снизу вверх

кровь капает на пол, орошает землю по следам его чёрных лаковых туфель. кей смотрит на битвы казни с замиранием сердца, закусывая губы до трещин, до ранок. что-то звериное мнётся в серых глазах, короткие крепкие пластины ногтей напоминают когти. чу-до-ви-ще. монстром наречённый, хибари кёя вспарывает людей голыми руками. он дерётся не на смерть — на право жить. на ступеньки. им пройдена лестница силы; он уже давно на верхних этажах, преодолел, вероятно, не первый сотый. кей машет ему ладонью с двенадцатой ступеньки, на которой сидит уже долго-долго и никуда не планирует идти. кёя хорошо выглядит с пьедестала — очень красив, если смотреть на него снизу вверх. у людей после встречи с ним не тело — огрызок. рубец вместо рта, дыры — за глаза. рваные разводы на руках, грязная рукопись очерчивает лица. кей улыбается. в нём пропадает художник. их детские воспоминания белым штампом впечатаны в кожу, но потеряны в десятках похожих, не замечены за яркими кусками лейкопластырей. кей улыбается. никто не говорил, что её обошла стороной судьба всех ему встречных. привычное насилие довело её до хибари кёи уже поломанной, уже странной, уже равнодушной к пурпурно-синему на запястьях. в детстве мама гладила её по волосам, с лаской в голосе обещая: «милая, мир пойдёт по швам, если ты захочешь». и нежно жалась к её холодной щеке своей тёплой-тёплой, адово горячей. к ногам маленькой кей мисаки положила бы мир. маленькой кей мир был не нужен; была нужна только любовь мисаки, на вкус схожая с кровью и песочным печеньем. кей — получеловек, полудемон. на пятьдесят процентов смертная, ещё на пятьдесят — лишённая вечного покоя. смотрит звериным взглядом, но человечьими глазами. сердцем кощея любит девичьей любовью. любовь к хибари кёе похожа на газировку. сладкую, концентрированную, химозную, разъедающую язык. газировка — её наркотик, её совершенно детская одержимость. но фантола стоит денег, а он — бесплатный. одни плюсы, думает кей, опираясь локтями на коцые коленки, складывает подбородок в ладони и влюблённо смотрит на очередную битву казнь. — красиво. сражения — всё равно что танец, музыка вдохов-выдохов, перезвона стали и треска костей. кей наслаждается ими, как роком в наушниках на полную громкость, как жгучими голосами любимых певцов, как напряжением струн старой любимой гитары. хибари кёя — целый концерт из её кинков и фетишей. тёплые ладони, ухмылка, рассекающая надменное лицо, сладкая гордость и упоение боем казнью. любить его — соревнование. на скорость, на силу, на выдержку. любить его — семестровая контрольная, на которую никто не знает ответов. кей играет в крестики-нолики там, где нужно выбрать единственно-правильный ответ из четырёх предложенных. кей сдаёт тест первой, запуская его бумажным самолётиком. ноль баллов, эризава кей. ты не подписалась и нарисовала пентаграмму на обратной стороне листа. пересдача. кей сидит за партой, щёлкает ручкой в такт притопыванию ноги, раздражает кёю несобранностью. на её рукаве алая повязка с вышитым «дисциплина», на её плечах ответственность, у неё в голове только ветер и «ma sono fuori di testa ma diverso da loro, e tu sei fuori di testa ma diversa da loro». он цокает языком, она поднимает свои тёмные — во всём теле единственно тёплые — глаза и улыбается, оголяя клыки зубы. кей качает головой, будто в её голове заело радио, и играет в крестики-нолики посреди теста. она сдаёт его первой, потому что единственная пересдаёт уже в десятый раз. ноль баллов, эризава кей. ты сжульничала — ведь знаешь, что правильных ответов на вопросы нет. пересдача. те, кто любит хибари кёю, — вечные второгодники, завсегдатаи отработок, мазохисты. пока она пишет тесты на нули, другие сдают нескончаемые нормативы. кей облокачивается на перила, складывает голову на руки и наблюдает за очередной битвой казнью. — красиво. завидно. кёя не дерётся с кей не потому, что она девочка. кёя больше не дерется с ней, потому она — кей. уже проиграла тысячу битв, казнена сотни раз. кёя чертит ногтем по её шее, там, где должен быть обод следа удушья, где гильотина должна была разделить шею и голову, где меч должен был её обезглавить. кёя кладёт ладони на грудь, в которой должны быть пули, в которой должны быть дыры, которая должна быть вспорота и больше не вздыматься. кей улыбается. — я рождена страдать, — вкрадчиво сообщает она, поддевая ногтем пластырь на щеке. машет ему с двенадцатой ступеньки, на которой сидит уже долго-долго и никуда не планирует идти. ведь хибари кёя чертовски прекрасен, если смотреть на него снизу вверх. мама обещала, что мир пойдет по швам, если она захочет. кей впервые понимает, что хочет посмотреть на конец света, когда заглядывает в его ртутные глаза и заглатывает то веселье, что в них плещется. она думает, что хочет попробовать его на вкус. урчание в животе — возможно, бабочки, возможно, отголосок тех пятидесяти нечеловеческих процентов. кёя танцует на костях под måneskin, и это так чертовски возбуждает. он — концерт всех её кинков и фетишей. кей подпевает «I wanna be your slave», в сердцах держа «I wanna be your master». она хлопает в ладони, покачиваясь под излюбленный ритм и притопывая в такт ногой. есть что-то звериное в роке, что-то чудовищное — в самом хибари кёе. она любит их, возможно, за одно и то же. кей щёлкает пальцами во время очередной битвы казни, восполняя недостаток музыкального сопровождения. одаривает его аплодисментами, бросает к ногам сдачу с газировки из автомата и цветы-оригами. — красиво. он, наверное, впервые кланяется. по-озорному, артистично, даже дразняще. кей ловит огонёк в его глазах, игривость шампанского в уголках тонких губ, и она готова поклясться — это так чертовски горячо. хибари, говорят, — жестокий зверь, самопровозглашённый хищник со стальными клыками — прокусит даже самых прочных. кей улыбается, глотая чужие страх и ненависть, как наркотик. ходит по школе призраком, неладно напевая «parla, la gente purtroppo parla, non sa di che cosa parla». кёя впервые понимает, что хочет узреть конец света, когда заглядывает в её тёмные глаза и заглатывает то наслаждение, что в них клубится. кей танцует в одиночку под рок, и это так чертовски заражает. она щёлкает пальцами, сидя на двенадцатой ступеньке, и смотрит на него снизу вверх. эризаве кей идёт быть снизу и стирать запястьем кровь из-под носа. она говорит, что жива, пока чувствует боль, закусывает губы до трещин, до ранок. закалённая смертью, — проиграла тысячу битв, уже казнена сотни раз — скорее смелая, чем бесстрашная. «тра-во-я-дно-е» по слогам читается с его губ. кёя чувствует её мандраж на кончиках пальцев. — боишься? — да, — кей улыбается, оголяет клыки зубы, — потому что бояться — это весело. адреналиновая зависимость — тоже болезнь. кёя касается её живота: там голодная пустота и нет даже бабочек. кёя трогает её клыки, давит подушечками пальцев, ранясь об резцы специально. она ведь давно хотела узнать, каков он на вкус. эризава кей — целый концерт из его кинков и фетишей. в тёмных глазах мнётся что-то звериное, красный язык обводит губы. пальцы царапают запястья холодом, провоцируют. говорят, он — чудовище, страшное проклятие, персонификация судного дня. кёя сам зовёт себя хищником и наблюдает за ней с неприкрытым любопытством в огромных зрачках. кей улыбается, вдоволь его распробовав. — ты хуже, кёя, — в её голосе восторг льётся глитером, — ты человек. самое жестокое из созданий.