Keep silence

Раньше он не задумывался о том, чем Ромка увлёк его. Точнее, мог догадываться. Если вначале его отстранённая злость, сквернословие и грубость характера воспринимались Антоном как откровенное хамство и невоспитанность, то со временем получилось разглядеть другое. Как под ворохом недостатков крылась жажда справедливости, устремленность, сердечность. Все качества, присущие людям, которые ведут за собой остальных. Ромка мог открыться кому-то с такой щедрой стороны его души, со стороны друга, напарника, человека, который по своей грубости мог вляпаться в неурядицы, но старался жить искренне. Однако сейчас Рома напоминал Антону себя на волейбольном поле. Но обстоятельства, окружавшие их, были куда серьёзнее победы их сверстников. Но кое-что объединяло эти моменты. Яркая Ромкина решительность казалась Антону великолепной даже сквозь марево его собственных переживаний и усталости. — Значит так, — рассуждал Ромка, пока они всё ещё стояли в туалете. Антону казалось, что время длилось бесконечно, хотя сейчас, скорее всего, была только половина седьмого урока, — Тебе сейчас нужно домой пойти, понял? — Понял, — кивнул Антон, вглупую повторяя за Ромкой. — Действовать начнём с завтрашнего дня. Я попрошу Алёну… — Алёну? — вмиг переспросил Антон, — А она зачем? Он толком не видел её с того дня, как она попыталась отстранить его от Славы с Алисой в курилке. Теперь, вспомнив об этом, он даже проникся к ней уважением. Возможно, его слепота была слишком очевидной для остальных. Ромка, моргнув, ответил терпеливо: — Погорельскую прижмёт… На всякий случай выясним, че с ней, да как. Где соврала, насколько соврала… — Ромка вздохнул, — Короче, я, как пацан, не смогу так себя вести. А Алёна не из стеснительных, — он хмыкнул, — Пускай погоняет её. Антон кивнул. Ему уже не было важно — Алёна, Алиса… Лишь бы хоть как-то сдвинуть дело. Он был готов чем угодно поскупиться, хоть собственной гордостью и нежеланием контактировать с Алёной — хоть бы просто получилось. — Хорошо, — он безропотно согласился, — А зачем тебе телефон? — Позвонить надо будет кое-кому, — расплывчато ответил Ромка, — А вот ты сейчас иди домой. Вот прям сразу — домой. Понял? — Хорошо, — заторможенное поведение Антона и его монотонные ответы явно не внушали Ромке доверия, и он, тронув его за плечо и дождавшись чужого взгляда, произнес убедительно: — Если что — звони, лады? В любое время. Звучал он серьёзно, но Антон не смог удержать слегка насмешливый скепсис в собственном голосе: — Прям уж в любое? Ромка, несмотря на эту крошечную попытку подначить, остался непреклонным и, кивнув, произнёс честно: — В любое. Мать крепко спит. Так что звони. И почему-то Антону не захотелось ни отклонять предложение, ни принимать. Он не сомневался, что вряд ли воспользуется им. Сегодня был настолько безумный день, что он потерял все силы и желание хоть что-либо делать. Собственный день рождения, который он ждал отчасти с предвкушением, отчасти с радостным спокойствием, теперь был задвинут так далеко, что Антону казалось, будто он и вовсе не заметит его наступления, пока дело не будет решено. И он знал, что это так. Он и шагу не сможет отступить в сторону от этого инцидента, пока всё не сдвинется с мёртвой точки. Ромка вгляделся в лицо Антона, убеждаясь, что был услышан, поэтому он отделался смазанным кивком и не менее внятным «Угу», после чего, развернувшись, направился вместе с Ромкой к выходу из туалета. Седьмой урок ещё не закончился, но Ромка предложил Антону до конца не высиживать и сказал, что «отмажет его». — А у меня точно проблем не будет? — с сомнением поинтересовался Антон, пока они шли по коридору. — Да заебись всё будет, — заверял его Ромка, — Мы так с Бяшей уйму уроков проёбывали, так что не боись, отмажем, как миленького! Антон кивнул болванчиком, особо не влезая меж его реплик. Он ни о чём не думал — до страшного хотелось спать. Антон подумал о том, что с удовольствием бы свернулся на ковре в директорской и уснул бы. Однако до приемлемой горизонтальной поверхности в лице его кровати оставалось ещё с полчаса. Почти невыносимое оттягивание. За то время, пока Антон заторможенно перебирал одну-две мысли, Ромка уже успел по-быстрому шмыгнуть в класс и выйти оттуда с рюкзаком Антона и его вещами, как ни в чём не бывало. Всё случилось так быстро, что он растерялся. — Нормально всё? — поинтересовался хоть для какого-то соучастия Антон, и Ромка ответил нарочито беспечно: — Да вообще без базара. Как сынульку родного отпустила, — Ромка даже разулыбался, — Только мне вот придётся идти всё равно. Иначе схавает она. Меня. Ромка старался выглядеть… Спокойнее, чем всегда. Но внутреннее злостное беспокойство просачивалось. В напряженных уголках губ, в более резких движениях. Ромка выглядел так, будто он пытался сыграть для Антона маленький спектакль и заставить его поверить в то, что всё действительно куда проще. И Антон заставил себя проглотить наживку, потому что он и без того подумал про себя достаточно. Возможно, конкретно в этот момент ему нужно следовать за Ромкой и не заниматься отсебятиной. Антон никогда не оказывался в таких ситуациях. А Ромка выглядел, как человек, который мог заставить мир держаться ровно. Поэтому они будут безукоризненно соблюдать план, именно Ромкой и разработанный. — Хорошо, иди, конечно… — кивнул Антон, забирая рюкзак и засовывая туда пару тетрадок, которые Ромка быстро сгрёб с парты. Тот уже было хотел развернуться в сторону двери, как Антон двинулся вперёд и спросил осмысленным тоном: — Я могу что-нибудь сделать? Если там надо… — не сразу последовавший ответ сбил его. Антон даже не предположил того, что Ромке нужно было чуть пораскинуть мозгами, поэтому принялся спешно оправдываться, — Если могу как-то помочь… Мне кажется, по крайней мере, что смог бы. — Я хуй знает, Тоха, — честно выдал Ромка, — Здесь мы будем решать мало… Всё вертится вокруг Алисы этой, психолога и милиции. Ты можешь… — он задумчиво помычал, — Если вдруг вспомнишь какие-то… мелочи с сеансов, время, когда вы уходили. Может, если Погорельская что-то про психолога тебе лялякала… Попробуй зафиксировать. — Хорошо, — Антон воспринял это с энтузиазмом медалиста, получившего домашнюю работу, хотя совершенно не догадывался, что ему делать с этим и сможет ли он вспомнить хоть что-нибудь. Ромка на прощание сжал его плечо. — Домой, — настоял он, и Антон слабо улыбнулся. — Домой так домой. Ромка хмыкнул мягко и, развернувшись, зашёл обратно в класс. А Антон остался стоять в тихом коридоре. И в то мгновение ему вдруг стало до страшного стыдно. Он так устал, что не нашёл в себе сил адекватно поблагодарить Ромку за всё, что тот для него сделал. Тот даже вещи его из класса забрал под суровым надзором преподавательницы. Он поджал губы и, вздохнув, потопал к лестничному пролёту, усилием воли держа глаза полностью открытыми. Оставалось только надеяться, что у Антона будет возможность сказать ему «спасибо» попозже.

***

До дома он шёл как в беспамятстве. Мысли отказывались тем или иным образом затрагивать Славу и Алису. Он при всём желании не мог думать о них, иначе стремительно наполнился бы местью и вернулся бы в школу обратно. Ему бы страсть как хотелось схватить этого урода и раскрошить ему… Он старательно отводил мысли в сторону. Ромка правильно говорил — только хуже себе сделает, если продолжит в том же духе. Поэтому Антон старался либо не думать, либо выстроить, что делать ему самому. Самой гадской частью всего грядущего за этот день было то, что сказать родителям. Их, вероятнее всего, уже успели уведомить из школы, так что вопросов Антону однозначно не избежать. Он убедился в этом, едва зашёл домой, и в коридор вышла мама. Такая настороженная, какой он давно её не видел. И встревожился бы разом при любых других обстоятельствах, но пока смог только поджать губы и отвести глаза в сторону. И замереть, когда мама обняла его. Антон так искренне удивился, что не сразу обвил её руками в ответ. Последнее, чего он ждал — это объятий. Мама бы не злилась… Она бы могла понять. Антон знал, что его мама никогда не была тираном. Даже в самые сложные годы. Но он не ждал такой мягкой реакции. Он рассчитывал на другое. На нервные расспросы, на гадские эпитеты в стороны Евгения Сергеевича. Однако мама не пошла протоптанным путём, который могла бы выбрать с полгода назад. — Как ты чувствуешь себя? — тихо поинтересовалась она, отстранившись. — Плохо, — честно признался он, — Очень. — Пойдём на кухню? — предложила она, отстранившись и скрестив руки на груди, — Пообедаешь. «Не хочу» Ответ застрял в горле. Он понимал, что это будет как минимум грубо по отношению к маме, которая наверняка очень переживала. И что он бы сам на её месте в последнюю очередь хотел бы оставаться на кухне один. Да и ему, возможно, следовало выговориться. Пусть он и знал, что кусок в горло не полезет. — Пойдём, — сдержанно кивнул он, — Только я руки помою… Антон попросту не знал, с чего мама начнёт. И будет ли она вообще внимательно спрашивать. Он, откровенно говоря, не был до конца уверен, поверит ли она ему, что Евгений Сергеевич невиновен? Наверное, пока и не следует рассказывать. Он подумал об этом, пока мыл руки. Возможно, если он скажет маме, что обвинения могут быть ложными, она попытается что-то предпринять. А как Ромка сказал — тут ничего от них не зависит, так что мама может ненароком ухудшить ход следствия. А ещё он не знал до конца, насколько Алиса соврала. Когда Ромка сказал ему о том, что Алёна у неё выведает, то только в тот момент Антон предположил, что мог не так изложить Славин взгляд и поведение их обоих в курилке… От этого становилось жутко не по себе, но… Как иначе можно было это воспринять? Как можно было смотреть на вопрос «Вы соврали?» таким пустым взглядом и молчать? Даже если там всё было не так однозначно, и Антон оказался неправ… То у него будет возможность убедиться. Взгляд Антона в зеркале был больной и уставший. Глаза — опухшими: он слишком много выплакал в туалете, его будто морально — и физически — наизнанку вывернуло. Он всё ещё страшно хотел спать. Но просто упросил себя быстро отстреляться. Мама ждала его на кухне. Предусмотрительно заварила чай, чему он очень обрадовался. На улице было уже тепло по сравнению с зимой — апрель близился к середине, но ему было катастрофически холодно, будто до дома он добирался сквозь ветер. Он уселся напротив неё и обхватил кружку пальцами, немного согревшись. А потом отпил. И решил уточнить у мамы на всякий случай. — Тебе позвонили? Она кивнула. — Пару часов назад. Спросили, рассказывал ли ты мне что-нибудь об этом… — она покачала головой, — Ты себе даже представить не можешь, в каком я ужасе. — Я тоже в ужасе, — Антон сказал это совершенно искренне. — То, что он к подопечной… Ты не знаешь, о ком речь? — спросила она аккуратно. — Говорят, что это Алиса, — уклончиво ответил Антон. Он знал, что вряд ли может оглашать детали следствия, но если вскроется, что это была ложь, то мама уже будет готова это услышать, — Только не говори никому, пожалуйста… Мамины глаза расширились. — Алиса? — она посмотрела в свою кружку, будто пыталась вместо собственного отражения увидеть там что-то ещё, — Какой ужас, это ж… — она запнулась, — Бедный ребёнок… Антон знал, что говорит мама это от чистого сердца, а не дежурным образом. Мама действительно прониклась к Алисе симпатией, и сейчас её изумление очень хорошо читалось на лице. — Мам, — он передёрнул плечами, — Честно говоря, я не знаю, насколько это… Я даже не слышал от неё ничего. — Может, она боялась сказать, — мама постучала пальцем по краю кружки, — Но я не ожидала, что это связано с Алисой. Когда она к нам приходила — вроде солнечная такая… — Я тоже не ждал, что это будет связано с Алисой… — он вздохнул, — И мне тоже она такой не казалась. Вообще. Я бы в жизни не подумал… — Могла скрывать, с одной стороны… — предположила мама, — А ты за ней ничего такого не замечал? — Я… — Антон открыл рот, а потом вдруг призадумался. Он вспомнил Алисино лицо в тот момент, когда она должна была уходить из дома Антона. Её мягкое настроение рядом с мамой и Олей, полное спокойствие. А затем болезненная кривая, прошедшая через её рот. — Я бы хотела остаться. — …Не уверен, — закончил мысль Антон, нахмурившись, — По крайней мере чего-то явного точно не замечал. Он говорил это, но почему-то не смотрел маме в глаза. Либо не решался, либо не хотел. — Теперь посадят? — поинтересовалась мама, отпивая чай. — Вроде как да, — Антон вновь покрылся мурашками. Это произойдёт в худшем случае — если у них не получится, — По крайней мере, они сказали, что тут всё налицо. — Наверное, да, — кивнула мама, бросив короткий взгляд в окно, а потом озвучила тихо, — Ты, наверное, устал… — Ужасно устал, — слабо улыбнулся Антон, — Я бы поспал, честно говоря… — Ты точно есть не хочешь? Я бы быстро… — Нет, — он покачал головой, — Точно нет… — он хотел было отмазаться фразой, что его в школе угостили, но воздержался, — Если захочу есть — я поем. Не сомневайся, — он слабо улыбнулся, и мама кивнула. — Хорошо. Если что — макароны с курицей в холодильнике. В сковороду положи и разогрей, ладно? — Ладно, — послушно согласился Антон, поднимаясь с насиженного места. Мама ещё раз обняла его, и Антон испытал куда больше облегчения от понимания с её стороны и от того, что всё же сумел отстреляться. Он вышел из кухни и направился к лестнице с чувством выполненного долга. Глаза с трудом держались открытыми. Главное не уснуть на подходе в комнату. Когда он шагнул на первую ступеньку лестницы, Оля как раз спускалась вниз. — Привет, — Антон слегка улыбнулся, — У себя была? — Почти, — уклончиво ответила она, — Я хотела к вам подойти, но мне надо было в комнату тетрадку отнести… — она призадумалась, — Вы с мамой Алису обсуждали вроде… Антон сильно нахмурился, не сдержав озадаченности. — Она к нам в гости придёт? — обрадованно спросила Оля, — Ой, это было бы так здорово, я бы ей показала… — Нет, — Антон воздержался от того, чтобы не рявкнуть на Олины счастливые доводы. Она не знала и не была виноватой. Да что греха таить — и он не знал. Никто не догадывался. Оля нахмурилась. — Нет? — Нет, — Антон кивнул, — К нам Алиса не придёт… Больше не придёт. По крайней мере до выяснения деталей дела. И даже с учетом этого Антон не был уверен, что хочет видеть либо её, либо Славу хоть около своего дома, не то что внутри. Возможно, усталость на его лице показалась Оле достаточно убедительной. Но, чему он обрадовался больше всего — эмоции Оли не варьировались с такой скоростью. И её первоначально хорошее настроение не загнулось. — Ладно… — вздохнула она с сожалением, а потом возобновила свой путь по ступенькам, — Я к маме пойду… Мы рулет есть будем. В её голосе все ещё сквозили неозвученные вопросы, однако задавать она их не стала. По мере взросления Оля точно так же начинала чувствовать, когда уместно озвучить ту или иную мысль. Мамина склонность рассуждать и анализировать передалась ей точно так же, как и Антону. — Приятного аппетита, — пробормотал он, поднимаясь наверх. Отдельным вопросом, конечно, будет объяснять всё это Оле. Она приняла конфликт Антона со старой компанией спокойно. Но, почему-то, пока ему было ещё хуже, чем тогда. И он не был уверен, примет ли другую форму ком эмоций в голове из злобы, непонимания и грусти. В комнату Антон ввалился со вселенским облегчением. Сразу же приоткрыл окно, впуская внутрь прохладный воздух. Переоделся, наслаждаясь приятным ощущением домашней одежды и комфортом. И завалился на кровать, накрываясь одеялом и успокаиваясь от ветерка, прошедшего по его усталому лицу. Не хотелось о чем-либо думать. Но ему и не потребовалось отваживать от себя беспокойные мысли — он слишком измотался для того, чтобы тревожиться. Стоило ему вспомнить ощущение Ромкиных объятий, как на тело само по себе навалилась тяжесть, и он крепко уснул.

***

Антон не был уверен, снилось ли ему хоть что-нибудь. Для него это было похоже на затяжное беспамятство. Однако спал он с огромным удовольствием. Голова получила заслуженную разгрузку, и он беспробудно дремал до глубокой ночи. Несмотря на то, как приятно было погрузиться в сон, Антон не рассчитывал на то, что пробуждение будет похоже на удар по голове. Он дёрнулся на кровати, как от резкого толчка. И сразу ощутил несколько неприятных факторов. Первое: это гадский привкус во рту, в котором ничего не было за последние часов десять, кроме чая. И если считать момент, как он безбожно блевал в туалете, то в желудке так же пусто, как в голове у спящего человека. Второе: рука будто вся была в мурашках. Он отлежал её, пока спал, поэтому разогнулся с протяжным стоном — неприятное чувство разлилось по всему телу. Проснуться в такой позе враскорячку было ошибкой. И третье: ему до страшного хотелось пить. И желательно прямо сейчас. Как назло, вставать с кровати не хотелось. За окном была сплошная темень, и это вовсе не добавило Антону энтузиазма. Целый день был профукан. И хрен знает, сколько сейчас времени. Если он ещё и проснётся утром разбитым, то это не сделает ему чести в школе. Антон не был уверен, сможет ли заснуть ещё раз, если попьет воды и только проснётся, пока будет спускаться по лестнице. Он лениво перевернулся на другой бок и, накрывшись одеялом, вновь прикрыл глаза, силясь погрузиться в сон снова. Попытки не были бесплодными: несколько раз ему всё же удалось задремать, но, по его собственным ощущениям, это длилось минут пятнадцать, потому что просыпался он в прежнем положении. И с каждым разом во рту становилось всё суше. В конце концов ему все же пришлось встать с кровати, из-за чего голова с непривычки закружилась. Желудок будто сжимал невидимый кулак. Да и нечего оттуда было выжимать: там было так пусто, что Антона неприятно затошнило. Хорошо бы хоть кусочек еды съесть, иначе его точно вывернет. И даже страшно представить, чем. Он включил настольную лампу, поморщившись от теплого света, резко ударившего по глазам. Время на часах было за полночь. Тогда тем более — весь дом спит. Кроме него. Прям вот ирония какая-то. Вопреки своему желанию сесть и начать записывать вообще всё, что он когда-либо помнил, связанное с Евгением Сергеевичем, он вышел из комнаты и аккуратными шагами спустился вниз. За полночные бдения его, конечно, уже никто ругать не будет, но не хотелось бы перебудить всех, поэтому двигался Антон со всей бесшумной грацией, на которую было способно его обалдевшее от переизбытка сна и голода тело. На кухню он вплыл привидением и, включив свет, в первую очередь налил себе воды и осушил стакан залпом. И ещё один. Вода освежила его иссушенное горло, и он с блаженством выдохнул, громко ставя кружку на столешницу и от души утирая мокрый рот. Есть хотелось страшно, и Антон, открыв холодильник, в первую очередь вытащил сковороду с макаронами, водрузил её на плиту, зажёг конфорку, поставил чайник. Кухня в этот момент ему казалась самой громкой комнатой в доме. Он не давал себе думать. Занимался обыденными вещами с ленивым удовлетворением. Поглядывал на часы, мыл посуду в процессе, разглядывал двор за окном. Вся эта полуночная чревоугодная канонада сопровождалась громким урчанием желудка, который, поняв, что его заполнят с минуты на минуту, разорался со всей мощью. Антон вновь подошёл к холодильнику. Колбасу хотелось сожрать, как есть — даже не нарезая, но он воздержался от этого иррационального желания. Ничего-ничего, если понадобится, ещё и бутерброды съест. Под чайником он конфорку благополучно выключил, залил кипятком чашку и, пока чай заваривался — положил себе такую порцию макарон, от которой в любой другой день ни одни штаны не сошлись бы. Но сейчас он был как с голодного края. Уселся за стол с видом барина и даже сахар в чай засыпал, чего обычно не делал. Просто захотелось всего и сразу. Пожирнее, повкуснее, послаще. Он не знал, что хочет компенсировать — действительно громадное чувство голода, растущее с восьми утра, с его последнего приёма пищи, или нарастающее чувство стресса из-за реальности и последствий, настигающих его по мере всё большего пробуждения. Макароны он жевал механически, пусть и было вкусно. Было очень вкусно, но он не дал себе насладиться — умял в один присест. И положил себе ещё порцию. Потянулся-таки к этой несчастной колбасе и нарезал себе пару ломтиков в тарелку. Долил кипятка в чай и снова бросился на свой ужин с огромным энтузиазмом. У него будто предохранители сорвало, и он ел, как в последний раз. И даже с чаем съел конфеты, от которых по обыкновению зубы скрежетали, так он их не выносил. Но в этот раз он съел аж несколько «Ромашек» и близко не поморщился. И только в тот момент, когда он насытился, на кухне стало до звона в ушах тихо. Антон пытался заесть скопившийся стресс, но в результате будто хуже сделал. Теперь тяжесть физическая, вкупе с той, что у него была на душе, давила на него, и он длинно выдохнул, спрятав лицо в ладонях. Ему не хотелось плакать, но он просто в очередной раз за этот день осознал масштаб и количество свалившихся на него враз проблем. И осознал, как ничтожно влиял на каждую из них. Конечно, Антон знал, что ему никто не ответит. Да чего уж греха таить, никто его и не услышит. Однако он всё равно не сдержал себя от того, чтобы мысленно обратиться к Евгению Сергеевичу. «Знаете… — начал он в своей голове. И, пусть и не слышал собственный голос на деле — не сомневался в том, что даже в его сознании он звучал совершенно разбитым, — Мне так сложно сейчас хоть что-то сказать… Я с ума схожу от того, что ничего не знаю. И так бы помочь Вам хотел, всё равно…» Он только в этот момент подумал о том, что пугало его в сложившихся обстоятельствах больше всего. Он не мог изменить ход событий. Но ощущал себя ответственным в первую очередь. Антон не был уверен, сможет ли он когда-нибудь смириться с собственной неудачей, если она вдруг произойдёт. Надежда, которую ему дал Ромка, своим светом делала ярче тени из переживаний. Но от шанса всё исправить он не отказывался. Ромка примерно накинул в школе, что ему делать. У Антона и догадок-то толком не было, из чего ему собирать данные. Но это только пока. Он переплёл пальцы и уткнулся в них носом, глубоко вздыхая и предполагая, что бы он мог придумать. В голове было мало здравого и очень много волнения. Антон уже пожалел о том, что лёг спать так неосмотрительно. Бодрствуй сейчас хоть кто-нибудь дома, он мог бы поговорить и немного отвести от себя переживания. А сейчас быть один на один со всем этим было тягостно. Был только он, пустые тарелки, остывший чайник и гудящий холодильник. Время было уже почти час ночи. По-хорошему ему бы постараться лечь спать, но сна не было ни в одном глазу, и Антон даже не знал, что делать, чтобы как-то измотать себя. Хотелось все мысли из головы вытеснить, а нечем было… И как бы он ни хотел вставать с утра разбитым, его, судя по всему, именно такая участь и ждёт. Антон вздохнул и внезапно замер, на всякий случай вслушавшись в звуки в доме. Ничего необычного: легкие поскрипывания дощечек от ветра, холодильник уже затих. Тиканье часов замыкало череду звуков. Была у него одна мысль. Но вряд ли она, конечно… Антон, плюнув на всё, поднялся с насиженного места и направился в коридор.

***

Если что — звони, лады? В любое время. Антон понимал, что это не весомый аргумент для того, чтобы оправдывать собственную наглость, но почему-то пальцы всё равно исправно выкручивали диск телефона в нужную сторону, набирая правильные цифры. Гудки, следом зазвеневшие в ушах, лишь заставили его заволноваться пуще прежнего. У Ромки были все обоснования послать его куда подальше в такое время, и Антон бы не расстроился. С большой вероятностью. Ответа не было. Антон поджал губы. Конечно, ему не на что было рассчитывать. В конце концов, Ромка и без того столько сделал для него. Даже с учетом того, как они общались до этого. Так что один непринятый вызов — это такая глупая… — Алло? — тихо произнесли по ту сторону провода, и Антон чуть трубку не выронил — не ожидал — и для надёжности обхватил её двумя руками. — Привет, — поздоровался он, и такая вежливость в час ночи звучала практически абсурдно, но Антон решил придерживаться такой манеры. В конце концов, ему и не хотелось вести себя так, будто он завалился к себе в дом, — Прости, я тебя не разбудил? — Не-а, — протянул Ромка, — Я не спал. — А… Хорошо, — Антон кивнул, — Просто гудки долго шли, я думал, что ты не ответишь. — На толчке был, — смущённо ответил Ромка, и такое ночное откровение вынудило Антона слегка прыснуть, а потом заговорить: — Надеюсь, что ты, так сказать, всё успел… — Ой, Тоха, закрой рот, я щас трубку положу, — вопреки словам, Ромкин голос звучал так, будто он тоже вот-вот зайдётся в смехе, — Чего звонишь-то так поздно? Улыбка Антона немного померкла, но ответил он с теплотой. — Не могу уснуть, — он вздохнул и сделал неопределённые жесты рукой, — Пришёл домой — вырубился… И проснулся недавно. — Херово, — лаконично ответили в трубке. — А ты чего не спишь? — задал справедливый вопрос Антон. Он не знал, как это работает, но Ромкино присутствие будто делало его более… спокойным, более счастливым. Антон так отвык от обыкновенного общения с ним, что с концами забыл о том, сколько жизни Ромка распространяет вокруг себя. Это было похоже на прохладную ладонь, приложенную к горящему лбу. И Антон прикрыл глаза, вслушиваясь в Ромкин голос. — Да херней маялся, — бормотал тот, — Фильм смотрели… Потом домашку надо было сделать… — Домашку? — Антон усмехнулся, — Что-то на тебя не похоже. — Да бля, — шикнул Ромка, — Мама сказала, что поднажать надо… Последняя четверть, мол. И сказала, что если я закончу лучше, чем всегда, то приставку купит. Тоха, приставку. Как я могу вообще домашку теперь не делать? — И не поспоришь, — Антон сдержанно рассмеялся. Ромка тоже ответил ему сдержанным смешком, а потом заговорил серьёзнее: — Слушай, насчёт психолога твоего… Антон замер, вслушиваясь очень внимательно. — Да? — Я позвонил, короче… — Ромка вздохнул, и Антон буквально видел, как тот трёт затылок. Почему-то у него возникло стойкое ощущение опасности. Неужели не получилось? Или дело не собираются рассматривать ещё раз? Если у них не получится, Антон уже и не знает, как можно ещё… — …Сказали там, что дело, по идее, рассматривать ещё раз не будут. — Блять, — произнёс Антон и даже устыдился того, как дрогнул его собственный голос. Он предполагал, что услышит это, но всё равно не был готов. Краем глаза он поймал собственное отражение в зеркале, заметное благодаря тускловатому свету с кухни. И поразился тому, насколько вмиг подавленным он стал выглядеть. Будто всё одним ударом выбили. — Погоди-погоди, не мороси, — тут же подсуетился Ромка и продолжил, чтобы не томить ожиданием, — Там есть мент, которого я хорошо знаю. Он согласился… Ну, по своей инициативе. Помогать ему там никто не будет — Погорельской мама в участке работает, а с ней лучше не грызться… — Понял… — кивнул Антон. — То есть участок ему особо помогать ничем не будет. Всё по доброй воле, поэтому долго он работать не сможет. За это время нужно самим тоже подсуетиться… — Да, да, хорошо, — рассеянно отозвался Антон, — А что с делом? Его не закрыли? — Не, — заверил его Ромка, — Чтоб дело закрыть, его ещё в комитет передать надо… А тот мент настоял пока на том, чтобы не передавали. Короче, у нас день будет. Ну, два максимум. Надо её обработать и заставить правду сказать… — День, — выдохнул Антон. Господи, сейчас это казалось ещё более невозможным. И Антон со своей стороны был в ужасе от того, во что они ввязались. Алиса ни за что не расколется за такой короткий промежуток времени. Да и как она расколется? Если вскроется, что показания были ложными, проблем ей не обобраться… — Тоха, — настойчиво позвал Ромка, — Ты слышишь? — В чём дело? — рассеянно переспросил он, и Ромка, выдохнув, терпеливо поинтересовался: — Ты в порядке там? — Теперь не уверен, — Антон ещё раз посмотрел на своё отражение, — Так мало времени… — Ну, вот так вот… — проворчал Ромка, и Антон резко вскинулся: — Я ни в коем случае тебя не виню! — он закрыл глаза и искренне произнёс, — Спасибо тебе огромное, правда… Ты очень мне помогаешь… Просто я уверен, что Алиса ни за что не расскажет. Особенно за день. — Может и не расскажет, — спокойно подтвердил Ромка, — Будь готов тоже к этому. Я тебе щас в уши ссать не буду. Обосраться мы с тобой можем на раз-два. Так что тут на нашей ответственности. — Я понимаю, — выдохнул Антон, — Это тоже понимаю… — Тогда не пори горячку, — вздохнул Ромка, — Действовать всё равно придётся. Понадеемся, что Алёнка её окучит… Ну и мент заодно. — А откуда у тебя знакомый милиционер? — поинтересовался Антон, и трубка хвастливо хмыкнула: — У меня свои связи есть. — А если честно? — ласково повторил просьбу Антон, и Ромка ответил со вздохом: — Долгая история, если честно… «А я никуда и не…» — всплывший было ответ застрял в горле, когда Антон внезапно сменил одну пластинку на другую и, забыв напрочь, о чём хотел сказать до этого, произнёс глуповатым тоном: — Не хочешь встретиться? Ответная тишина практически заставила его пожалеть о сказанном, а затем Ромка тихо спросил: — Щас, что ли? Антон кивнул и, поняв, что Ромка этого не видит, шепнул одним слогом: — Да. Молчание возобновилось, и Антон решил в какой-то момент, что следует дополнить своё спонтанное предложение более трезвыми, заземляющими аргументами: — Я просто предложил… Если ты вдруг спать хотел или ещё что-нибудь. Просто подумал — пройтись здорово было бы… А так ты… Ромка героически выдержал путаную речь Антона, а потом заявил собранно: — Минут двадцать подождёшь? — Подожду, — Антон толком не обработал сказанное — выдал слитный ответ и даже не почувствовал никакого сожаления. Решение поспешным уж точно не было, — Ты уверен? Если ты устал… — Ха, — Ромка горделиво усмехнулся, — Знал бы ты, сколько мы так с Бяшкой по ночам шароёбились. Пальцев рук и ног не хватит. — Верю, — согласился Антон, не юля. — Да и спать пока неохота… — протянул Ромка на выдохе, — Хуй знает, почему… День сегодня конкретно неспокойный. — Мягко сказано, — поддержал Антон, потирая глаза под линзами очков, — Хочешь, я навстречу пойду? — Можно, — согласился Ромка, — Только чтоб не разминулись. Одним маршрутом идём, забились? — Хорошо, — согласился Антон. — Всё, давай тогда. — Ага… — он положил трубку и снова тупо уставился в зеркало, уже третий раз преследуя ответы в собственном отражении. В его предложении была масса проколов: и то, что он ещё не успел домыть посуду, и то, что он ещё не собран. И уж тем более то, что если кто-то заметит, что его ночные бдения не ограничились домом, то у него будут проблемы. Свои фривольности, как у шестнадцатилетнего, у него были. Но права на анархию точно никто не давал. «Ладно, — подумал он про себя, — Сейчас нужно быстро действовать…»

***

Выбраться из дома казалось задачей сложнее, чем лихо перемыть всю посуду и сменить одежду на ту, что потеплее. Антону казалось, что поворот ключа в скважине безбожно разбудит всех остальных, но действовал с максимальной грацией и бесшумностью. И с первой ступенькой на крыльце улетучилось и его иррациональное волнение. В конце концов, он ведь не сбегал. Просто шёл на прогулку с другом. Что Антон мог отметить из приятного — на улице было невероятно свежо. Расцветающая природа давала воздуху прохладу и душистость, отчего Антон, вышагивая по непривычно тихим улицам вдоль домов, чувствовал себя очень расслабленно. Второе — тишина. До чего же хорошо было! Никаких звуков, никакой суеты. Спящий посёлок, и он, шагающий в теплом свете фонарного столба. И Ромка, идущий ему на встречу. Антон узнал его ещё издали. Вначале напрягся, подумал, что кто-то другой. Но потом узнал силуэт и походку: однозначно Ромка. И выглядел он похожим с Антоном образом: расслабленный, мягкий. Чуть уставший, но при этом на лице и толики недовольства не было. — Привет, — привычно поздоровался Антон, поравнявшись с ним, и Ромка издал смешок: — Да-да… Давненько не пересекались, — безжалостно паясничал он, намекая на их недавний телефонный разговор. — Отвали, это вежливость. — Зато в полвторого ночи на променады звать — это мы ебать сама вежливость, — фыркнул Ромка, засовывая руки в карманы и сворачивая с Антоном на другую тропинку. — Проехали, — не без улыбки произнёс Антон. Идти так с Ромкой буквально с первых минут было комфортно. Даже несмотря на то, что Антон вначале не знал, о чём говорить. Видеть Ромку перед собой наяву было очень странным с учетом того, что они говорили меньше получаса назад. — А куда идём? — спросил Антон, и тот коротко бросил: — К озеру, может. Или навернём кружок-другой вдоль домов… Придумаем щас, короче. — Хорошо, — кивнул Антон, оставив вопрос локации на Ромке, — Так что там про знакомого милиционера? — А, точно, — понятливо отозвался Ромка. Пояснил пусть и сбивчиво, но честно, — Вообще это друг семьи. Больше, наверное, мамин друг, — он хмыкнул, — Но в детстве он мне много помогал. Антон задумчиво промычал, а потом поинтересовался: — А как ты попросил его помочь? — Сказал «Помоги», — Ромка усмехнулся, — Или ты думал, что я там с бубном плясал? — Да я уже и не знаю, — Антон засмеялся, — Ты мне об этом раньше не говорил… — он запнулся, — В общем, интересно мне… — Ну, — Ромка пожал плечами, — Я уже говорил, с детства я его знаю… Они с мамой с детского сада друг друга знают. Так что он друг семьи. — Ух ты, — Антон дернул плечами, — Здорово. У родителей все друзья остались в Иркутске и в Москве… — А ты долго в Москве жил? — вопросы со стороны Ромки оставляли приятный осадок из-за самого факта его искреннего интереса к жизни Антона. — Ну, — он призадумался, — Полтора года, наверное. — И как там? — Народу много, — усмехнулся Антон, — А ещё нужно с утра рано подрываться, иначе в школу не успеешь. — А че она у вас там? — Ромка достал сигарету и, зажав её меж губами, невнятно заговорил, — За тридевять земель, что ли? — Не совсем, — Антон сдержал смех, — Просто нужно было на метро добираться. — Нихуя се, — Ромка поморщился, — Громко там, наверное… — Ужасно громко, — Антон и сам скопировал его мимику, — Там, знаешь, когда окна были в поезде открыты, я думал, что оглохну. Ещё и пятку некуда поставить было. — Пятку? — не понял Ромка. — Ну, — Антон объяснил, почему-то улыбаясь, — В метро народу с утра всегда много. И вечером тоже. — А сестра твоя с тобой гоняла? Антон хмыкнул: — Оля-то? Нет, она на домашнем обучении была. Мы в Москве не задержались — потом в Иркутск. — Блять, я уже путаюсь, как ты по городам гоняешь, — Ромка со смехом выдохнул дым, — Ты вообще откуда взялся? — С Иркутска! — громко усмехнулся Антон, — Просто в Москву папа поехал работать. Друг позвал. Мы за ним. Потом вернулись. — Активно живёшь, — хмыкнул Ромка, а потом протянул ему сигарету, — Будешь? День-то тяжкий… — Нет, спасибо, — Антон помотал головой. Они переговаривались с Ромкой так тихо, будто делились какой-то тайной. И вся эта атмосфера: спокойная ночь, шарканье их шагов, спящие дома или редко горевший в окнах свет — все это так впивалось Антону в сознание, что он был уверен, что запомнит это надолго. Ночной воздух холодил горящее лицо. — А тебе, — заговорил Антон и, дождавшись Ромкиного вопросительного взгляда, озвучил, — Точно нормально? — Что я в час ночи тут с тобой расхаживаю? — уточнил Рома, — А хотя щас дрыхнуть мог бы? Антон прищурился. — Ты что, издеваешься? На жалость мне давишь? Ромка прыснул: — Бля, прости, Тоха, я не специально… — отсмеявшись, он добавил, — Почти. Конечно нормально! Если б я не хотел — то не припёрся бы. — Ну, вдруг тебе… — Антон не договорил конец фразы. «Жалко меня» звучало унизительно даже в той ситуации, что они находились. Одинаково унизительно для обоих причём. — Чего-чего? — не понял Ромка. — Да забудь, — Антон махнул рукой, — Я и сам не понял, что сказать хотел. Ромка развернулся к нему, и в таком полумраке его лицо показалось Антону ещё острее, чем всегда. Но ещё больше он восхитился его выражением. И в самом деле — прямо как на игре. Столько забористого увлечения в глазах, азарта и веселья, что Антон разулыбался ещё прежде, чем Ромка принялся его допрашивать: — Не-ет, я же по глазам вижу, что пиздишь! Ну скажи, Тоха, бля! — Ромка слегка пихнул его, и Антон, поправив очки, произнёс мягко: — Ладно, ладно… Я просто подумал «А вдруг тебе меня жалко?», — увидев Ромкино оторопевшее лицо, он поспешно разубедил его, — Потом понял, что это глупость… — Ещё бы! — фыркнул Ромка, а потом, чуть хлопнув его по плечу, произнёс спокойно, — Тоха, тебя я уж точно никогда не жалел… Переживал за тебя, может. Но жалость тебе моя точно не нужна. Он говорил это с таким знанием, что Антон невольно восхитился. Ромка мог быть бестактным, грубым, неотёсанным. Мог говорить таким языком, что уши в трубочку без проблем сворачиваются. Но при этом он в какие-то моменты так понимал, что от него хотят услышать. И иногда он так ясно доносит свою мысль. Без витиеватых оборотов. Говорит, как есть. Настолько беззаветно и честно, что это не могло не подкупать. И Антон, глядя на него, вдруг ощутил, как внутри шевелится подзабытое чувство, которое не пробуждалось в нём с волейбольных соревнований. Практически месяц. Только если тогда оно было выматывающими, тяжелым, полным непонимания и даже злости. То сейчас оно, наверное, приняло такую форму, которой Антон прежде не ощущал раньше. Это было похоже на щекотку. Будто это невозможно удерживать незаметным, и с каждой секундой Антон всё хуже понимал, как контролировать свои чувства. Улыбка, подрагивающая и будто неверящая, лезла на лицо всё настойчивее. И такой это был парадокс. Буквально час назад он сидел на кухне, выжатый, измождённый, несмотря на крепкий недавний сон. Он просто был настолько пуст, а одна только встреча с Ромкой будто наполнила чашу. Антон и сам не понимал, как это работает, но присутствие Ромки рядом заряжало, как лампочку. Это было такое очарование. И так контрастно. Глубокая ночь, их тихие голоса. И тепло, как в разгар лета, в груди. Полётное ощущение, восторг. — А ты всю жизнь, получается, в посёлке? — поинтересовался Антон, и Ромка кивнул. — Ага. Раньше ещё ездили к папиным родственникам в Екатеринбург. Антон замер, не сразу найдясь с ответом. До этого упоминания Ромкиного папы происходили практически шёпотом. И практически никогда — от него лично. И то, как он сейчас спокойно об этом говорил, не могло не обескураживать Антона. Пусть при этом в глазах у Ромки читалась некоторая отрешённость. — А сейчас ездите? — спросил Антон нерешительно. — Редко, — Ромка затянулся, — Мама на работе загибается, ей пока тяжко. Но всегда на связи. — А у тебя большая родня? — почему-то это было трудно представить. Раньше в воображении Антона были Рома, тетя Аня — и всё. Антон даже не задумывался о том, что у Ромки есть родня где-то ещё. — Не очень. Бабушка с дедушкой уже умерли, я их толком не помню. Зато мы хорошо общаемся с папиной сестрой. Она охуенная, — Ромка улыбнулся. — Это хорошо, — Антон выдохнул и расслабился с концами. Всё же, если Ромка рассказывал про свою семью безо всякого стеснения, то и Антону не о чём было переживать. — А у озера не слишком темно? — решил уточнить он уже в тот момент, когда они почти подошли. — Не очень, — ответил Ромка беспечно, — Щас луна будет, тем более. Так что подсветит немного… Они шли по тропе, едва освещенной. Всё, что Антон четко перед собой видел — это Ромкину спину. Но ориентировался по его шагу. Так и шли — след в след, до самого пруда. И действительно, как Ромка сказал, освещенного слабоватым лунным светом. Всё было как зимой. Антон будто снова пришёл вместе с Ромкой и ребятами сюда. Он буквально видел, как сам спускается вниз по склону, как надевает коньки, как Оля радостно верещит с подружками, как Полина заливается хохотом… Дыхание перехватило. Присутствие Ромки только острее напоминало ему тот день. Он был такой хороший, и тогда было так здорово… Ему тогда не нужно было знать Полину, Бяшу и Ромку всю жизнь, чтобы чувствовать себя в компании, как рыба в воде. И он чувствовал себя счастливым, потому что получал всё больше удовольствия с каждой встречей. Он знал, что они могут быть замечательными друзьями. И радовался тому, что их обрёл. Три месяца прошло, а ситуация изменилась. Остались они с Ромкой. И Антон сам толком не понимал, что чувствовал. И какое мнение на этот счёт было у Ромки. Ладно. Хватит. И без того случилось немало сложного, чтобы грузить себя переживаниями другого рода. Особенно в такой момент, когда он должен прийти в себя. И ведь начал незадолго до этого. Ему нужно было просто вновь ухватиться за это настроение. Антон расправил плечи и сделал глубокий вздох. Вид был не из красочных, но всё ощущалось по-особенному. Густой воздух из-за близости озера, Ромкино тихое дыхание рядом, слабый шум ветвей. Антон проникся этим и старался максимально уравновесить себя. Завтра будет нелегкий день. И ему нужна была эта отсрочка. С Ромкой. Пусть потом он будет тосковать, может, и винить себя за легкомыслие. Но сейчас Антону было искренне хорошо. — Мы на это озеро, — нарушил тишину Ромка, — С папой ходили. Иногда. Он учил рыбачить. — Ты хороший рыбак? — спросил Антон, не отрывая взгляд. — Пойдёт, — Ромка хмыкнул, — Но в первый раз мне не шибко было интересно, чему меня научить хотят. Я нахуй всё ведро с червями снёс. — Ха-ха, — Антон усмехнулся, — Не наругали? — Не, — Ромка пожал плечами, — Папа мне даже слова не сказал. Но червей собирать не стали, — он фыркнул. — А как потом научился? — Ну, ещё раз сходили — и получаться стало, — Ромка засунул руки в карманы. Антон отвёл взгляд в сторону. В голове была куча вопросов. Полина уже как-то раз объясняла Антону нюансы поведения Роминого отца. Она говорила про последствия войны, но… Такое чувство, будто рассказы Ромы с этим немного рознились. Антон хотел поинтересоваться у него, но любой такой вопрос сразу даст Ромке понять, что Антон откуда-то знает. Но и молчать… Антон бросил на Ромку взгляд из-под ресниц. Тот выглядел до того безмятежным, что не сказать о том, что Антон о такой болезненной стороне его жизни знает, показалось кощунством. Пусть Рома попробует высказать что-нибудь Полине — Антон возьмёт всю ответственность на себя, скажет, что сам расспрашивал… Лучше он скажет. Несмотря на то, что между ними установилось какое-никакое, но равновесие. Антон не разрушал его. Он лишь хотел, чтобы между ними всё было честно. — Ром… — едва слышно позвал Антон, бессовестно надеясь, что с первого раза Ромка не услышит, и это придаст ему немного смелости. — М? — но Рома не следовал его желаниям, поэтому Антон, вздохнув, развернулся полностью к нему. — Насчёт папы твоего… — А че случилось? — Ромка чуть нахмурился, повернувшись к нему, и Антон внезапно заволновался. Не хотелось испытывать чужой гнев, но Антон, почему-то, верил в то, что Рома, даже если и разозлится, сдержит себя. — Ничего, — Антон вздохнул, — Просто в один день… Когда мне стало плохо в школе, и ты мне помог, — Ромка кивнул, — Полина потом мне позвонила, мы разговорились… — Антон понуро опустил голову. Он был честен, но мог простить себе такую трусость: он пока не мог смотреть Ромке в глаза, — В общем, я очень её расспрашивал, и она рассказала мне про твоего папу… Когда он с войны вернулся, что вам нелегко было… Ромка молчал, и эта затянувшаяся тишина выматывала Антона куда больше, чем любые пререкания. Рома будто даже и не двигался. Взгляд до последнего поднимать не хотелось, но Антон непроизвольно сделал это, когда услышал фырканье и, посмотрев на Ромку, увидел его вскинутые брови. И был добит невозмутимым: — Я знаю. — Откуда? — Антон поинтересовался так внезапно, что практически перебил Ромку. И его ответ звучал практически возмущённо. Такое чувство, будто его решение быть честным было практически осмеяно или бесполезно, пусть Ромка и не догадывался об этом. — От Полины, — Ромка фыркнул, — Она мне почти в тот же день позвонила. — Позвонила?.. — повторил за ним Антон. — Н-да, — протянули ему в ответ, — Позвонила. Вначале вокруг да около ходила. Потом я взбесился и прямо спросил, в чём дело… — Ромка потёр переносицу, — Ну, она и раскололась. Извинялась потом страшно. Как белуга в трубку выла. — Она тебе, значит, сказала… — резюмировал Антон, растерянно вглядываясь в водную гладь. — Ну да, — Ромка пожал плечами, — Я разозлился тогда на неё, чего уж греха таить. Два дня с ней не разговаривал. — Обиделся? — нахмурился Антон, — На Полину-то? — Ну, а как мне ещё вести-то себя? — возмутился Ромка, — Я тебя ещё тогда нормально не знал, а Полина тебе ещё и про меня рассказывает, — он сделал паузу и выдал, — Засранка. Я ей тогда ещё не всё высказал. — И не надо… — Антон махнул рукой, а потом с подозрением спросил, — А почему ты мне про это никогда не говорил? Хоть сейчас мог бы сказать… Пока про папу своего говорил. Ромка внезапно ответил Антону чеширской усмешкой. В жизни он не видел такого хитрого выражения лица. — А я тебя проверял. Думал: когда ж ты скажешь? — Вот мудак, — с чувством выдал Антон, и Ромка рассмеялся так громко, что вовсе не было никакого желания злиться, — А я ещё думал, что ты молчишь… — Антон фыркнул и улыбнулся. У Ромки аж глаза заслезились: видимо, его искренне развеселило недоумение Антона и его возмущение. У Антона всё сильнее обострялось чувство, будто это происходит не с ним. Будто эта ночная прогулка была в стороне от всей его жизни. И смотрелось всё по-другому: как выйти из долгого и горячего душа и смотреть на мир мутноватыми глазами. Их общий смех пронёсся над озером.

***

— Полина почти как есть сказала про приступы, — говорил спокойно Ромка, пока они понемногу шли назад. Антон не знал, как долго они ходят, и переживал обмануться ощущением застывшего времени. Но при этом не мог не вслушиваться в то, что Ромка ему рассказывал. Наверное, впервые их по-настоящему личный разговор, — Они у него к концу начали обостряться… — он чуть отогнул одну из тяжелых, упругих веток и, обернувшись, убедился, что Антон, дойдя, придержал её. Двинулся вперёд, — А иногда бывало, ну, знаешь… — Получше? — закончил за него мысль Антон, и Ромка кивнул: — Да. Получше. Вот тогда он старался время со мной проводить… Рыбачить водил, уроки даже иногда со мной делал. Это было пиздец как редко, он чаще молчал, — Ромка выдохнул и прикрыл глаза. — А тетя Аня? — спросил Антон, — Как он к ней относился? — Всё тяжко было, — веско заметил Рома, — Он её любил, конечно… И она его тоже. Поэтому прощала всё. Антону было нелегко это слышать, потому что он невольно проецировал услышанное на собственных родителей. И представлять, что папа мог бы быть однажды таким: с привычным лицом, привычным изгибом губ, но с мёртвыми глазами и изредка проявляющейся его натурой… Антон с содроганием подумал о том, что это, в некотором роде, хуже смерти. — Ты на него зол? — мягко спросил Антон, и Ромка ответил с тоской: — Лучше бы злился, наверное… Теперь не могу злиться, — взгляд Ромки был надрывным, и Антону в какой-то момент захотелось оборвать этот разговор. Но он одёрнул себя: возможно, Ромка считал важным поделиться этим. Так что Антон не мог отказывать ему, — Раньше казалось, что я его прям ненавижу. — Из-за мамы? — Рома кивнул: — Когда приступы начинались, мама ещё вначале пыталась меня прикрывать или отправлять в другую комнату. Потом перестало так работать, и я бежал к деду с Полиной. Мама с ним была, — Ромка сильно хмурился и сужал глаза, будто для того, чтобы вспомнить всё яснее, ему нужно было продираться через толщу, — Вот тогда-то я его ненавидел. Он в больного превращался, а утром я смотрел на то, как он заливается слезами и просит прощения у мамы, — Ромкин рот искривился, — И так от этого гадко было… И мама, блять, всегда прощала. Никогда не злилась. Зато на меня разозлилась. Я один раз просто подошёл к нему, пока он ел. И начал по лицу бить, — Рома чуть улыбнулся от абсурда, — Вот как подушки бьют — я его так же бил. Он даже не сделал ничего. А мама меня оттащила и в угол поставила. Я как бешеный орал. Несмотря на то, что Рома усмехался, Антону вовсе было не до смеха. Они наворачивали уже второй круг около домов, и разговор будто близился к концу, но Антону так не хотелось завершать это на такой ноте. Ромка говорил, что он не был зол. Но горечь и тоска точно остались, въелись под кожу, и от этого не избавишься. — Потом я уже вырос, мог его скрутить если что. Иногда говорить с ним пытался, но там уже… — Ромка махнул рукой, — Ничего не осталось. Он нёс полную хуйню вообще… Даже не про то, что я говорил, — Ромка провёл ладонью по лицу, будто желая стереть, — А иногда тяжко становилось, потому что он плакал и говорил, что уже устал видеть своих товарищей мёртвых. И говорил, что они будто везде с ним. Что он с ними в одной могиле, просто они под землей, а он — по этой земле ходит. Мурашки пробежались по телу, и Антон сглотнул, стараясь не говорить ничего лишнего. — Не хочу так говорить, бля, — Ромка длинно выдохнул, — Но когда он умер, стало правда легче… Антон, пусть ему самому было тяжело признавать это, всё же поддержал: — Я понимаю. Афганцам в принципе тяжело пришлось… Их здесь никто не ждал, никто почести не отдавал. И как будто зря всё. — И это тоже, — кивнул Ромка, — И это тоже… Они помолчали с полминуты, а затем Антон спросил с величайшей аккуратностью: — А ты был бы против, если бы у тебя появился отчим? — Нет, конечно, — фыркнул Ромка, — Я маме уже давно об этом говорю… — Ничего себе, — удивился Антон, — Всем моим школьным друзьям не нравилось, что в доме появился кто-то другой. — Пока этот мужик никакой хуйни творить не будет — в жопу претензии заталкивать надо, — хмуро ответил Рома, — Мама пока не может — по папе сильно скучает. — Иногда и так бывает, — Антон вздохнул, — Долгое время не решаются. Иногда чувствуют, будто предали… — Хер знает насчет предательства, — устало заметил Ромка, — Мама его почти десять лет после войны выхаживала. Тоха, десять лет. Она, блять, святая. Так что если теперь кто-то маме чёто про предательство вякнет — в табло получит на раз-два. — Справедливо, — Антон слабо улыбнулся, и Ромка, ответно изогнув губы, продолжил мягче: — Она кучу времени несчастной была. И сейчас тоже. Ей всё равно тяжело. И я хочу, чтобы она нашла кого-нибудь. Хочу, чтобы она счастливой была. Она это точно заслужила… Я только порадуюсь, если она встретит кого-то. Антон согласно промычал, тронутый тем, как Ромка беззаветно ратует за счастье своей матери. Он действительно полностью понимал, как ей было нелегко. И он так сопереживал ей, что этим невозможно было не проникнуться. Они понемногу подходили к дому Антона. Разговор завернул в совсем тоскливую часть, и Антон, решившись, спросил у Ромки: — Ты же сам сказал, что иногда приступы проходили. Получается, ты папу и другим видел? Не таким. Он облизнул губу от небольшого волнения. В такой болезненной теме нужно было действовать очень аккуратно, так что Антон старался. И выдохнул с облегчением, когда его старание вознаградилось, и Ромкин взгляд смягчился, когда он произнёс с легким удивлением: — Да. Видел. Антон не знал, что на это можно спросить, но, глянув на Ромку, не стал ничего добавлять. Тот собирался с мыслями, чтобы подвести какой-то итог этому совсем не счастливому рассказу. Он призадумался: Ромка с его мамой из общего имели только цвет волос. А в остальном он что по росту, что по цвету глаз, что по чертам лица наверняка походил на своего папу. Антон попытался воспроизвести чужой образ в голове и вздохнул. Если Ромка действительно был копией отца, то тетя Аня наверняка практически каждодневно сталкивалась с воспоминаниями. Хотя бы в какой-то период времени. — Знаешь… — Ромка призадумался, — Я как раз поэтому ещё не могу злиться. Я его видел, — он намеренно подчеркнул это слово, как бы показывая Антону, что смотрел в суть, — Он, знаешь… Как боролся с этим, — Ромка зажестикулировал, — Буквально боролся. Жмурился, там. Отвлекаться старался, — он устремил взгляд вперед, на размытую дорогу, освещённую фонарём, — И когда он справлялся — он становился тем, кем был раньше… Он был умный. Очень умный. И находчивый. И смелый. И мама тогда счастливая была, если он в себя приходил, — Ромка улыбнулся, пусть и печально, — Просто… жаль, что так вышло. Что он всё равно не справился. — Жаль, — грустно согласился Антон, а потом положил Ромке руку на плечо, стараясь произнести со всей искренностью, — Но хорошо, что успел увидеть его другим. И ты знал, кем он действительно был. Они остановились около дома Антона, и Ромка, развернувшись, зацепил своим взглядом взгляд Антона. До того у него было спокойное и вместе с тем одухотворённое лицо, что Антон невольно залюбовался. Какое же позабытое это было ощущение. И Антон даже забыл, что помимо злости и горечи оно могло принести столько света и энергии, что он ощущал желание делать всё и сразу. Он, возможно, будет жалеть о том, что снова пустил по венам свою увлечённость Ромкой, что ему будет тяжело снова отстраняться… Но Антон не сомневался, что безо всяких «возможно» будет хранить воспоминания об этой ночной прогулке ещё долгие годы. Чтобы так и можно было вспомнить — как сон или ночное видение. Счастливое видение. — Насчет завтрашнего дня, — чуть хрипло заговорил Ромка, — Не переживай. Мы придумаем что-нибудь обязательно. Просто… Иди щас и поспи нормально, договорились? Его взгляд пронзал спокойствием, и Антон длинно вздохнул, позволяя окутать себя этим чувством. — Договорились, — тихо произнёс он. Антон про себя догадывался, что ни ему, ни Ромке сейчас объятия не нужны. Сейчас настоящая интимность крылась в их тихих переговорах, в мягком мраке, который немного скрывал их лица. Во взглядах, не отведённых друг от друга. — Спасибо большое, что пришёл, — одними губами произнёс Антон, — Мне настолько легче стало… — он прикрыл глаза и произнёс на выдохе, — Правда, намного лучше. — Да всегда пожалуйста, — Ромка улыбнулся, — И тебе спасибо… Что выслушал. И что правду сказал, пусть я и знал. — Но с этим ты козёл тот ещё, — фыркнул Антон, и Ромка рассмеялся: — Ну всё, харе, ладно тебе… — А насчёт завтра, — начал Антон, — Я тоже надеюсь, что у нас получится… У меня есть мысль одна, но я над ней подумаю получше… Скажу завтра перед уроком. Будет ещё зависеть от того, что скажет Алёна. Насчет Алисы. — Забились, — кивнул Ромка, — Если вариант рабочий, то так ещё лучше. — Да, — согласился Антон. Если у них получилось бы, то это было бы такое облегчение, которого Антон не испытывал уже очень давно. Если Рома сможет помочь ему, то не найдётся слов, которыми Антон сможет его отблагодарить. Даже если ему будет после этого больно — Антон был готов этим поскупиться. На какое-то время между ними сгустилось молчание, после чего Рома сделал шаг назад и произнёс мягко: — Спокойной ночи. Я бы так с тобой ходил ещё долго. Я запомню эти улицы, звук наших шагов. Запомню свет фонарей, ночное озеро. Я запомню спящий посёлок, тишину и наши голоса в ней. Мысли, спонтанные, восторженные, влюблённые, лениво всколыхнулись в его голове, и всё тело снова окатило теплом. — Спокойной ночи, — ласково ответил Антон, приоткрывая калитку. Они с Ромкой посмотрели друг на друга в последний раз, и он отвёл взгляд, шагая вглубь двора. Не было ни Варфоломея около дома, ни снега. Ни Бяши с Полиной, ни Нового года. Но Антон ощущал себя практически настолько же окрылённым и влюблённым, как тогда. И, что самое главное — умиротворённым. Улыбка отказывалась сходить с лица. Он и подзабыл то, насколько затянуться может простой разговор. Насколько он может быть искренним. Чувство спокойствия, посеянное в нём Ромкой, держалось внутри всё время, что Антон вешал куртку, мыл руки, переодевался. Он даже не пришёл в ужас от того, что время было три ночи. Они с Ромкой бродили почти два часа, пока дошли до озера и наворачивали круги вдоль дворов. И, что любопытно, ему было совершенно неважно, обнаружит ли кто-нибудь в доме его отсутствие или нет. Бунтарский поступок, не очень оправданный, не очень уместный, учитывая, какой завтра нелёгкий день. Но он того стоил. Кровать встретила его мягко, и Антон блаженно выдохнул, откидывая голову на подушку и глядя на ближнюю стену. Она отсвечивала молочным светом, идущим через окно от луны. Он вновь вспомнил, как она освещала озёрную гладь. И закутался в одеяло плотнее, прикрывая глаза и радостно ощущая, как блаженной тяжестью наливаются конечности. Как пустеет голова. Будь бы один, то всё сложилось куда более печально. Но его искренне грела мысль о том, что у него был надёжный тыл. От этого и он чувствовал себя увереннее. Мысль о том, что делать, показалась ему достаточно дельной. Пока он будет собираться в школу, то доведёт её до ума. Ему нужно просто немного времени. И удачи. Завтра всё решится.