Вскрыть человека проще простого. Вскрыть себя - чуть сложнее.

Морг — чудесное место для того, чтобы отдохнуть. После тяжёлого дела, когда очередной покойник находит свою справедливость и отправляется спокойной душой на небеса, нет ничего лучше, чем зарыться носом в свежий отчёт Лайла Фэирли и поискать там косяки, в компании бутылки первоклассного виски. Всяко лучше, чем возвращаться на Бетти, с которой сбежала очередная не-миссис-Хэрроу. Ох уж эти женщины, дьявольские создания: всё никак с ними не складывается. Вот вроде и не хочется нового гемора для уставшего от переживаний сердечка, но маленькая принцесса внутри настойчиво требует обнимашек и любви. Где-нибудь там, подальше отсюда. От греха подальше, так сказать — и сейчас он совсем не про покойников. Виски приятно скользит по пищеводу, разогревая его и не к месту проснувшуюся фантазию. По окну монотонно барабанит дождь, создавая подходящую атмосферу нуара. — Опять предаёшься тоске по безвременно ушедшей молодости? Саймон в отражении мягко прикрывает за собой дверь, проходя к столу, и складывает на него пачку документов. Чёртов ниндзя — если бы не открыл рот, чтобы сострить, Хэрроу бы его даже и не заметил. — Саймон-Саймон, — цокает Хэрроу. — Мужчина — как хороший виски: с годами становится только лучше. — Не видел виски старше тридцати пяти. Шутник выискался — правда и не задевает совсем, это ж Саймон. В параллельной вселенной он наверняка зефирка или милая морская свинка. Он и в этой-то вселенной зефирка в своей броской розовой рубашке. И морская свинка тоже — с взъерошенными отросшими волосами. — Знаешь, шутить над начальством чревато. Не боишься, что отдам тебя в помощники Фэирли? Будешь по утрам заниматься ушу и по три часа тратить на заваривание чая. — Звучит интереснее, чем слушать старческие жалобы на жизнь и очередную сбежавшую дамочку. Стервец — он как будто следит за ним. Хэрроу топит улыбку в последнем глотке виски в бокале и оборачивается. Благо чтобы Саймона подколоть — тоже далеко ходить не надо: — Да уж, чёрт подери этих женщин, — он со вздохом отходит от окна, показательно опадая в крутящееся кресло. — Непостоянные, с кучей тараканов в голове и навязчивыми родственниками в придачу, которые дышат тебе в затылок. Может лучше переметнуться на вашу сторону? Саймон, вот у тебя есть навязчивые родственники? Саймон закатывает глаза, привычно отмахиваясь: — Целая тьма. Боюсь на нашей стороне тебе тоже спокойной жизни не светит. — Поэтому ты торчишь на работе в десять вечера вместо того, чтобы кататься на колесе обозрения с Ванессой? — Он всё ещё Девид, а твои шутки всё ещё плоские и не смешные. — А с чего ты взял, что я шучу? Ну, не на счёт Ванессы, конечно, а насчёт переметнуться. Если уж у вас с Дэвидом всё так празднично и чудесно, можешь хотя бы познакомить меня с кем-нибудь из твоих голубых друзей. — Это было бы слишком жестоко по отношению к друзьям. — …С кем-нибудь из голубых врагов? Саймон слегка скашивает глаза, прикусывая изнутри щёку — как всегда, когда о чём-то задумывается. Мило. — Надо подумать. Есть какие-то специальные запросы? Хэрроу достаёт из тумбочки пустой бокал, плескает в оба виски и подвигает его к собеседнику. — В общем-то ничего особенного: думаю волосатые мускулистые мужланы всё-таки не моё. Может кто-то утончённый, элегантный… Саймон улыбается, и на его щеках появляются очаровательные ямочки. Кокетливо проводит своими тонкими пальцами по кромке бокала, поднимая его. — Я уже занят, ты же знаешь. Выпивает залпом, ставя бокал обратно, и разворачивается к выходу, бросая через плечо: — Но я подумаю над твоим запросом. С женщинами слишком сложно, но Хэрроу год за годом приходится заставлять себя искать утешение на стороне, чтобы внезапно не захлебнуться в локальном урагане, который бушует в его груди каждый раз во время таких ничего не значащих перепалок. Ведь уши у Саймона так забавно краснеют, когда он смущается — это видно даже со спины. Чёртова зефирка.

*

Пожалуй, Хэрроу может считать себя действительно счастливым человеком: замечательная семья, со своими проблемами, конечно, но всегда решаемыми — особенно сейчас, когда Фэрн отмазали от тюрьмы, поймав настоящего преступника; замечательная работа, которая помогла в этом; замечательный подчинённый, который тоже приложил немало усилий, о чём до сих пор напоминает не прошедшая ссадина на левой скуле. — Тупая была идея идти туда одному. Саймон расцветает в улыбке, слегка морщась, видимо, когда задевает травмированную кожу. — Боялся за меня? — Конечно, идиот, я думал ты утонул. Боялся — не то слово. Хэрроу казалось, что это он сам утонул, когда увидел Саймона в больнице, подключенного к этой куче трубок. Утонул тогда — и двое суток чувствовал, как ломаются рёбра под давящей толщей воды, пока сидел рядом с койкой Саймона пока тот не пришёл в себя. Утонул и до сих пор тонет — хоть уже напротив и сидит живой и почти невредимый идиот и снова раздражающе мило краснеет ушами. — Да ладно, наглотался слегка воды, мелочь же. Слышал недавно старика какого-то подстрелили — так даже он выжил. Из горла вырывается нервный смешок. Это точно Саймон — с его привычными шуточками. — Сплетни всегда преувеличивают — слышал там был не старик, а здоровый красавец-мужчина. Саймон слегка щурится, и в его глазах скачут чертята. — Кстати, насчёт красавцев-мужчин, нашёл тебе кое-кого. Умеет, зараза выбить из колеи. Хэрроу тут, понимаешь ли, предаётся пережёвыванию непроходящих тревожных чувств, а он тут шутки шутит. — Кого? Саймон откладывает вилку, которой ковырял яичницу, и переплетает пальцы перед собой, укладывая на них подбородок. Улыбается снова. — Кого-то утончённого и элегантного. Он кивает куда-то за спину Хэрроу, и приходится обернуться, разглядывая полупустую кафешку. А. Ясно-понятно. У стойки маячит определённо заметный малый: в белоснежных отутюженных брюках и рубашке под лиловой шёлковой жилеткой. Аккуратная укладка, исключительная выбритость, маникюр даже отсюда виден. И чутьё отличное — оборачивается на взгляд и пошло подмигивает, проводя языком по верхней губе. Ужас. Хэрроу весь ёжится, отворачиваясь обратно. Это что-то чересчур экстравагантное. — Ну как тебе? — Лыбится Саймон, повторяя движение пижона: розовый язычок, скользящий по его губе буквально приковывает взгляд, вмиг вызывая во рту сушняк. — Симпатичный, — Хэрроу залпом выпивает сок, оставляя яичницу с тостами нетронутыми. — пойду познакомлюсь. Идёт, и затылком чувствует насмешливый взгляд Саймона. Идёт, а шагов не слышно — только набатом стучащее в ушах сердце и вопли внутренней принцесски, которая уже одурела от своих неприличных желаний.

*

«Как прошло?» «Что прошло? Ах, ты про того парня? Чудесно, взял его номерок, вечером идём в ресторан». И обязательно подмигнуть. Хэрроу уже сотый раз за сегодня мысленно (и не только) подмигивает — уже даже Лайл заподозрил его в нервном тике. Вот только Саймон никак не спрашивает — хотя точно ведь видел, как пижон в жилетке записывал ему телефон на салфетке. Или не видел? Да точно видел. Так почему не спрашивает? Или это какая-то психологическая игра? Или ему всё равно? У него же есть этот Дэвид, с чего Хэрроу вообще взял, что Саймону будет интересно, завяжутся ли отношения между его «просто начальником» и тем пижоном? Да и Хэрроу же пошутил, тот явно понял это, они же всегда на эту голубую тему шутки шутят. …Или всё-таки не видел? — Извлекаю желудок, — диктует Хэрроу, вытаскивая орган из распахнутого трупа на столе. Трупы никогда не обманывают и не кривят душой — всегда предельно открыты и честны. Не то, что некоторые. — Печень, — хихикает Саймон. — Что? Тот кивает на печень в руках Хэрроу. — Извлекаешь печень. — Я так и сказал. — Ты сказал желудок, Хэрроу, — нудит сзади Фэирли. — Я же говорил, что тик у тебя не просто так, ты, верно, болен! Сходи к врачу, я закончу вскрытие за тебя. Надеюсь успею до вечернего кружка макраме. Хэрроу складывает печень на весы, искренне благодарно кивая Фэирли, и не оборачиваясь выходит из смотровой. — Заболел, — кидает в ответ на удивлённый взгляд Максин в коридоре. Определённо заболел: стук в ушах не замолкает, в висках непереставаемо колет — и вряд ли виной всему всего лишь бессонница, которая мучает с тех пор, как ему позвонили из больницы, о том, что нашли Саймона в отключке. Просто пять лет подавляемые ненормальные мысли и чувства словно сорвались с цепи под страхом потерять Саймона окончательно. Но это определённо не то, что стоит на того вываливать. У того ж Дэвид, чёрт его подери.

*

Виски в последнее время кажется каким-то не таким — Хэрроу даже грешным делом думает на Каллена — наверняка залез на лодку и выпил все запасы, разбодяжив остатки водой — иначе как двадцатипятилетний виски может быть таким безвкусным. Или это всё от болезни — чёрт его знает, какой. В конце концов, Хэрроу — патологаанатом: в болезнях ещё живых людей он и не обязан разбираться. Даже в своих собственных. Недостаток жизни на лодке — когда по палубе раздаются едва слышные мягкие шаги, Хэрроу тысячу раз жалеет, что у него не запирается входная дверь. — Как всегда не заперто, — улыбается Саймон, проходя внутрь. — Только не говори, что ты так привык жить нараспашку, что забыл, что там есть дверь с замком? — Не забыл, — ворчит Хэрроу. Саймон застывает в паре шагов от столика, за которым он сидит, переминается с ноги на ногу. Губу покусывает — приходится опустить взгляд от греха подальше. — Максин сказала, что ты заболел. — Угу. Проведать, значит, пришёл. Только вот теперь Хэрроу словно ещё хуже стало. У Саймона даже костяшки гладкие, когда он кулаки сжимает — очевидно, что сдачи не дал ни когда с тем бандюганом «общался», ни когда за борт столкнули. Идиот. Если не мог себя защитить — зачем вообще лез в это всё. Могло ведь закончиться не так хорошо — не двумя днями в коме. Даже страшно подумать, чем могло бы закончиться! — Идиот, — ворчит Хэрроу, чувствуя себя таким же идиотом. Саймон мнётся, молчит с пару минут, и, когда уже Хэрроу подумывает поднять голову и посмотреть не уснул ли он — подходит ближе, присаживаясь перед ним на корточки. Протягивает руку, осторожно касаясь колена. Шевельнись — отдёрнет и убежит. — Извини. В открытую дверь яхты задувает ветер, гудит, забивая все звуки в голове. — ...Если тебе не понравился тот пижон, могу помочь найти кого-то другого. Что может разрядить атмосферу лучшей старой доброй голубой шутки, да? Нет. Зато заставляет наконец открыть глаза — по-настоящему открыть. И все прежние отговорки кажутся теперь такими мелкими и незначительными, по сравнению с осознанием того, чего он мог бы лишиться. По сравнению с осознанием неумолимости движения жизни, которая может в любой момент свернуть куда-то не туда: в тупик или в пропасть. Разбить об острые скалы, прострелить шальной пулей или утопить в бесконечном океане. Пальцы Саймона едва заметно подрагивают. Хэрроу осторожно накрывает их своими, слегка сжимая: чувствует, как напрягаются сухожилия, как мышцы перекатываются по тонким суставчикам, как едва ощутимо стучит там пульс. Настоящий. Живой. — Спасибо, я уже и сам нашёл кого-то другого. Хэрроу поднимает глаза, скрещиваясь с Саймоном взглядами. И совсем тот не чувствует своей вины — вон как полыхает, даже нос покраснел от смущения. — Оч-чередная дамочка на одну ночь? — заикается даже. Но сбегать уже слишком поздно. — Не дамочка, — рука Саймона напряжена до предела, но Хэрроу держит крепко. — Не очередная. — Поймать контуженную смущением жертву второй рукой за затылок тоже оказывается слишком просто. — И одной ночи нам определённо не хватит. Губы у Саймона мягкие и безумно отзывчивые. Хэрроу целует, как никогда в жизни: оголодавший, потерявшийся и, наконец-то нашедший свой путь и своего человека. Стоило ли столько прятаться от всего этого за глупыми шутками? Саймон улыбается, и на его щеках выделяются ямочки. Саймон улыбается — и Хэрроу тоже улыбается.