Семья

Джетт сорвал пару листиков мяты и принялся их жевать, изо всех сил стараясь делать это агрессивно, чтобы успокоиться. Помогало плохо, хотелось кричать и ругаться, оборвать каждый листочек вон с той лиственницы. — Опять? — отрывисто выплюнул он. Мятный вкус во рту напоминал о печенье, и это капнуло в чашу терпения парня. Вот-вот чаша не просто переполниться, она треснет. А самое интересное, что он и сам не до конца понимал, почему злиться на отца. Тот сидел перед ним, их разделял костер, пускающий искры, которые перемешивались с извивающимся тонким дымом. Лицо похоже на неподвижную маску, и Джетт невольно подумал, что и сам выглядит так же, когда думает о чем-то сложном, лихо перевёрнутым с ног на голову. — Скоро в деревне начнется сезон заказов, — сказал Вегард. Джетт шумно, рычаще выдохнул, но устроился на траве удобнее. Всю злобу унес слабый ветерок, чуть покачивающий травы на поляне. Пусть говорит, если ему так проще. Наплевать. — Наша деревня станет главным центром торговли, ты ведь знаешь. Мы вновь отдалимся. Будет сложно… — Будет сложно… — повторил за ним Джетт. Затем резко сел, вытащил монетку и принялся нервно вертеть её между пальцев. — Я тебя не понимаю! Понимаю, то есть, но вот эту часть, касающуюся твоего поста старейшины, абсолютно никак не могу разобрать. Мы могли бы заниматься этим вместе, отец! — Ты собираешься во дворец. — Ты собираешься в Самайю. — Джетт достал вторую монетку. Однообразные действия и некое чувство дискомфорта в пальцах помогали расслабиться, дышать ровнее. — Ровно как и я. Так что тебе мешает взять попутную телегу… — Джетт понял, что говорит просто из желания поспорить, и замолчал. Если они оба начнут собачиться, то это может плохо обернуться. — Ладно. Спим, завтра рано вставать. И, кинув взгляд на телегу и уже спящую лошадь, лег спиной к костру (и отцу), укутавшись в пыльный плащ. Мысли, до этого тяжёлые и давящие, куда-то пропали, и стало пусто внутри. И в том смысле, что эта пустота была приятной и простой, заставляющей думать о чем-то таком же незамысловатом. О воронах, которые смешно играются с опавшей листвой, кидая её друг в друга, как люди брызгаются водой, когда купаются в озере. О совах, которые спросоня топорщат шейные перья, становясь похожими на важных купцов. Эти мысли расслабляли, но сон никак не приходил. — Отец? — М-м? — Я не могу уснуть. — Какой же ты идиот, Джетт! Тебе что, десять лет? Да и чего ты ждешь? Колыбельной? Сказки? Послышался шорох, тихий, незаметный, если не прислушиваться. Джетт зажмурился, истерично гадая, что отец там делает и почему внезапно завозился. У него в сумке есть снотворное? Или отвар из ромашки, уже приготовленный? Или… «Или» испарилось. Джетт распахнул глаза, глянул вниз, на мозолистую, всю в мелких белых порезах от игральных карт, руку, накрывшую его пояс. Сознание ударило Джетта в сердце. Запах ромашки и дыма, мягкий диван и плед, теплый голос Вегарда, рассказывающего историю, его рука, обнимающая плечо Джетта. Семилетний Джетт, слушающий не историю, а биение сердца этого мужчины, заменяющего ему отца, убаюканный запахом, воздухом, одурманенный уютом и теплом… Сейчас все стало, вроде как, лучше. Они ведь, вроде как, семья. Неловкая, не умеющая любить, далекая и случайная, но все-таки семья. Джетт корил себя за то, что позволил себе такую слабость, это же так по-детски, он давно не ребенок, но ничего не мог с собой поделать. Он перевернулся на другой бок, положил руку Вегарду на грудь и ткнулся лицом ему в шею, макушкой пощекотив подбородок. И едва не заскулил от накатившего чувства безопасности, когда отец обнял его и переложил на себя. Джетт вновь почувствовал себя маленьким мальчиком, который прячется под боком Вегарда от всех монстров, потому что он сказал, что всегда защитит его от всех. Даже от себя. — Прости… Джетт не хотел ничего слышать. Он хотел подольше насладиться этим безграничным ощущением, вобрать в себя этот запах трав и костра. — Заткнись. — Джетт услышал в ответ смешок. — Спи. — О, Странник, Джетт и забыл, как это приятно: когда тебя целуют в макушку, обнимая, даря тепло и нежность! — Завтра будет долгий путь. И они заснули.