Ты всерьёз думал, что я буду задирать нос, когда увижу твой дом? — спросил Слава так, будто обращался к ребёнку, — Нет, конечно. Мой дом едва ли лучше выглядит… Здесь все дома так выглядят, так что я просто не могу быть высокомерным. Даже если бы захотел, — усмехнувшись, добавил он. — Ну-ну, — хмыкнул Антон, а потом, бросив взгляд на свой дом, добавил, сам не зная почему, — Внутри он получше… — Приглашаешь? — вмиг сориентировался Слава, вернувшись к своему обыкновенному, лисьему поведению, и Антон, готовый уже было фыркнуть и любезно спровадить его, вдруг осёкся, глядя в хитрые, прозрачные глаза напротив, и выдал: — Приглашаю. Слава такого финта явно не ожидал. Растерянность на его лице была, пожалуй, лучшей наградой, и Антон, довольно усмехнувшись и чувствуя себя хозяином положения, скрестил руки на груди. Что ему нравилось и одновременно не нравилось в Славе: тот собирался практически мгновенно. Он никогда не позволял себе быть застигнутым врасплох больше нескольких секунд — сразу же брал ситуацию в свои руки. И умел вырабатывать иммунитет на более привычные подколки, поэтому приходилось изворачиваться. Однако и сейчас Слава собрался непозволительно быстро. На контрасте с Ромкой, который своё непонимание или негодование демонстрировал очень громкими и однозначными «па». Проклятье, почему Антон опять думал о нём? Каждое упоминание — как маленький шип, и их уже было с десяток. Антон устал выдирать их из себя и уповать на то, когда же Ромка с концами исчезнет из его головы. И, судя по тому, что он подумал о нём только что в совершенно не связанный с ним момент — ещё нескоро. — Вот значит как, — вернул его в реальность Слава, а потом, вновь бросив взгляд на дом Антона, поинтересовался, — А домочадцы знают? — Я думаю, что они будут не против, — пожал плечами Антон, сдерживая себя от того, чтобы не ударить ладонью по лбу: вот об этом моменте он действительно не очень хорошо подумал. — Тогда ведите, Антон Борисович, — в глазах Славы появился блеск. Ужас, желание поддеть Славу начало доводить его до очень порывистых действий. Антон был ошарашен собственной дерзостью и смелостью и, разворачиваясь к Славе спиной, запоздало подумал о том, что никто даже из его близких друзей никогда не был у него дома. Разве что Полина иногда заходила, но только на порог. А позвать в свой дом Славу, которого Антон пусть и знает почти месяц, но всё же… Другом тот пока ещё не успел стать, поэтому диссонанс в душе творился поразительный. Антон просто действовал по наитию, как пойдет, а Слава молча и без возражений принимал эти условия. — А тебе самому домой не надо, случайно? — поинтересовался он у Славы, повернувшись вполоборота. И даже смотреть не надо было, чтобы ухмылка Славы долетела до его ушей вместе со словами: — Как же так? Даже на порог не пустил, а уже гонишь? — Да не гоню я, — буркнул Антон, поворачиваясь и засовывая руки в карманы, — Просто спросил, вдруг хватятся тебя… Со стороны Славы донеслось молчание, а потом он отозвался более спокойно: — Нет, не переживай. Я максимум отзвонюсь от тебя, если ты не против. — Нет, конечно, — помотал Антон головой, и, когда они взобрались на крыльцо, Слава поинтересовался: — А как, кстати, зовут твою маму? Антон, развернувшись, посмотрел на Славу со смесью непонимания и веселья в глазах, а потом ответил: — Карина. — Точно? — прищурился Слава, — А то глаза у тебя больно хитрые. — Да точно, точно, — засмеялся Антон, и тут же последовал второй вопрос: — А отчество? — Что, как меня будешь подначивать? — А вот и неправда. Чтоб Вы знали, Антон Борисович, это считается признаком уважения. — Уф-ф, хватит… — простонал Антон, пихнув Славу, а потом проворчал, — Карина Васильевна. Устраивает? — Безусловно, — удовлетворенно кивнул Слава, и Антон, закатив глаза, приоткрыл дверь. Но не успел даже сам шагнуть за порог, как повернулся к Славе, произнеся немного виновато, будто бы оставляет его томиться в вечной мерзлоте: — Можешь подождать пару минут? Я предупрежу маму. Однако ни самодовольства, ни ехидства не отразилось в Славиных глазах. Он не стал подначивать Антона или смеяться над его детским желанием все спрашивать у мамули. Наоборот — сплошное понимание. То, наверное, что и делало атмосферу вокруг них комфортной. Слава кивнул, мягко произнеся: — Иди, конечно. Антон, кивнув, приоткрыл дверь пошире и, лихо сняв ботинки и даже не наклоняясь для этого, быстро прошёл в кухню, на ходу снимая куртку. — Мам! Мама, глядя что-то на телевизоре и при этом заканчивая последние дела, чтобы пойти в комнату, подскочила на одном месте, глядя на Антона немного ошарашенным взглядом. Он даже немного смутился, что припугнул её. — И тебе здравствуй, — растерянно отозвалась она, и он, сняв с себя шарф, посмотрел на неё бесконечно искренним и просящим взглядом. Она раньше-то и не была против того, чтобы к Антону приходили друзья со школы. Просто это случалось-то редко. Но в Иркутске Антон любил позвать одноклассников к себе, чтобы поделать уроки или, например, поиграть во что-нибудь. Но он всё равно чувствовал ответственность за свои внезапные хотелки, как, например, внезапно привести человека домой. Все-таки мамино согласие в этом вопросе было очень важным, и Антон произнес максимально располагающе к себе: — Мам, слушай… Ты не против, если ко мне зайдет мой школьный друг? — Рома, что ли? От того, как привычно мама назвала его имя, стало тяжко. Антон напрочь забыл о том, что мама совсем не знает об их конфликте. И как назло он вновь вспомнил, что Ромка у него никогда не был… А жаль. Ему бы понравилось играть в уток с Олей. Или, например, он бы точно оценил мамины угощения, впервые увидел бы комнату Антона… Он сморгнул это. Так, не до этого. Сейчас нужно собраться быстро, пока чуткий мамин взор не уловил изменения и не начал снабжать голову догадками, которыми она после будет томить Антона до посинения. — Нет, не Рома, — помотал Антон головой, — Другой… Мы не так давно общаемся. Так ты не против? — он, не дав ей время на размышления о личности Славы, вновь поставил маму перед вопросом. — Нет, не против… А когда? Антон, истерически усмехнувшись, сделал вид, будто смотрит на воображаемые часы на своей руке: — Примерно через полминуты… — Ух ты, — чуть громче ответила она, а потом, оглядев кухню растерянным взглядом, произнесла, — Слушай, мне и накормить вас, наверное, будет нечем… — Да без разницы, я чай нам заварю… И сладости, — добавил Антон. — До обеда? — Пообедаю, — честно заверил он её, — Так можно? Он ждёт снаружи… Мама покачала головой: — Ладно, ладно… Зови сюда. — Спасибо! — тихо шепнул он напоследок и чуть ли не на крыльях вылетел из кухни и, добежав до порога, широко распахнул дверь перед ошарашенным Славой. — Тут будто лось бегал, — пробормотал тот, аккуратно заходя на порог и вытирая ноги о коврик, — Ты, что ли? — Я, — сглотнул Антон, а потом протянул руку, — Давай куртку сюда, я повешу… — Благодарю за гостеприимство, — медовым голосом протянул Слава, аккуратно снимая дублёнку, засовывая в рукав шарф, который уже успел снять (видимо, догадывался, что в гости так или иначе пойдет, гад), подал их Антону. Шапку оставил напоследок. Антон бы и на крючок повесил, но там места не осталось, поэтому он лихо двинулся к шкафу, вынимая оттуда вешалку. И, пока он возился с верхней одеждой, из кухни вышла мама, которая посмотрела на Славу пусть и располагающим, но не шибко доверчивым взглядом. Однако Славу это ничуть не смутило: он, отбросив барское поведение в сторону, радушно улыбнулся, отчего гусиные лапки вокруг глаз проявились сильнее, чем когда-либо, и очень приветливо произнес: — Здравствуйте! Спасибо большое, что разрешили заглянуть. Извините, если вдруг потревожил… — Ничего страшного, — мама покачала головой, — Мы гостям рады, так что ты проходи… — Да, конечно, — он, скинув с себя шнурованные ботинки, обратился к маме ещё раз, — Спасибо ещё раз… Карина Васильевна, Вы не против? — Не против, — по маме было видно, что вежливость и красноречие Славы действительно очень подкупающая вещь, потому что с каждой репликой она смотрела на него с тающим подозрением. К концу в глазах её читалось спокойствие, — Это Антон тебя по дороге выучил? — Вроде того, — уклончиво отозвался Слава и, вставая на пол, стряхнул с плеч воображаемые пылинки, — Я его школьный товарищ: Вячеслав. Ну или просто Слава, как Вам будет удобно… Мама скупо улыбнулась. Что иногда Антона в ней отталкивало или наоборот — создавало чувство защищенности, так это то, что маму сложно было расположить к себе быстро. Именно по этой причине она не всегда на слово верила учителям, которые иногда вызывали её в школу из-за Антона, чтобы пожаловаться на то, что он «хороший, но ленивый». Мама умела держать с людьми дистанцию, и сейчас от этого Антону, почему-то, было спокойно. Исключением была, разве что, Полина. Но единственным исключением. Черт знает почему, но тот факт, что мама не очарована Славой, будто бы давал Антону больше пространства, больше… границ. — Рада знакомству, — кивнула мама, — Вы уж извините, мальчики, но кормить мне вас нечем, я не особо… — Все нормально, мам, — быстро ответил Антон, — Как я уже сказал — я заварю нам чай… — к тому моменту он уже прикрыл дверь шкафчика. Антон испытывал диссонанс: мама и Слава представляли собой сплошную безмятежность, в то время он сам, не зная как и почему — напрягся так, будто ему вот-вот предстоит защищать кандидатскую. — Да, хорошо, — мама пожала плечами и, бросив на них обоих заверяющий, мягкий взгляд, поднялась наверх, к Оле в комнату — вот-вот должен был сериал начаться, — Все, до скорого… — И Вам! — любезно отозвался Слава и, развернувшись к Антону, спросил выжидающе, — Ну что, каков план? — А план таков… — нерешительно начал Антон, глядя в стенку и стараясь не обращать внимание на испытующий взгляд Славиных глаз. Он повернулся к нему и произнес уже более решительно, — Мыть руки.

***

Прежде, чем мыть руки, Слава все-таки попросил отзвониться к себе домой и, пока Антон, чтобы не смущать его, возился на кухне, занимаясь всякой ерундой, из коридора раздавался тихий Славин голос, которым он объяснялся перед своими домочадцами. А после вернулся на кухню с улыбкой и заявил, что он отзвонился и всё хорошо. Вначале было неловко. Антон то и дело запинался, пытаясь сориентировать Славу по собственному дому. Подавал ему полотенце, которым можно было вытирать руки, показал, где находится выключатель от туалета, усадил за стул на кухне, пока закипал чайник. И если Антон сам по непонятным для него причинам чуть нервничал, принимая гостя у себя дома, то Слава чувствовал себя очень даже естественно, оглядываясь по сторонам и поднося поближе сахарницу с гжельской росписью. — Ты прав, — в какой-то момент сказал он Антону, перестав сканировать взглядом кухню, — Внутри действительно здорово. — Да ну? — вскинул брови Антон, и Слава, скрестив руки, посмотрел на него с выгнутой бровью: — А ты другого ждал? Что я вознесу твоему дому благодарности? — Нет уж, — рассмеялся Антон, — Скорее наоборот… — Что его лучше сжечь? — Да Господи, — Антон ударил тряпкой по столешнице, посмотрев на Славу взбешенным взглядом, — Хватит меня отвлекать! — От чего, ты над чаем так трудишься? — Слава подпёр щёку рукой, — Ты же ещё даже кипяток не залил. — Вот именно, а у меня уже мозг вскипать раньше начал… — проворчал Антон, а потом спросил спокойнее, — Тебе в чай ложек сахара сколько добавить? — Четыре, — любезно ответил Слава, и Антон, чуть не выронив кружку из руки, развернулся, смотря на него ошарашенным взглядом: — Сколько? — А что такого? — Слава пожал плечами. — Не слипнется? Ещё же сладкое к чаю будет, — прищурился Антон, — В школе ты чай, обычно, другой пьешь. — В школе нет выбора, — вздохнул Слава, — Тебе жаль лишний кубик кинуть? — Почему ты сразу всё сводишь в такую сторону? — закатил глаза Антон, и Слава, ухмыльнувшись, заметил: — Потому что в жизни и так не очень много удовольствий, и поэтому я наслаждаюсь самым малым — сладостями и четырьмя ложками сахара. А ты этот самый сахар бессердечно не отдаешь. — Ой, ну все, все… — проворчал Антон, разворачиваясь и прилежно заливая кипяток в обе чашки, — Тоже мне, Хлестаков… — А с чего бы Хлестаков? — полюбопытствовал Слава, и в его глазах появилась догадка, когда Антон, поставив чайник на плиту, развернулся, с усмешкой произнеся: — Ну, поесть любишь. Сладкого, например. Живешь, чтобы… — …срывать цветы удовольствия, — они закончили одновременно и так же вместе засмеялись над схожестью мыслей. Антон развернулся, обмакнув пакетики ещё пару раз, не в силах справиться с налезающей на лицо улыбкой. Он впервые встретился с человеком, который по образу мышления был настолько похож на Антона. Вплоть до сказанных одновременно вещей, поднятых одновременно тем… Это поражало и приятно удивляло. Ему казалось, что о чем он ни подумает — Слава вмиг поддержит и сможет развить эту мысль, и от того создавалось на редкость приятное чувство… полноценного диалога. — А насчет того, что Хлестаков… — Слава засмеялся, замаскировав это под кашель, — Застиг ты меня врасплох… Есть такое, ну и что. Не всем же без сахара пить чай, как тебе, — Слава поморщился, — Как вообще так можно. — Нужно чувствовать вкус чая, — заметил Антон, вытаскивая из шкафчика трубочки с вареной сгущенкой. — Да, там-то всю гамму оттенков уловить можно, — Слава хмыкнул, — Особенно в пакетике… — Все, перестань, — проворчал Антон, — Лучше иди и помоги. — Всегда рад, — с энтузиазмом отозвался тот, вставая с насиженного места и подходя к Антону, — Я могу взять чашки. — Нет уж — понесешь тарелки, — заметил Антон, выкладывая трубочки на первое блюдце, а на второе — овсяное печенье. — А с чего бы ты вдруг ограничиваешь гостя в правах? — поинтересовался Слава, упирая руки в бока, и Антон, ухмыльнувшись, ответил протяжно: — Если чай свой разольешь — то полы драить от твоих четырех ложек сахара мне, — Слава прыснул на середине фразы, но все же смог сдержаться от полноценного смеха и, издав длинный вздох, кивнул: — Ладно-ладно. Хозяин — барин… — Вот и правильно, — издал Антон смешок и пододвинул Славе оба блюдца, — Держи, не урони. — Природой мне даны две руки, — съязвил Слава, но прилежно подхватил обе тарелочки, в то время как Антон аккуратно взял обе кружки, и они небольшой шеренгой двинулись из кухни, подходя к лестнице. — А папа у тебя на работе? — поинтересовался Слава, и Антон, наблюдая за колыхающимся в кружке чаем, который в любой момент мог перелиться за края, ответил монотонно: — Пока да. Скоро на обед заглянет. «Многовато налил…» Слава, как будто бы заметив напряжение Антона, искренне наслаждался обстановкой, засыпая его вопросами всё больше. А что они будут делать? Есть ли у Антона книги? Дома ли младшая сестра? — Дома, — прорычал Антон, почувствовав немного облегчения, когда они, наконец, оказались на втором этаже, — И если ты не прекратишь болтать… — Ах, от гостеприимства ни следа не осталось… — вздохнул Слава. — Лучше открой дверь, — пробормотал Антон. — Какую из? — кокетливо спросили за спиной, и он, чувствуя, что сейчас просто вцепится этому мерзавцу в лицо, процедил: — Которая дальняя. — В правом или левом конце? — тянул резину Слава. — В левом! — рявкнул Антон. — Ну пойдем, пойдем, — вздохнул тот и, выйдя перед Антоном, проследовал до комнаты, прилежно открыв дверь. Он сегодня утром собирался впопыхах, поэтому комната выглядела… не то, чтобы образцово. Антон в начале дня спешно заправил кровать и кинул сверху одеяло, и теперь оно, морщинясь, лежало поверх постельного белья, некрасиво бугрясь. На столе бедлама как такового не было — бывало и хуже — но все же какой-то опрятности в комнате не наблюдалось. Точно так же комнату оглядывал и Слава, и Антон, сам не зная почему, вновь принялся говорить так, будто хотел перед ним оправдаться: — Я не ждал гостей… И с утра торопился. Проклятье, он как будто нашкодил и пытался избежать шишек… И Слава, вопреки его мыслям, не спешил заверять Антона, что все в порядке, гад. Видимо, ему хотелось немного дразниться, поэтому он, изогнув губы почти в ласковой улыбке, произнес мягко: — Я понимаю. «Что ты понимаешь? — ворчал Антон, вглядываясь в прозрачность его глаз, — Лучше б не понимал, а сказал мне, что все и так хорошо» Видимо, взгляд Антона был уж очень красноречивым, и Слава, усмехнувшись, спросил, остановившись напротив маленького стеллажа с книжками: — Что, ждешь, что я скажу тебе, что все и так хорошо? — Отвали, педант, — буркнул Антон. — Зато ученый я не малый! — веселился Слава, припоминая строчки из «Онегина». Он до того дико и непривычно смотрелся в комнате Антона, где никто не был, кроме его семьи. И диссонанс от этого возникал неслабый. Пока что привыкнуть к Славе, который даже по комнате Антона расхаживал, как по своей, было нелегко. — Я принесу второй стул… — пробормотал Антон. — Хочешь, я помогу? — предложил Слава. — Нет уж, Вячеслав Андреевич, — дождался Антон звездного часа, — Гость — превыше всего. Садитесь на стул. Слава хохотнул, и блеск в его глазах стал уж очень ярким: видимо, дразнилка Антона, немного детская и даже особо не смешная, уж очень пришлась ему по душе, раз уж заговорил он с улыбкой: — Ну пойдём, я с тобой пройдусь до кухни… Антон хмыкнул, на этот раз произнеся искренне: — Нет, подожди здесь, я до комнаты Оли пойду. — Ну, раз уж так настаиваешь, — Слава пожал плечами, — Подожду тебя здесь, что поделать. — Давай только страдальца из себя не строй, — Антон, закатив глаза, быстро приоткрыл дверь и успел сказать напоследок, — Ничего не ешь, пока я не приду! — Я и не собиралс!.. — прервав все возмущения Славы закрывшейся дверью, Антон, не сдержав смешков, направился в сторону Олиной комнаты. Она с мамой устроились на кровати привычным образом. Мама, опираясь на стенку и вытянув ноги, и Оля, лежа у неё на коленках на подложенной сверху подушке. Они смотрели сериал, который шёл каждый день в это время, поэтому приход в комнату Антона немного застал их врасплох. — Мам, — тихонько поинтересовался он у неё. Оля заинтересованно приподняла голову с подушки, — Вы не против, если я у вас стул возьму? — К нам гости пришли? — потирая глаз, поинтересовалась Оля, пока Антон, дождавшись маминого кивка, взял стул из другого угла, на который иногда вешали одежду. Переложив вещи аккуратненько на стол, Антон ответил Оле: — Да. Ты пока не заходи, потом поздороваешься, когда он уходить будет, ладно? Оля начинала входить в гадскую пору, когда всё хотела делать сама или, например, в противовес тому, о чём её просят. Ей скажи «черный», и она будет настаивать на «белом». Антон набирался всего терпения, на которое был способен, чтобы не поцапаться с ней в пух и прах. Он готовился к тому, что её настроение начнет скакать, она уже не совсем ребёнок и не подросток, однако рьяно хочет быть взрослой. И он был готов её поддерживать и быть терпеливым. И иногда терпение ему воздавалось. Оля, улыбнувшись, протянула: — Ну хорошо! Антон, облегчённо выдохнув, улыбнулся и подхватил стул, направившись к выходу из комнаты. Славу, зайдя к себе, он обнаружил все так же возле книжного стеллажа, однако в руках у того уже была книжка. А на лице — настоящая Чеширская улыбка, иначе никак не назвать, потому что столько в ней было озорства, что Антон и сам нервно засмеялся: — Чего это ты такой весёлый? Он поставил стул около второго и, развернувшись к Славе, обомлел. Он понял, что за книга у того в руках. Антон был готов лопнуть. Или провалиться под землю. Книга ему не принадлежала. Ну как… Гипотетически — принадлежала. В конце концов, Антону её отдал папа. И это было ужасно. Ужасно неловко, стыдно, как тот самый разговор, который происходит между отцами и сыновьями. Так и эту книгу папа ему всунул с очень серьёзным лицом, сказав Антону будто невзначай, что «она ему пригодится». Вот и запрятал её Антон в самые далекие уголки своего стеллажа. До куда кое-какие загребущие руки все-таки сумели добраться. — Решил я тут посмотреть, какие у тебя книги есть, а тут — сокровище, — чуть ли не проворковал Слава, листая странички, — «Энциклопедия настоящего мужчины», — прочитал он название и ухмыльнулся, — Как очаровательно. Антон, резко подойдя к нему, забрал книгу из рук, чувствуя ужасное смущение, будто мама застукала его за чем-то неприличным. Он бы не зарделся так сильно, если бы закладки в этой книге не было. Но она-то, блять, была. Причем ровнёхонько посередине, что означало, что с книгой Антон ознакомиться успел, и ещё как, поэтому веселье Славы было столь откровенным. Антон решил её немного почитать где-то в тринадцать, когда от гормонов швыряло так, что потрогать себя хотелось уже намного больше, чем пару раз в неделю. Скорее пару раз в день. И даже не то, чтобы пару. Но что есть, то есть. С книгой он ознакомился и облегченно выдохнул, узнав, что в его возрасте полового созревания — это абсолютная норма, и стыдиться тут нечего. Но тот факт, что в такую затаенную часть его жизни сунул нос Слава, Антон почувствовал себя девчонкой, которой заглянули под юбку. Сунув книгу обратно в стеллаж, он растерянно пробормотал: — Это папа мне отдал… — Ах вот оно как, — протянул Слава с разгорающимся блеском в глазах, — Ну хорошо, хорошо… — И не смей, — Антон повернулся к нему, — Вбрасывать какие-то комментарии. — И не подумаю, — миролюбиво кивнул Слава, а потом положил Антону руку на плечо, доверительно произнеся, — Не переживай, это останется в этих четырех стенах, — Антон нервно сбросил его руку со своего плеча, и Слава, засмеявшись, настоял, — Полная конфиденциальность! — Всё, помолчи лучше, — проворчал Антон, усаживаясь за стул и отпивая чай. Неловкость пока что бурлила в нём, но уже не настолько ошарашивающая, чтобы оцепенеть, поэтому Антон хмурился как следует, чтобы продемонстрировать рьяное недовольство и скрыть горящие щеки. — Хозяин – барин, — вновь кивнул Слава и, сев рядом с ним, отпил чай и поинтересовался, — Но я надеюсь, что мы не просидим так молча всё это время? Антон не сдержал истерического смешка: — Что предлагаешь? — А чего бы тебе хотелось? — вкрадчиво спросил Слава. — Не знаю, — Антон пожал плечами, — Можем поговорить… — О чём? — Слава подпёр щеку рукой и, откусив от трубочки, блаженно промычал, — Вкуснотища. — Я сам их делал, — сам не зная, для чего, похвастался Антон. Он чувствовал себя обязанным это сказать ещё с тех пор, как уплетал Славины оладушки в библиотеке. И, наблюдая за его чуть ли не счастливым лицом, подумал, что в этом что-то есть: накормить человека своей едой и увидеть неприкрытое блаженство. — Получилось действительно вкусно, — кивнул Слава, — Это ты мне так за оладушки возмещаешь? Проклятье, он будто Антона насквозь видел. Но отнекиваться не было смысла, так или иначе. — Вроде того, — сдержанно кивнул Антон. Как перевести тему-то? О чём можно было спросить? Антон посмотрел на улыбающееся Славино лицо очень внимательно, а потом вдруг удивился: — Ого, что это у тебя? — он невольно протянул руку и тронул Славин лоб, почти у линии роста волос, — Шишка, что ли? Славе, судя по всему, не очень понравился этот выпад, и Антон, заметив это, убрал руку, произнеся спокойно: — Извини, я должен был спросить… — Ничего страшного, я не из-за этого, — заверил его Слава, — Просто она болезненная… И сегодня меня только ленивый про это не спросил. — Как так-то? — поинтересовался Антон, отпивая чай и, наконец, откусывая трубочку. Получилось действительно вкусно. — Да у меня низкие шкафчики на кухне, — проворчал Слава, — А я спешил. В итоге открыл дверцу и ударил себя ей. Бабушка потом долго веселилась. — Да уж, не очень приятно, — поморщился Антон, представив, как это неприятно. Почему-то эта небольшая шишка на лбу придала Славе больше человечности. Он обычно казался более недосягаемым и неприступным, а сейчас, сидя с расписной чашкой Антона в руках, в черных носках вместо своих любимых туфель, с крошками от трубочки вокруг рта и с шишкой он казался более… домашним. Чтобы не напрягать его больше, Антон лихо перевёл тему: — Может, сыграем во что-нибудь? — Давай, — охотно согласился Слава, — Я как раз у тебя на стеллаже приметил шахматы, — он кивнул, — Сразу после той энциклопедии, конечно же… Антон прикрыл глаза, делая глубокий вздох. Настоящий мерзавец, чтоб его! Антон парился о его комфорте, в то время, как этот стреляет без разбора! — Доиграешься, — кивнул он, — Кто знает, чем я трубочки начинил… — Ладно, туше, — Слава вздохнул, — Так что по поводу шахмат? — Я в них не особо умею играть, — поморщился Антон, — Родители обычно между собой играют… Папа пытался научить, но я, почему-то, не запомнил всего… — Хочешь, научу? — внезапно предложил Слава и, видя, как Антон колеблется, поспешил его заверить, — Мы можем сыграть немного в шахматы и, если тебе не понравится, то сразу будем в карты, согласен? Лишним в шахматы играть не будет, — козырнул он. Антону долго сомневаться не пришлось. В конце концов, у них есть время, почему бы и не попробовать? Тем более, что он всегда поглядывал за тем, как родители играют, и немного огорчался того, что не может в этом поучаствовать. — Ну, давай попробуем, — он предупредил, — Но если получится лажа… — Помню-помню, мы немедленно сворачиваемся, — кивнул Слава и, встав со стула, подошёл к стеллажу, — Так как Вы, Антон Борисович, новобранец — я Вам отдам белых. — Как великодушно, — закатил глаза Антон, — Имей в виду, я только помню, как ходит конь, как делается рокировка, что пешка в конце доски превращается в ферзя… — В любую фигуру, — поправил Слава. — Какая разница, если всё равно все берут ферзя, — закатил глаза Антон. — А вот не всегда, но да ладно, — Слава уселся перед ним и раскрыл доску, начав вытаскивать фигуры, — Давай не будем тратить время на ознакомление и так далее, устроим сходу настоящую партию. — А если я проиграю? — недоверчиво уточнил Антон и наткнулся почти на ласковый взгляд глаз напротив: — Ох-х, Антон, даже не знаю, как тебе на это ответить… В любом случае, приступим, чтобы ты не заскучал. Вопреки сказанному, Слава все-таки краткий экскурс провёл, пока они расставляли фигуры. Объяснил Антону, что есть три стадии шахматной партии: дебют, миттельшпиль и эндшпиль. Эти сложные слова, кроме дебюта, запоминать особо не хотелось, так что Антон просто вежливо кивнул, пока Слава продолжил экскурс дальше. Из этого Антон выяснил, что в дебюте нужно занимать центр пешками, что фигуры не должны оставаться без защиты, что если размениваться фигурами — то только равными. — Господи, я не думал, что информации будет так много, — вздохнул Антон. — Ничего страшного, — кивнул Слава, — Ты быстро приноровишься. У тебя светлая голова. Это замечание сработало, как надо — Антон действительно воспрял духом и даже вслушался в сказанное. Когда все фигуры были расставлены, Антон рассматривал собственный батальон, как предателей. Конь, слон, ладья, ферзь — их было так много, а Антону нужно было ещё и анализировать Славины ходы. А Слава, судя по тому, как он разъяснял всё Антону — без запинок и с увлеченностью — в этом разбирался просто отлично. — Ну что, пожимаем руки? — уточнил Слава. На его лице возникла улыбка, но немного другая. Так иногда улыбался Антон Оле, когда она, например, немного умиляла его своей наивностью. Слава считал Антона наивным? Ну-ну. Антон, конечно, не был любителем скалить зубы, но все же считал, что несмышленышем считать его — это тоже ошибочно. Тем более, что ко всему можно приноровиться. — Пожимаем, — кивнул Антон. Славочкина ладонь, на удивление, была шире, чем у Антона, зато с длинными пальцами, которыми он обхватил руку Антона, пожимая с явной охотой. — Пусть победит сильнейший, — бросил он. — Мы как будто на олимпиаде сидим, а не у меня дома, — стушевался Антон, отстраняя руку и устраиваясь поудобнее на своём месте. — А серьёзный подход лишним не будет, — весело заметил Слава. Антон фыркнул, всматриваясь в собственные фигуры и вновь повторяя все, что ему следовало помнить перед тем, как начнется шахматная партия. Занимать нужно центр. Нужно защищать фигуры. Нужно отслеживать ходы противника. И смотреть наперед. И мысленно он перебрал все фигуры. Ладья ходит только прямо. Слон — по диагонали. Ферзь — и как слон, и как ладья. Ферзя лучше не терять, а то партия будет проиграна. Его держать рядом с королём. Конь — буквой «Г». «Прыг-скок и в сторону» — вспомнилась фраза папы, который в детстве пытался научить Антона азам. И ни в коем случае. — Белые начинают, — великодушно бросил Слава. Ни в коем случае. Не оставлять без защиты короля. И Антон, кивнув, двинул серединную пешку на две клетки вперед. Если речь идёт про центр, то его нужно занимать сразу. И Слава собственным принципам тоже следовал замечательно: даже особо не думая, вмиг двинул пешку напротив Антона на две клетки вперед, не давая двинуться дальше и точно так же претендуя на центр. Игра ещё толком не началась, а Антон был готов себе всю внутреннюю сторону щеки сгрызть от напряжения. Он чувствовал себя слабым, потому что ничто не было ему в данном случае подвластно. Никакого контроля, только какие-то там вероятности, которые не давали Антону никакой уверенности или ощущения прочной земли под ногами. Он чувствовал себя слепым без трости. «Все фигуры должны быть под защитой» Так, хорошо… Хорошо, если следовать этому принципу, вряд ли он потерпит поражение так быстро. Проклятье, они только двинули пешки, а Антон весь извелся, в то время, как Слава явно ощущал себя хозяином положения. Сидел, излюбленно закинув нога на ногу, и глядя на Антона едва ли не с покровительством. Немудрено. Надо убрать эту усмешку с его рожи… Пока его пешка в центре. Слава едва двинул собственные фигуры. Его центральной ничего не угрожает… «Нужно в процессе дебюта развивать фигуры, — говорил ему Слава, — Развивают легкие: конь и слон. Все это делается, чтобы король сделал рокировку — поменялся с ладьей местами и был под большей защитой» Хорошо. Понятно. Развивать фигуры… Антон схватился за своего слона, идущего по белым клеткам и лихо двинул его по диагонали на одну линию с пешкой. Его пешку пока никто не тронет. Зато он слоном контролирует центр… Слава попросту не двинет ещё одну свою пешку: Антон съест его, если они окажутся на одной диагонали… — Хорошо, — кивнул Слава и, вопреки ожиданиям Антона, лихо двинул ферзя по черным клеткам. Но поставил его не на одну вертикаль со своей пешкой. Он её даже не страховал. Теперь каждый его ход ввергал Антона в растерянность. Оценить… Оценить. И как? Что этот ход значил? Голова вспухла. Может, он заранее страхует клетки, на которые поставит другие фигуры? Или клетки, на которые поставит ферзя дальше, чтобы поставить под удар другие пешки? Антон, стараясь выглядеть максимально незаметно, бросил аккуратный взгляд на Славу. И чуть не шарахнулся от того, что тот, не скрываясь, увлеченно его рассматривал. — Что с тобой, Антон? — на его лице возникла усмешка, — Хочешь предложить ничью? Вот козёл. Почему он сидит весь из себя такой гроссмейстер, откровенно наслаждаясь тем, что Антон не находит себе места даже по факту того, что ещё ничего не успело произойти? Пока что. — Да вот думаю… — Антон прочистил горло, а потом вбросил фразу, которую часто говорил папа, когда они с мамой играли, — Не царское дело — ферзём сразу ходить… — О-о, даже так, — хмыкнул Слава, скрестив руки на груди, — Я немного оплошал. Но взялся — ходи, — врал, не краснея, — Так что назад дороги нет. Ну что, ты будешь ходить? — Сейчас. Я думаю… — Антон вновь полностью сосредоточился на доске. Ферзь Славы не защищал ни его фигуры, ни атаковал правый фланг Антона, стоял только… Антон уставился во все глаза. Его пешка находилась под ударом ферзя. А слева от неё, буквально через клетку, стоял абсолютно беззащитный слон. Так, нужно подстраховать обязательно… Антон, схватившись за левого коня, вывел его буквой «Г», поставив прямо под слоном. Так, хорошо. Он страхует свою пешку. Клетки, которые находятся у него в подчинении — центральные. Позиция у коня, вроде как, не тухлая… Слава будто только этого и ждал. Вмиг схватился за слона, идущего по черным клеткам и поставил его абсолютно так же, как и Антон своего: на одной вертикали с пешкой, через клетку. Он заволновался… Так, легкие фигуры — ему нужно развивать их. Ему не нравилось, что Слава занимал центральные позиции точно так же, как и он. Нужно было вывести слона и ферзя Славы отсюда. Пешкой он не припугнёт вражеского слона, нужно что-то более равноценное по силе… Хотя Антон сам не знал, откуда берутся эти рассуждения. Он действовал больше интуитивно, но казалось, что его рассуждения вполне логичны и оправданы. Он бы вывел ферзя, но тогда король остается без защиты. Поэтому есть только один вариант. Он двинул вперед пешку на одну клетку, освобождая для слона, идущего по черной горизонтали, дорогу. Так, сейчас ему нужно вывести поскорее… — Как уверенно, — восхитился Слава, — Не передумаешь? Подначивает. Хочет сбить. — Не передумаю, — перекривил Антон, скрестив руки на груди, — Ходи, Каспаров*. — Как приятно такое слышать, — разулыбался Слава и произнес почти медовым голосом, двинув своего ферзя и съедая пешку по диагонали от короля, — Мат. Антон застыл, вмиг вернув взгляд на доску и растерянно её изучая. — Да ну, — протянул он, смотря на собственного короля. На соседней клетке его прижал вражеский ферзь. Антон мог бы съесть королём, но искомого ферзя очень удачно страховал на той же черной диагонали слон, которого Антон хотел было припугнуть своим, но успел только пешку подвинуть. — К сожалению — да. Детский мат, Антон Борисович, — усмехнулся Слава, в глазах которого сверкали дьявольские огни. Антон в этот момент будто посмотрел на него совершенно другим взглядом. Этот мерзавец даже и не пытался дать ему фору. И сейчас явил себя во всей красе: жульнической и павлиньей. — Давай не будем тратить время на ознакомление и так далее, устроим сходу настоящую партию. — А если я проиграю? — недоверчиво уточнил Антон и наткнулся почти на ласковый взгляд глаз напротив: — Ох-х, Антон, даже не знаю, как тебе на это ответить… В любом случае, приступим, чтобы ты не заскучал. Гад, вот почему он тогда посмотрел на Антона так. Он изначально знал, что выиграет. Слава на нахмуренные брови Антона улыбнулся только шире, и Антон, вздохнув и скрестив руки на груди, процедил: — Мудак. — Ай, — без тени обиды хмыкнул Слава, — Ужалил, — он положил руку на сердце, — Ну хорошо-хорошо, каюсь — немного запутал тебя. — Немного? — выгнул бровь Антон, — Да ты мне мат в четыре хода поставил и даже предупредить не попытался. — Я просто решил сделать полное погружение в обстановку. Но прими комплимент — ты сражался достойно. — Отвали со своими комплиментами, — буркнул Антон и начал расставлять фигуры по изначальным позициям, — Ещё раз играем. Слава удивленно вскинул брови, а потом вновь улыбнулся: — Проигрывать не любишь? Антон прищурился: — Не люблю. Вот так сразу — не люблю. Он взглянул Славе в глаза и медленно усмехнулся: — Продолжаем? — Как пожелаешь, — ответил в той же манере Слава, а затем вновь благородно заявил, — Белых вновь оставляю тебе.

***

Что немного утешило распалившийся от гнева рассудок Антона — так это тот факт, что вторую партию он проиграл не так быстро. Как и третью. Во всяком случае он смог отбиться от детского мата, который Слава, этот ухмыляющийся говнюк, вновь хотел ему поставить. Антон в этот раз додумался вывести вперед ферзя, ставя под удар ту клетку, куда Слава поставил вражескую фигуру в прошлый раз, тем самым объявив мат. Слава на это действие произнес почти что с гордостью: — Ты большой молодец. — Отстань, — огрызнулся Антон, которого бесило то, что его напряжение полностью блокировалось Славиной непринужденностью, — Давай, дальше ходи. И больше всего раздражало, что Слава на эти огрызания реагировал пожатыми плечами и спокойной невозмутимостью. В угол его загнали в «миттельшпиле», как витиевато выразился Слава, в то время, как Антон это окрестил попросту «серединой партии», без лишних изысков. Он сражался, как мог. Хитрил, петлял, не отдавал почем зря свои фигуры и разменивался только равными. И Слава явно был этим впечатлён, потому что старался подбадривать Антона. Однако Антона не шибко утешали эти слова, поскольку это не помешало Славе ближе к середине партии поставить ему «вилку» конём. Конь мог пойти сразу в два направления, а то и в четыре направления. Но тут дело было в двух. На одном из них под шахом стоял король, которого нужно было срочно уводить. А на другом — ферзь, ценнейшая фигура, которую Антон не смог бы спасти при всём желании, потому что король был важнее. Антон даже не мог чем-то съесть коня, чтобы убрать эту угрозу, и поэтому с явной досадой отвёл короля на другую клетку вперед, дав Славе благополучно забрать его ферзя. Он, конечно, съел этого коня пешкой, но конь и ферзь… Слишком не равноценные фигуры, так что остаток партии Антон с треском проиграл, уже подрастеряв запал. Который вмиг вернулся, едва Слава вновь произнёс: — Ты отбивался уже куда лучше, чем в первой партии. Антон, сдвинув брови, хмуро отчеканил: — Ещё раз. И Слава, вновь пожав плечами, произнёс елейно: — Как хочешь. Антон, стараясь не упускать подлянок от Славы, начал понемногу подъедать его фигуры. Однако размен шёл либо абсолютно равным способом, либо Антон от него отставал. И даже если они шли на равных, то всё это было в рамках Славиной схемы, которую он подготавливал, чтобы обставить Антона, поэтому все его отданные фигуры - это продуманный расчет. Так что у Антона не получалось сделать так, чтобы он мог поставить Славу в тяжелое положение, забрав у него фигуру. Антон даже на пешку не мог выйти вперед по съеденным фигурам — в течение партии вперёд выбивался Слава. Исправно. Однако он в этот раз смог доковылять до эндшпиля, но таким разгромным составом, что даже на ничью не смог бы рассчитывать. Он пытался предложить её в середине партии, когда положение было ещё не настолько пагубное, однако Слава, тихо улыбнувшись, ответил ему очень мягко: — Нет. Антон чуть не взорвался. Теперь, в конце партии у Антона в распоряжении осталась пешка и король, в то время, как Слава орудовал конём, двумя пешками и ладьёй. Антон смог съесть королём одну из пешек и пожертвовал собственную, чтобы съесть коня Славы — поставил шах королю, заставив её отойти от коня и дав королю Антона спокойно съесть его. Слава потом долго нахваливал Антона за этот ход, однако ситуация лучше не стала — пешку Антона-то съели точно так же, и в результате он остался с одним королём, в то время как у Славы была ладья и ещё одна пешка, что было фактически прямым поражением. Вопреки ожиданиям Антона, Слава не стал доводить пешку до конца поля, а начал ставить ему мат, как есть — королём и ладьей. Беготни захотел. Для начала он перекрыл Антону вертикаль ладьей, чтобы понемногу загонять в дальнюю часть поля. И больше всего злило, что он ничего в этой ситуации поделать не мог: едва только он добирался до ладьи Славы, то он просто переставлял её на дальнюю часть вертикали, сохраняя поле и не давая Антону выйти за пределы этой области. И что ещё злило: Антон знал, что уже проиграл, а своими попытками выбраться просто действует по указке. Слава больше не анализировал его ходы, а значит дальше всё шло, как по схеме, и проигрыш Антона был только вопросом времени. Голова вспухла так, что он уже не очень хорошо соображал, и Слава время от времени ласково ему напоминал: — Антон, здесь шах, ты не можешь выйти. Он кивнул на короля Антона, который двинулся вперед: на вертикаль, которую свирепо сторожила ладья. — Ой… — растерянно отозвался Антон, — Да, я что-то сбился… Понимание Славы уже не так его раздражало, потому что Антон чувствовал себя уставшим. Время перевалило за пять, за окном уже стемнело — они включили лампу. Четыре шахматные партии сожрали уйму времени, однако Антон был на редкость увлечен, чтобы прекратить так сразу. Слава безжалостно шаховал его в конце, и голова Антона чуть ли не дымилась к тому моменту, когда он не без облегчения сказал «Мат» и потянулся на своём стуле, как гибкий, рыжий кот. Антон долго смотрел на вражескую ладью, которая встала на последнюю вертикаль поля и подставила под удар его собственного короля, напротив которого стоял Славин, черный король. Долго смотрел, а потом, устало откинувшись на стул, произнёс тихо: — В моём доме тебе больше не рады. Слава громко засмеялся: — Ну ты уж прости… Но, позволь, я отмечу: ты очень… — Вот не надо меня подбадривать, — протянул Антон, — Меня это только больше злит. — А ты не злись, а принимай к сведению, — примирительно улыбнулся Слава, — Ты действительно хорошо себя проявил. — Да ну? — выгнул бровь Антон. — Говорю, как есть, — кивнул Слава, — Не у всех хватит терпения играть четыре партии подряд. Так ты ещё и с каждой партией все лучше защищался. Смотри, мы уже и до эндшпиля дошли. — Конечно, только я все равно проиграл, — проворчал Антон. Слава мягко улыбнулся: — Антон, я тебе врать не стану: ты бы и не выиграл сегодня даже если бы десять партий подряд сыграл. Этому тоже нужно учиться, — на вздох Антона он попробовал убедить его в последний раз, — Поверь мне, я правду говорю, — увидев ироничный взгляд Антона, Слава издал смешок, — Сейчас — точно правду. Далеко не любой новичок будет сидеть и терпеть поражения четыре раза подряд… — Спасибо за такую… двойную формулировку, — усмехнулся Антон, потирая висок. Слава спросил участливо: — Тебе хоть понравилось? — Конечно, — кивнул Антон, — Я давно не играл во что-то с таким интересом… В последний раз… — он помрачнел, осекшись на полуслове. Мафия. Новый год. В последний раз, когда он ощущал такой спектр эмоций: от злости до азарта. — Так это ты меня лечил? Так, прочь, прочь… Не хватало, чтобы его опять унесло в воспоминания в тот момент, когда он ещё даже не договорил и тем более не проводил Славу вниз. Антон лихо закончил мысль: — …это было давно. Правда я и тогда проиграл… — Иногда проигрыш в интересной игре лучше, — Слава пожал плечами, — Чем победа в скучной. — Твоя правда, — кивнул Антон, — Но учти: в следующий раз… — Это снова приглашение? — улыбнулся Слава, выгнув бровь, и Антон запнулся, поняв, что сказал это неосознанно. А Слава лихо воспользовался возможностью и переспросил. Вот уж дела. Сказать «нет» было бы как-то… резковато. Да и Антон внезапно подумал о том, что был бы и не против даже, чтобы Слава пришёл к нему домой во второй раз. В конце концов, Антон сказал правду: он давно так не был чем-то увлечен. И более того — это была такая зарядка для мозгов, что он чувствовал себя уставшим. — Да, приходи, — Антон чуть улыбнулся, не удержавшись от подначки, — Если, конечно, не опасаешься, что ученик превзойдёт учителя. — Если я замечу, что ты пойдешь на улучшение — то порадуюсь, значит, я старался не зря, — философски изрёк Слава, пока они поднимались с насиженных мест. — Про стараться — это мягко сказано, — шумно выдохнул Антон, — У меня будто мозг вспух. — Ну ещё бы, — хмыкнул Слава, не удержавшись от последней половинки трубочки. Пережевывая, он добавил, — Столько нейронных связей в мозгу образовалось… Кстати! — он вскинул указательный палец и, лихо пройдя через комнату Антона, будто перемещаясь по своей, достал свою сумку, начав в ней копаться, — Всё время забываю тебе отдать… Антон, подойдя, с любопытством посмотрел, как Слава извлекает пухлую тетрадь, и практически сразу понял, что это. — Как я и сказал — тут за девятый-десятый класс, — уточнил Слава, подавая ему фолиант, — «Войну и мир» я тебе закладкой отметил. Если по этим конспектам ориентироваться будешь — то проблем, считай, и не будет… — Ого, — восхитился Антон, когда, открыв тетрадь и найдя тему по закладке, пролистал шесть страниц подряд, и это даже был не конец — Как тут много всего! Это нам столько писать придётся? — он ужаснулся. — Нет, — Слава даже засмеялся, — Там и мои личные пометки. Но ерунды я там не писал, заметь… — Да уж — замечу, — хмыкнул Антон, — Но спасибо большое, она мне действительно очень поможет… — Пожалуйста, — непринужденно ответил Слава, — Считай, это благодарность за вкусные трубочки. — Ага, — Антон ухмыльнулся, — То есть ты бы и не помог мне, не позови я тебя домой? — Как знать, как знать… — Слава притворно вздохнул и покачал головой. Антон фыркнул. Ну каков мерзавец, в самом деле! — Так, на выход, — на последнем слове он все же фыркнул от смеха, и Слава, улыбаясь вместе с ним, произнёс с напускным возмущением: — Вот как? Уже выгоняешь? Ну и пожалуйста! Как будто я от этого расстроен… — Давай уже, Станиславский, — Антон закатил глаза. — У тебя сегодня прям тенденция известных людей припоминать… — усмехнулся Слава, перекинув сумку через плечо. — Да ну? — хмыкнул Антон, — Ладно, пошли вниз…

***

Слава попрощался с мамой, заглянув на кухню и вежливо пожелав хорошего вечера. Оля, которая до этого его не видела, немного смутилась, но всё равно пожала приветливо поданную ей руку Славы, который пожимал её с явной охотой, приговаривая: — Здравствуй-здравствуй, мы с тобой снова пересеклись! — Ага… — выдавила из себя Оля, и Антон сдержанно фыркнул, обратив внимание на то, что она стесняется смотреть Славе в глаза. «Тоже мне — нашла кавалера, — подумал Антон, подозрительно глянув на Славу, — Нет, фу, Господи… Лучше уж Белов» Славу он проводил до входной двери, где тот, надевая на себя пальто, заметил: — Зато теперь ты можешь сыграть партию в шахматы со своим папой… — Мне кажется, что он меня раскатает быстрее, чем ты, — нервно хмыкнул Антон, протянув ему руку с зажатой шапкой. — Да ну? — усмехнулся Слава, повязывая шарф. — Мне кажется, что да, — признался Антон, — Он на секцию ходил в своё время… Тогда как раз очень известные были и Каспаров, и Карпов… — О-о да, — протянул Слава, — Мне рассказывала бабушка, что все тогда сидели около телевизоров, смотрели их игру. С шахматными досками ещё, раскладывали фигуры, чтобы знать, как партия ведётся… — Ого, — восхитился Антон. — Молодец твой папа, — кивнул Слава и, надев на себя шапку, произнес чуть ли не торжественно, — Ну что, позволь откланяться? — Даже не начинай, — отмахнулся Антон, протягивая Славе ещё и его сумку. — Уже гонишь, — расстроенно ответили ему. Антон, не сдержав цоканья языком, протянул Славе руку, стараясь произнести искренне, как он и хотел: — Спасибо, что пришёл. Я правда здорово время провёл. Слава, растроганно улыбнувшись, пожал ему руку мягкой хваткой, произнося с признательностью: — Тебе спасибо за гостеприимство, — он, отстранив руку, позволил Антону крутануть замок и приоткрыть дверь. Темнеть начинало всё позже, поэтому на дворе сейчас стояли поздние сумерки. — Тебе точно недолго идти? — полюбопытствовал Антон. — Нет, даже не переживай, я очень быстро дойду, — заверил его Слава и, шагнув за порог, произнёс, — До скорого? В тот момент промелькнуло в его глазах что-то уязвимое. Будто бы он действительно спрашивал, надеясь на то, что встреча повторится. Будто боялся того, что это был в последний раз. И Антон поспешил обнадежить его. Произнес, заверяя: — До скорого. Слава, вздохнув, махнул ему рукой на прощание и, легко сойдя со ступенек, двинулся в сторону калитки — как юркая тень. Антон, бросив на него последний взгляд, закрыл дверь, крутанув замок в скважине. Внутри устаканились странные эмоции: на грани радости и ностальгии. Он почти не вспоминал о своих друзьях или Ромке ни разу за то время, что Слава гостил у него в доме. Только один раз, в самом конце. И Антон даже радовался тому, что больше не испытывал такую жуткую боль — скорее больше чувство глухой, тоскливой ностальгии. — Антон, можешь помочь? — позвала его мама с кухни, и он, резко опомнившись, крикнул: — Иду! Можно ли теперь назвать Славу если не компаньоном, то другом?

***

За уроки садиться, конечно, не очень хотелось: Антон был сыт после маминой подливы, так что хотелось только в душ и спать, однако он заставил себя после душа усесться за стол, грузно выдыхая. Радовало, что хоть предметов не много задали: ему оставалось сделать немного русский, алгебру и литературу. Последнее он сберег — не хотелось сразу утолять своё любопытство и заглядывать в Славину тетрадь, поэтому Антон прилежно выполнил остальную домашнюю работу, наконец, взялся за самое любопытное. Из той части «Войны и мира», что Антон прочитал в библиотеке, он не особо что понял: все было достаточно запутано, и, быть может, суть была в том, что у него не было возможности пробраться дальше сквозь текст, чтобы главные герои предстали перед его глазами. Книгу из библиотеки он все-таки выписал у Тамары Анатольевны, поэтому сейчас планировал читать её, время от времени обращаясь к тетради. Однако читать как будто бы не было необходимости. Слава, судя по всему, вёл конспекты, пока читал. Его заметки были обозначены в рамочку. Школьные темы шли с отступом, чтобы структурировать это все между собой и не превратить в кашу. В основном Славины замечания и школьные записи пересекались между собой в плане рассуждений, а значит книгу он анализировал правильно. У него был на редкость понятный и убористый почерк. Будто у взрослого. Он составлял характеристику на персонажей, с которыми знакомился по мере прочтения. Андрей Болконский. Невысокий молодой человек с красивым, благородным лицом. Честолюбив, немногословен, сдержан в проявлении эмоций, обладает несгибаемой волей. Пренебрегает светским обществом, мечтая о военной славе. И в конце глав он даже составлял собственные выводы. И все это было сделано так удобно, так тщательно, что Антон был готов читать больше искомую тетрадь, нежели оригинал. Хотя бы потому, что французского Слава, очевидно, не знал. Он силой заставил себя обратиться к оригиналу и дочитать до отмеченного Лилией Павловной места. Конспекты так облегчили ему задачу, что он был готов звонить Славе хоть сейчас, рассыпаясь в благодарностях. И это обязательно надо будет сделать. Антон даже не был уверен, нашёлся бы хоть кто-нибудь, кто занимался бы этим с таким усердием? Возможно, Слава был начитанным и красноречивым не по факту простого чтения, а по факту того, что он пахал. Учился с энтузиазмом, не жалел тетрадных страниц на подробные конспекты и прекрасно ориентировался в том, что учил, потому что учил это очень тщательно. Антон, глядя на тетрадь, невольно проникся уважением к нему. Если Слава сможет найти работу и специальность, где применит свои знания и труд, то ему в этом не будет равных. Интересно, а он всю эту тетрадь исписал? Глядя на габариты, верилось с трудом. Хотя, учитывая, насколько подробный конспект был по «Войне и миру», то вполне могло быть. Тем более, если это тетрадь за девятый и десятый класс разом. Антон листнул странички, усмехаясь. Слава даже отметил, где начинается новый учебный год. Вот уж действительно — педант! Он перешёл на предыдущий учебный год. В девятом классе, как ни странно, трудолюбия у Славы было не занимать точно так же, как и сейчас. Антон снова вспомнил старые школьные произведения: от классицизма Ломоносова и Державина, которых он на дух не выносил, до более приятных глазу Ахматовой и Блока. Он столько вспомнил разом, что даже начал проверять по произведениям самого себя: прошёлся по «Бедной Лизе», «Телеграмме» Пастернака, «Герою нашего времени», который в девятом классе своим Печориным выморозил Антона до белого каления… Вспомнить это было приятно, он даже немного поностальгировал по Иркутску и предыдущим одноклассникам, с которыми у него пусть и не сложились близкие отношения, но которые были неплохими ребятами. Антон, обхватив все листы разом и закрепив большим пальцем, позволил им листаться самим по себе, пока не дошёл до самого конца. Он фыркнул. Какие могли быть сомнения? Слава исписал всё вплоть до последнего листа. Антон вновь листнул тетрадь, найдя это занятие довольно увлекательным, но вдруг заметил примечательную деталь, когда перешёл в самоё начало. Листы там держались на честном слове, и он даже запереживал, что тетрадь уже не новая, и он мог что-то порвать, но, приглядевшись, понял, что это была не его вина. Листы не держались не потому, что тетрадь была старая, а потому, что их вырвали с другой стороны. Действуя очень аккуратно, он вернулся к самому концу, не понимая, с чего вдруг так прицепился к этой детали. В конце концов, причины могли быть самые разнообразные: могла внезапно начаться самостоятельная или, например, Славе не понравилось, как он прописал ту или иную тему. Но он и раньше что-то перечеркивал в тетради, зачем было вырывать? Последней темой значился «Гобсек» Бальзака, и Антон, вчитавшись в буквы, внезапно обратил внимание на то, что несколько отрывков, написанных в самом-самом низу, выделяются среди прочих, но совсем чуть-чуть. Если не вчитаться очень внимательно, то можно легко это не заметить. Несколько крошечных реплик было прописано внизу и, когда Антон в них вчитался, волосы на затылке встали дыбом: Сильно болит? Уже синяк начинает проявляться Не очень, я успел отвернуться немного… Ты говорил вы дружите. Как так получилось? Почерки были разные. В одном безошибочно угадывался Славин. Второй был написан точно такой же ручкой, поэтому сливался. Но круглые буквы с завитушками Антон узнал: так расписывалась Алиса на своих рисунках. Это безошибочно она. На остальных страницах, по всей видимости, был дальнейший разговор. И был он, судя по всему, длинный, раз уж не один лист был вырван. Антон поджал губы, отстраняясь от тетради. Он призывал себя не анализировать, не строить догадки, но мозг пошёл в обратном направлении. Он вновь вспомнил, как они со Славой шли до дома. — Я так понимаю, ты вообще драки за пушечный выстрел обходишь. А так… Приходилось когда-нибудь? — Один раз. Пару лет назад. Был ли этот «Один раз» именно тем, о чём говорили Слава и Алиса на тетрадных страницах? И более того, с кем? Конечно же, догадка в лице одного-единственного человека возникла в голове сразу. И не вылезала оттуда, сколько бы потенциальных вариантов Антон не перебрал бы. Хотя… о чем тут вообще говорить? Ромка был единственным человеком, с которым у Славы были явные стычки. Как он понял, с классом у него взаимоотношения ровные. Да даже с его одноклассниками: например, иногда его угощал сигаретой Тихон или, например, Арина спросила у него насчет книжек, когда она зашла в библиотеку один раз. И сделала она это так непринужденно… Так что все догадки кроме Ромки отметаются в сторону. Он был так растерян, что даже не сложил учебники в портфель: закрыл аккуратно тетрадь, выключил лампу, пребывая в раздумьях. Ромка в Новый год говорил ему о том, что они со Славой были друзьями, а потом разругались… Про драки, конечно, речи не было. Антон улегся в кровать, медленно выдыхая. Зная Ромку, он, конечно, мог бы решить проблему таким образом… Только опять же — за что? Антон ему напоминал Славу, и этого хватило, чтобы все рычаги у Ромки сорвало. Какой удар тогда на себя взял сам Слава? Все будто стало только запутаннее, а вопросов не убавилось ни на грамм. Антон поджал губы. Завтра четырнадцатое марта. Шестнадцатого, в четверг, им с командой ехать на волейбольные соревнования, которые они проиграли в январе. Антону не по себе становится, едва он представляет Ромку на поле. Как ему действовать послезавтра? Как они будут взаимодействовать, помогать друг другу… Ромка вообще его поддержит, как сокомандника? Или они будут ходить по площадке, как незнакомцы? Тоска ущипнула его, когда он вспомнил Ромкин взгляд, его лицо, довольные выкрики на волейбольном поле или тихий голос около мангала. Его сгорбленную спину в театре и уязвимый взгляд на дискотеке… Антон свернулся плотнее, обнимая кусочек одеяла и закрывая глаза. «О чём ты думаешь?» Он так задался этим вопросом, что Ромка ему приснился. Впервые за время их молчания друг с другом длиною в месяц Ромка приснился ему. И такой, каким Антон его помнил: знакомым, задорным, улыбающимся. У него даже заболели скулы: ему стало отчаянно и грустно. Во сне Антон видел их телефонный разговор. Однако это было похоже на фильм, где ты видишь обоих говорящих на экране. Так что Антон видел эмоции и собственные, и чужие. — Прости меня, — говорил он во сне, и Ромка улыбался ему и заверял в трубку: — Нормально все. Я не злюсь… «О чём ты думаешь?» — О чём ты думаешь? — голос пронёсся будто с эхом, но Ромкин голос был тихим и приятно звучал в ушах. — Не знаю… Про завтра думаю. А ты о чем? Это было так похоже на Ромку, будто и не сон вовсе. И Антон, забывшись, произнес тихо: — О тебе. Ответа не последовало.