Встречая рассветы

— Нагито, — мягко зовёт Хаджимэ, поглаживая Нагито по узкому плечу. — Иди уже спать. Тот приникает к тёплой, шершавой ладони и чуть не мурчит от удовольствия — вскидывает голову, тряхнув кудряшками, и улыбается уголком губ. — Ещё чуть-чуть. Хочу увидеть рассвет. Хината просто бессилен в такой ситуации. Выдержав чужой взгляд ещё секунд десять, он коротко выдыхает и сдаётся: — Ладно. — Разворачивается. — Чай, горячий шоколад? — Кофе. — Обойдёшься. В ответ раздаётся хриплый смех Комаэды. — Понял-понял. — Немного размышляет, почесывая подбородок. — Чай. — Скоро вернусь. Шлёпая босыми ногами по полу и едва пряча широкий зевок за тыльной стороной ладони, Хаджимэ скрывается на кухне. Включает небольшой чайник, достаёт блюдце и аккуратно выкладывает на нём несколько мятных печений. Даже щурится, пытаясь создать приятную глазу композицию, но быстро сдаётся. И так сойдёт — не любоваться же ими. Снова зевает и тянется. Четыре утра, обоим утром на работу. Ужасное решение. Мягко говоря. Но есть в этом что-то чарующе романтичное, чего не может отрицать даже сухой Хината. Где он и где сантименты? Явно не рядом. Череду мыслей прерывает мягкий звон. Хаджимэ достаёт две чашки, наливает заварку и добавляет кипяток. Три ложки сахара — себе, капельку молока — Нагито. Осторожно уместив чашки на подносе, он берёт его в руки, делает шаг к двери — и тут же делает разворот на сто восемьдесят градусов. Забыл печенье. — Быстро ты, — откликается Комаэда, едва заслышав чужие шаги. Он не поворачивает головы, даже не шевелится толком — его голос звучит ровно, тихо и мягко. Хаджимэ усмехается, ставя поднос на кофейный столик. — Так хочешь избавиться от моей компании? — Совсем нет. — Он снова задумчивый. Протезированная рука почти на автомате тянется, хватая печенье. — Боялся, что ты не успеешь. Хината только вздыхает, переминаясь с ноги на ногу, а затем снова отворачивается. — Я сейчас. — Ты же всё пропустишь. — Солнце может подождать ещё секунд десять. Он заходит в комнату, окидывает её взглядом и, схватив тонкое одеяло, снова выходит наружу. Нагито изучает его краем глаза, почти не моргая — и на лице у него написана странная, почти нечитаемая эмоция. — Ты замёрз, — неловко оправдывается Хаджимэ, заламывая руки. Узловатые пальцы сжимают ткань, сминая её. Снова молчание. Комаэда улыбается краешком губ, делает небольшой глоток и отворачивается. В такие моменты до него не достучаться — бесполезно. Остаётся только… быть рядом, как бы глупо это ни звучало. К такой резкой смене настроения Хаджимэ уже давно привык. Сначала пытался помогать, советовать — в какой-то момент даже ругался. Потом просто оставил это дело. Нагито взрослый человек, и ему виднее, что и как делать. Да и к чему доводить до ссоры, когда… когда можно утешать молчаливым присутствием. Тем более, никто из них не был против. Хината осторожно накидывает одеяло на острые плечи и присаживается рядом. Рука привычно тянется вперёд, обхватывает чашку. По коже расползается тепло. — Не горячо? — М-м? Нагито склоняет голову вбок и указывает взглядом на дымящийся в кружке чай. — А, ну… — Он и не чувствует особо. Только обсуждать это они, конечно, не будут. — Привык? — Ты себе навредишь, — с заботливой ноткой в голосе продолжает Комаэда и придвигается ближе. Его холодная ладонь накрывает руки Хаджимэ, и впервые за ночь на лице первого появляются искренние эмоции. — Подожди, он скоро остынет. — Нагито… — Он словно задыхается, давясь словом. Взгляд пересекается с пронзительным взглядом холодных серых глаз, и ослушаться… как-то не получается. Он послушно ставит чашку обратно, а затем берёт руки Комаэды в свои и чуть сжимает. — Если это для тебя важно. — Важно, — повторяет Нагито, смотря на него из-под густых белых ресниц. — И ты мне тоже важен. Теперь уже не может сдержаться и Хината. На лице проглядывается улыбка, которая становится всё шире и шире. Он давно перестал сдерживаться — всё равно бесполезно. Да и Комаэда радовался… так почему нет? Вместо ответа он подаётся вперёд и легонько касается чужих тонких губ. Невесомо, нежно — но даже этого достаточно, чтобы передать всё, что он чувствует. Нагито едва подрагивает в его руках, ластится и словно просит ещё. Всегда так делает. — Пропустим рассвет, — игриво шепчет Хаджимэ ему в губы, снова целует и отодвигается. — Пускай. — Комаэда тянется следом, обвивая его талию руками. Одеяло соскальзывает на пол, однако в нём уже нет нужды. — Мы ведь можем встретить его завтра? — Завтра. И послезавтра. И столько раз, сколько захочешь.