* * *
В тот день Алекто вела себя безукоризненно. Как и всегда при отце или гостях — образцовая девочка, настоящая воспитанная принцесса, которой восхищаются жёны друзей и деловых партнёров. Она улыбалась, говорила «спасибо-пожалуйста» и даже написала что-то витиеватым каллиграфическим почерком на блокнотном листке по просьбе одного из гостей. Тем страннее было смотреть на ринг и видеть там молодую девушку, холодно и методично забивающую противника в спарринге. Перед глазами всё ещё упорно стоял образ худощавой семилетней девочки в светлом платьице. Непослушной и упрямой, но способной растопить любое сердце наивным и невинным взглядом. Девочки-принцессы, заплетающей волосы в косы и красящей ногти розовым лаком. Разбитые до крови губы. Тысячи синяков на руках и ногах. Звучавшие с улыбкой слова «я упала с дерева», «пф, подумаешь, у всех бывает», «на велике каталась и кошка метнулась под колёса». Упрямо сжатые кулаки. «Я хочу дома заниматься фитнесом, им вообще-то все девчонки занимаются…» «Бегать по утрам круто! Вот папа, вообще-то, бегает! И Анжи бегает! И тренер по плаванию советовал бегать для выносливости…» Тысяча маленьких деталей, складывающихся в пазл так просто. В последний раз Амадео видел свою чудесную дочь на рождество. Сумел выкроить время для семейного праздника. Алекто спустилась к ним в очень женственном воздушном платье, ворот которого был украшен объёмным атласным бантом. Волосы, ранее спускавшиеся ниже пояса, едва касались плеч, «по последней моде», как она тогда сказала. Сейчас же Амадео и сидевший рядом с ним, притихший от удивления Анжи, видели, что бант того платья скрывал татуировку справа на шее. «Двинутость» многих девчонок на фитнесе (ах, какой душка тренер у нас был на этой неделе, хи-хик!) оправдывала тренированное тело там, где не справлялось плавание. Неуклюжесть в быту, якобы аристократически тонкая кожа отлично объясняли синяки. Ну, а тысяча подружек и посиделки в кафе ни у кого не вызывали вопросов вовсе, пока юная госпожа, в детстве изводившая всех лазаньем по деревьям, с упоением могла говорить о модных сумочках и последней коллекции туфель, показанных на каком-то там модном мероприятии. Шестнадцатилетнюю Алекто не нужно было с боем вытаскивать из кокона одеял. По утрам она сама вставала без всякого будильника, умывалась холодной водой, нарезала положенные круги по дорожкам сада и там же, в саду, без оглядки на утреннюю прохладу, выполняла разминку, чтобы ещё до завтрака вихрем влететь в кухню и под недовольное бубнение поварихи сообразить себе нехитрый завтрак из того, что первое попалось под руку. Деловая встреча прошла успешно и поездка завершилась на неделю раньше, чем планировалось. Амадео приехал домой с мыслью о том, что нужно больше времени уделять детям, пусть они уже и не те малыши, которыми были когда-то. Он искренне хотел сделать сюрприз дочери, приехав вместе с сыном в спортивный центр, где она занималась после школы. Вот только сюрприз ждал мужчин семьи Марини. Алекто Марини, папина принцесса, обнаружилась не на бадминтоне или гимнастике, и даже не на плавании, которое посещала с четырёх лет. Избалованная донельзя младшая дочь обнаружилась в клубе кикбоксинга, да не на скамье болельщиков, а на ринге. И, судя по мрачному лицу тренерши, девочка добилась определённых успехов. Правда сейчас она меньше всего походила на домашнюю девочку, способную часами трещать по телефону, обсуждая новый клип очередного смазливого певца или поездку с классом на какую-нибудь экскурсию. Осыпая соперницу градом ударов, Алекто больше всего напоминала цепного пса, который не успокоится до тех пор, пока на губах не остынет кровь жертвы. Холодная уверенность в собственных силах и стремление получить желаемое, сколько бы сил не пришлось вложить. Амадео много раз видел это выражение лица в зеркале у себя самого. Подмечал за сыном, наблюдая за ним со стороны. Сейчас же он всё это подмечал в лице дочери, которая для него всегда оставалась малышкой в кружевах с недовольно наморщенным при виде спаржи носом или восторженно сияющими при виде щенят на псарне глазами. Тренерша объявила конец боя и соперницы пожали друг другу руки. Одним движением перемахнув через канаты ринга, Алекто встала рядом с девчонками, которые тут же начали что-то говорить и активно жестикулировать. Не дослушав, Алекто, словно почувствовав на себе взгляд, повернулась и мгновенно выхватила в зале фигуры отца и брата. Ничего не отразилось на девичьем лице. Ни испуга, что обман стольких лет раскрыт. Ни смущения, что её, образцовую девочку, застали за совсем неженским занятием. Кивнув им, словно это было обычным делом, Алекто что-то сказала тренерше и ушла в раздевалку. Раздав указания девчонкам и загнав на ринг следующую пару, дама — бейдж на груди уведомлял о том, что его обладательницу зовут Агнесса, — подошла к Амадео и, едва поздоровавшись, начала говорить, что у его дочери огромный потенциал. Она рассказывала об успехах Алекто так вдохновенно, будто та была её собственной дочерью. Анджело где-то за спиной отца явно пытался побороть смех. Быстро же он отошёл от новости, что его младшая сестра, робко играющая на фортепиано во время семейных праздников, может, умеет и любит драться до разбитых в кровь рук. — Вы не можете забрать её из секции, она настоящий бриллиант, — завершила своё выступление Агнесса, выглядевшая в данную минуту точно нахохлившаяся курица, на цыплят которой покушаются хищники. Хотя, если судить по виду, хищниками были как раз участницы спортивной секции. По-волчьи неслышно Алекто вернулась в зал. Амадео заметил её присутствие только тогда, когда Анджело подхватил сестру на руки и закружил, а та звонко засмеялась. Совсем как в детстве. В белых брюках с идеально выглаженными стрелками и лёгкой рубашке изумрудного цвета Алекто выглядела как девочка с журнальной страницы. Волосы были вымыты, высушены и уложены в причёску — от лица к затылку шли две косы с вплетёнными в них атласными лентами в тон блузке. На шее покачивался кулон с камнем, а в ушах блестели серёжки-колечки, правда, количество их явно не соответствовало тому, которое Амадео помнил. С королевской улыбкой, Алекто попрощалась с тренершей и подружками по секции. Весь путь от зала кикбоксинга до выхода из спортивного центра и через парковку до машины девушка прошла так, будто была не просто дочерью из обеспеченной семьи с соответствующим образованием, а как минимум представительницей британской королевской семьи. Вежливые улыбки и кивки — учительница этикета, всё детство рыдавшая из-за своей воспитанницы, могла бы расплакаться от счастья, что её труды не пропали даром. — Не думала, что вы вернётесь до рождества, — с улыбкой произнесла Алекто, когда они заняли свои места в машине. — Я так рада видеть тебя и Анжи, папа. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, Амадео увидел, что дочь улыбается, только глаза её стали серьёзными. Как было в детстве, когда маленькая девочка отстаивала то, что хотела. — Есть ещё что-то, что я должен знать, Аль? — Я хочу сдать на права когда исполнится восемнадцать, — произнесла Алекто, глядя в прямо в зеркало. — Хочу на день рождения мотоцикл. Не выдержав, Анджело рассмеялся. Толкнув брата локтём под рёбра, Алекто нахохлилась, но взгляд от зеркала не отвела. Амадео почувствовал, как его возмущение растворяется, разбиваясь о стальную серость взгляда дочери. Глупо ожидать, что в семье волка родится ягнёнок. И что обряженный в шёлковые ленты волчонок как по волшебству станет принцессой.Шёлковые ленты
31 мая 2021 г. в 23:39
Примечания:
AU в которой Алекто никогда не покидала своей семьи и росла под присмотром отца.
Каждое утро ворох нянек бегал по комнатам и искал — где в этот раз спрятался кокон из вороха покрывал: на кровати, под кроватью, за креслом или в игрушечном домике, стилизованном под готический замок из сказок. Не считаясь с обломанными ногтями, царапинами и красными отметками от укусов, няньки вытаскивали из кокона сонного ребёнка, чтобы умыть его, причесать и превратить в дочь хозяина дома.
Тёплой кипячёной водой отмывали засохшие на щеке слюни и крошки от утащенного вечером печенья. Гребешками расчёсывали густые каштановые волосы, чтобы заплести их в косы и уложить венцом вокруг головы. Когда в облике сонного злобного галчонка начинала проступать принцесса, стол накрывали для нехитрого завтрака. Овсяная каша с фруктами и ягодами, блинчики с джемом и какао.
Ворох нянек и гувернанток сбивался с ног, стараясь уследить за маленьким вихрем из бантиков и рюш, которые к обеду непременно превращались в нечто забрызганное и заляпанное невесть где найденной грязью. Шёлковые ленты в волосах исчезали в неизвестном направлении, а сами волосы — совершенно чудесные, длинные, густые и будто бы шёлковые — перепутывались как дикий терновник, да так, что распутывать их приходилось больше часа.
Больше всего в нежном итальянском цветочке было своенравия и упрямства. Если посадили копаться в песочнице, то непременно нужно прорыть траншею, которым позавидовало бы и итальянское сопротивление времён войны. Если вывели на прогулку по саду, окружавшему отцовское поместье, то первым делом глазами искалась какая-нибудь собака, к которой можно было кинуться с громким воплем «саба-а-а-а-ачка».
Иногда нянькам и гувернанткам очень хотелось, чтобы в маленькой госпоже было поменьше здоровья — в те дни, когда хрупкое тело сотрясалось от лихорадки, прислуга считала благословением божьим. Девочка послушно сидела в кресле, не пачкала нарядный сарафан и не поднимала на уши весь дом. Со стороны в такие моменты она казалась воплощением женственности — тихая, незаметная, скромная.
Ни музыка, ни пение, ни рисование не интересовали взъерошенного галчонка, которого только окрик отца и мог заставить вернуться в дом, чтобы всё тот же ворох нянек мог привести ребёнка в порядок до ужина, на который непременно придут деловые партнёры со своими семьями.
«Алекто!», — громогласно звучало над поместьем и вот уже маленький, перемазанный с ног до головы землёй, травой и краской смерч останавливался, внимательно прислушивался и понуро шёл домой, чтобы на ужине торжественно сидеть рядом со старшим братом, злобно одёргивать оборки на платье и слушать глупое восхищённое кудахтанье женщин о своих чудесных волосах, в которых совершенно волшебно смотрятся ленточки, или о маленьких золотых серёжках, так красиво поблёскивающих на свету.
— Алекто…
Девочка тоскливо шаталась от стены к стене, платье было выглажено, а лента в волосах до сих пор смотрелась так, будто её только что завязали. На руках и ногах не было и следа от каких-либо приключений. На хмуром лице читалась неподходящая для столь юного возраста смесь ненависти и обиды. Поджатые губы говорили сами за себя — даже у отцовского терпения могут быть пределы. Особенно если кто-то отправляет утренний завтрак не себе в живот, а прямо в лицо гувернантке, нудно рассказывающей о правилах поведения за столом.
— Алекто?..
Алекто хмуро посмотрела на брата. Анджело куда больше нравилось видеть маленькую сестру звонко хохочущей или с серьёзным видом решающей головоломки из книжки, которую он ей подарил. Чего-чего, а ума в маленькой голове явно было много. Иногда даже слишком много для столь юного возраста. С другой стороны он не мог не любить сестру. Тираня нянек и гувернанток, она всегда с любовью и теплом относилась к брату. Внимательно слушала, когда он читал ей книжки. С интересом наблюдала за их с отцом шахматными партиями и даже пыталась играть сама.
— Пойдёшь со мной на тренировку? — Анджело кивнул на спортивную сумку, висящую на плече.
По мгновенно задрожавшим губам, парень понял, что наказание отца было слишком суровым — лишить ребёнка обожаемых им занятий по плаванию было слишком. Просто слишком. Оставить без обеда, убрать мультики на неделю, запретить мороженое — всё Алекто легко и просто бы стерпела, скорее всего, даже не заметив наказания. Но занятия плаванием были некой святыней.
— Папа запретил, — тихо, но отчётливо произнесла Алекто и вновь насупилась в попытке не заплакать.
— Ты тихонько посидишь на моей тренировке, Аля, а вечером я поговорю с папой, хорошо? — Анджело не видел в сестре то проклинаемое няньками чудовище, но чувствовал, что оставлять смертельно обиженную девочку дома одну без присмотра будет чревато.
— А можно?..
— Можно, — улыбнулся подросток и протянул маленькой сестре руку. — Но, при условии, что ты будешь хорошо себя вести.