Headless angel. (безглавый ангел)

   Июльским утром, восемь часов, когда вышел на свободу, дождь хлестал как из ведра.    Со странным чувством возвращался я в мир, который остался в моей памяти таким, каким он был три с половиной года назад. Я вступал в него с опаской; отойдя на  несколько шагов от окованных железом ворот, замер, чтобы глубже вдохнуть запах воли. Остановка автобуса, который шел на мою улицу, находилась за углом, но сейчас меня не тянуло домой. Хотелось просто постоять на тротуаре, ощутить на лице капли дождя и до конца проникнуться сознанием того, что я свободен, что мне больше не придется проводить ночи в камере и жить одной жизнью с убийцами, грабителями и извращенцами. На дороге образовались лужи. Капли падали мне на шляпу, которой было четыре года, и на плащ, купленный пять лет назад; этот теплый дождь с затянутого тучами неба, такого же мрачного, как я.         Сверкающий «бьюик сенчери» плавно затормозил возле меня, и стекло, оснащенное электрическим приводом, мягко опустилось. — Чонгук!      Дверь автомобиля распахнулась, и я нагнулся, чтобы разглядсть водителя. Мне улыбался Чон Хосок собственной персоной. — Садись, вымокнешь,- сказал он. Поколебавшись, я сел в машину и захлопнул дверцу. Хосок схватил меня за руку и сжал ее. Его худое смуглое лицо светилось радостью от встречи со мной. — Как сам, старина? — спросил он. — Как дышится на воле? — Нормально, -сказал я, высвобождая руку.  — Только не говори, что тебе поручили отвезти меня домой. Своим тоном я едва не стер улыбку с его лица; проницательные карие глаза Хосока изучающе смотрели на меня. — Ты же знал, что я приеду, верно? Я считал дни. — Ничего я не знал. Я посмотрел на шикарную приборную панель машины. — Твоя? — А то чья же. Купил пару месяцев назад. Правда, красавица? — Видно, полицейские Палм-Сити по-прежнему себя не обижают. Мои поздравления. Хосок сжал губы, глаза его оскорбленно вспыхнули. — Знаешь, Чонгук, скажи мне такое кто-нибудь другой, а не ты, я бы ему врезал. Я пожал плечами. — Тогда можешь начинать. Я привык получать тумаки от полицейских. Он втянул в себя воздух и сказал: — Прими к сведению, теперь я—помощник окружного прокурора; я получил солидную прибавку к жалованью. Из полиции ушел более двух лет назад. Я с раздражением почувствовал, что кровь прилила к моим щекам. — Понимаю.. Извини. Не знал. — Откуда тебе знать? Он усмехнулся и включил скорость. «Бьюик» отплыл от тротуара. — Многое переменилось, Чонгук, пока ты сидел. Старая шайка ушла. У нас новый окружной прокурор. Он — порядочный человек. Я промолчал. — Какие у тебя планы?-внезапно спросил он. — Никаких. Хочу осмотреться. Ты знаешь, что «Геральд» отказалась от меня? — Слыхал. Помолчав, он продолжил: — На первых порах тебе будет несладко. Ты ведь это понимаешь? — Ну конечно. Если человек убил полицейского, даже случайно, ему это так быстро не забудут. Я знаю, что меня ждет. — Неприятностей с полицией у тебя не будет. Я имел в виду другое — тебе придется подыскать новое занятие. НамДжун пользуется большим влиянием. У него на тебя зуб. Он сделает все от него зависящее, чтобы ты не вернулся в газетный мир. — Это уже мои трудности. — Я могу оказаться полезен. — Мне не нужна помощь. — Конечно, но есть Тэхен.. — О Тэхене я тоже сам позабочусь. Некоторое время Хосок молча смотрел на залитое дождем ветровое стекло, потом сказал: — Слушай, Чонгук, мы же с тобой друзья. Мы сто лет знакомы. Я представляю, что у тебя в душе творится, но не держись ты так, словно я твой враг. Я говорил о тебе с Джином. Это наш новый окружной прокурор. Ручаться не могу, но есть шанс, что для тебя найдется работа у нас. Я посмотрел на него. — Я не стану работать на администрацию Палм-Сити, даже если это будет единственная работа, какая мне осталась на земле. — Тэхену пришлось туго, — смущенно сказал Хосок. — Он.. — Нам обоим изрядно досталось. Мне не нужна ничья помощь. И достаточно об этом. —Ну ладно, -сказал Хосок и бессильно развел руками. — Не думай, будто я тебя не понимаю, Чонгук. Наверно, я бы тоже обозлился, если бы мне подстроили такое, но это дело прошлого. Теперь ты должен думать о своем будущем — и о Тэхенином тоже. — А о чем еще, ты полагаешь, я думал все время, пока сидел в камере? Я посмотрел из окна машины на море, стальное в непогоду; волны разбивались о набережную. Да, я озлоблен. Мне хватило времени понять, каким же безмозглым болваном я был. И что я не взял те десять тысяч долларов, которыми комиссар полиции хотел заткнуть мне рот? Да, кое-чему тюрьма меня научила: таким простофилей я больше не окажусь. — Ерунду Мелеш, — резко сказал Хосок.— сам знаешь, что поступил правильно. Просто расклад был не в твою пользу. Если бы ты взял деньги у этого негодяя, ты не смог бы жить в согласии с собой, и тебе это известно. — Ты так считаешь? Не обманывай себя, будто теперь у меня на душе благодать. Три с половиной года в одной камере с человеком , насиловавшим детей, и двумя такими типами, что и свинью наизнанку вывернет, если он увидит их забавы — это бесследно не проходит. Во всяком случае, прими я эту взятку, я не был бы сейчас безработным бывшим заключенным. Возможно, имел бы такой вот автомобиль. Хосок смутился. — Не надо так говорить, Чонгук . Я волнуюсь за тебя. Ради бога, возьми себя в руки, прежде чем пойдешь к Тэхену. — Может, не будешь лезть в чужие дела? —сказал я. — Между прочим, Тэхён -мой муж. Он выходил за меня на радость и на горе. Ну, хватит. Позволь мне самому о нем думать. -Я считаю, Чонгук, зря ты запретил ему присутствовать на суде, навещать тебя в тюрьме и писать письма. Ты знаешь не хуже меня он хотел разделить с тобой все, но ты сделал из него стороннего наблюдателя. Мои пальцы сжались в кулак. Я продолжал смотреть на залитую дождем набережную. — Я знал, что делал, -сказал я, —Мог я допустить, чтобы его фотографировали на суде? Или чтобы он увидел меня в арестанской робе, за проволокой и стеклом? Что бы подонок-надзиратель читал его письма, прежде чем их получу я? И если я вел себя как наивный болван, это еще не повод впутывать сюда его. — Ты ошибался, Чонгук. Неужели тебе не приходило в голову, что он хочет быть рядом с тобой? — с раздражением сказал Хосок. — Я едва уговорил его не ехать сюда со мной сегодня. Мы приближались к Палм-Бэй, роскошному жилому району Палм-Сити. Длинный ряд кабинок для переодевания выглядел уныло в проливной дождь. Пляж опустел. «Кадиллаки», «роллс-ройсы» и «бентли» мокли на стоянках возле дорогих отелей. Когда-то кварталы Палм-Бэй были моими охотничьими угодьями. Я вел светскую хронику в «Геральд», самой популярной калифорнийской газете. Моя колонка перепечатывалась сотней газет с меньшими тиражами. Я прилично зарабатывал и жил в свое удовольствие. После замужества на Тэхене я купил неподалеку от Палм-Бэй домик с верандой. Все складывалось прекрасно, и я с уверенностью смотрел в будущее. Вдруг однажды вечером, сидя в баре Бич-отеля, я случайно услышал обрывок разговора, который шел на повышенных тонах между двумя подвыпившими посетителями. Те несколько фраз сыграли роковую роль. Два месяца втайне ото всех явел напряженное расследование. Материал обещал стать сенсацией для «Геральд». Чикагская мафия готовилась прибрать к рукам Палм- Сити: установить игральные автоматы, открыть публичные дома ипрочие злачные места. Предполагали, что месячная выручка составит два с половиной миллиона долларов. Убедившись достоверности услышанного, решил, что мафия сошла с ума. Я отказывался поверить, что преступники могут просто так, средь бела дня, прийти и сделать город своей вотчиной. Затем кое-кто намекнул мне, что мафия подкупила комиссара полиции, а также полдюжины важных чиновников, и заручилась их поддержкой. И тут я сделал главную ошибку  попытался продолжить расследование на свой страх и риск. Я не хотел ни с кем делиться сенсацисй и пошел к НамДжуну, моему шефу и владельцу «Геральд», лишь после того, как собрал вссь необходимый материал сделал набросок статей, разоблачающих преступный сговор.Я рассказал нму о том, что замышлялось; он слушал меня с мрачным, безучастным видом. Когда я кончил, он сказал, что мои данные надо проверить. Его сухость и отсутствие энтузиазма должны были насторожить меня. Хотя я копал достаточно глубоко и сумел разговорить множество людей, я знал не все. Мафия купила «Геральд». Такое мне и в голову не приходило. Позже я узнал, что НамДжуну в награду за содействие было обещано место в сенате, и для алчного, тщеславного газетчика этого оказалось достаточно. Он попросил меня передать сму всю информацию для проверки. По дороге домой — я поехал за бумагами — меня остановила полиция. Вас хочет видеть комиссар, сказали мне. В сопровождении патрульной машины я отправился в главное управление, где состоялась моя беседа с комиссаром. Он был человск простой и не стал ходить вокруг да около. Без лишних слов комиссар выложил на стол десять тысяч долларов новенькими хрустящими банкнотами. Он покупает мое досье, а я должен забыть о расследовании. Ну что, по рукам? Я никогда в жизни не брал взяток и не собирался начинать это сейчас, к тому же я знал, что благодаря этим статьям мое имя несколько недель не будет сходить с газетных полос, и я займу ведущее положение в репортерском мире. Я поднялся и вышел на улицу, навстречу беде. Я передал материалы НамДжуну и рассказал ему о взятках предложенной комиссаром полиции. Владелец газеты хмуро посмотрел на меня, покачал головой и попросил зайти к нему домой в половине одиннадцатого вечера. К этому врсмени я должен обдумать план дальнейших действий. Я полагаю, он сжег мои бумаги. Больше я их никогда не видел. С самого начала я держал Тэхена в курсе моего расследования. Он видел, что я имею дело с динамитом, и смертельно боялся беды, но, понимая, что это мой шанс, Тэхен поддерживал меня. Часов в девять я отправился к Джуну. Тэхен проводил меня до машины, и я чувствовал, что ему страшно. У меня тоже было тревожно на душе, но я доверял НамДжуну. Его дом находился в Палм-Бэй. Туда вела пустынная дорога. На ней-то все и произошло. Полицейский автомобиль, шедший с большой скоростью, догнал меня и ударил в бок. Вероятно, они хотели столкнуть мою машину с шоссе в оксан, но это у них не вышло. Авария была серьезной, водитель-полицейский повредил грудную клетку о рулевое колесо. Его напарник отделался летким испугом. Он задержал меня за опасную езду. Я понимал, что все это подстроено, но ничего не мог сделать. Через пару минут появилась вторая полицейская машина, за рулем которой сидел сержант Джихан из отдела по расследованию убийств, Никто даже не спросил его, как он оказался на этой пустынной дороге. Джихан взял дело в свои руки. Пострадавшего полицейского отправили в больницу, а меня повезли в главное управление. Внезапно Джихан приказал водителю остановиться. Мы были на темной безлюдной улице. Вслед за Джиханом из машины вышел шофер. Он держал меня сзади, скрутив мне руки. Джихан вынул из бардачка бутылку виски, набрал жидкость в рот и обрызгал мое лицо и рубашку. Затем взял дубинку и стукнул сю меня по голове. Очнувшись в тюремной камере, я понял, что влип всерьез. Водитель-полицейский скончался. На меня повесили убийство и дали четыре года. Адвокат, защищавший меня, дрался как тигр, но ничего не добился. Стоило ему заикнуться о преступном сговоре, как его тут же оборвали. НамДжун показал под присягой, что никогда не видел моего досье, и добавил, что собирался уволить меня как недобросовестного работника и тайного алкоголика. Отсиживая свой срок, я частенько думал, каким же я был простаком. Я говорил себе, что только сумасшедший мог пытаться в одиночку бороться с властями. Мие не стало легче, когда узнал, что под давленисм общественности комиссар полиции подал в отставку, а состав городских властей претерпел значительные изменения, По заявлениям моего адвоката было проведено расследование, и чикагская мафия решила перебраться в другое место, но мое положение от этого не улучшилось, Я мотал свой срок, который мне дали за то, что я убил полицейского, управляя автомобилсм в состоянии опьянения, и никто не мог міне ничем помочь. Теперь, после трех с половиной лет, проведенных в камере, я снова оказался на свободе. Журналистика была единственным ремеслом, которым я владел. НамДжун занес мою фамилию в черный список; мне не приходилось рассчитывать на место в какой-нибудь газете. Я не представлял, чем мне заняться. До тюрьмы я прилично зарабатывал, но и тратил изрядно. Я оставил Тэхену мало денег. К моменту моего освобождения вряд ли что уцелело от этой суммы. Я тревожился за Тэхена, думал о том, как он живет один, но моя глупость и упрямство заставляли меня настоять через адвоката на том, чтобы он мне не писал. Когда я представлял себе, как толстый садист-тюремщик читает его письма, мне делалось дурно. Я спросил Хосока : —Как у него дела? Как он живет ? —Неплохо,-сказал он,-Ты ведь не сомневался в этом, да? Тэхен открыл в себе талант живописца. Он разрисовывает гончарные изделия и недурно этим зарабатывает. «Бьюик» свернул на улицу, где находился мой дом. При виде моего бунгало у меня комок подкатил к горлу. Знакомая улица была безлюдной. Дождь лил серой стеной на проезжую часть и тротуар. Хосок затормозил возле ворот. — Еще увидимся,-сказал он и сжал мою руку,-Везучий ты, Чонгук. Хотел бы я, чтобы меня ждал такой человек, как твой Тэхен, Я вылез из машины и зашагал, не оборачиваясь, по дорожке. Входная дверь распахнулась, и на пороге появился Тэхён.