interno

***

      когда шелест недавно вновь зазеленевших яблонь за окном наконец умолкает, как затихает порывистый ветер прохладной, еще не дошедшей до своего победного конца весны, гаснет последний огонек в доме напротив, и когда у нее дома остается лишь пустая, звенящая тишина – дамиано слышит стук сердца у себя в груди. и он кажется ему звонче любой гитары, ненавистного будильника и газонокосилки ранним утром под окном. он слышит его ровно в тот момент, когда она заходит в гостиную. только после душа, уставшая, но расслабленная, слегка грустная, но в самой глубине души спокойная. такая, какой дамиано восхищается каждый день с момента их первого знакомства. от того, сколько покоя, на самом деле, существует в ее невинной, все еще как будто бы подростковой душе.       виктория ставит чайник на плиту, включает газ, и его тепло будто доходит до самого дамиано, который, на самом деле, находится в пятнадцати шагах от него. он сидит на диване и перекладывает из руки в руку пульт, как бы жонглируя им. потому что на самом деле прошло уже минут двадцать, наверное, а он так и не нажал на кнопку 'включить'. — ты будешь? — тихо, размеренно, в своей привычной манере мурлычет она, заранее зная, что он, конечно, будет. когда под конец дня они устают от постоянного присутствия друг друга рядом и долгой совместной работы, они садятся напротив друг друга и смотрят. смотрят, смотрят, как на настоящем допросе, вот только никто из них не судит. и виноватого среди них нет.       он кивает, но виктория даже на него не смотрит. она уже достает из шкафчика кружку, насыпает две ложки дешевого сахара, шелестит упаковкой из-под травяного чая (что итан пару дней назад украл из родительского дома) и ставит напиток на стол, мысленно зовет парня за собой.       дамиано медленно встает, и так же медленно плетется за викторией, как кот к любимой хозяйке, и даже вопреки тому, что в доме сейчас царит удушливая тишина, они вдвоем будто не прекращают разговаривать. он садится напротив девушки, опирается локтями о прохладную древесину, берет в шершавые руки горячую кружку и смотрит, смотрит, смотрит. смотрит, пока над ними горит тусклая лампа, которую уже давно пора заменить, и пока вечерний ветер бесшумно бродит по полу, задевая их босые ноги. — чего так смотришь? — она улыбается, даже, возможно, смущается, и наспех прячет взгляд, потому что все становится слишком очевидно. они переходят границы, нарушают неписанные законы, которые сами себе придумали, не замечая истины и большого пожара между ними, который не тухнет, не меркнет, а только все сильней и сильней разрастается. они вдвоем знают правду, но никто из них никогда не осмелится сказать об этом вслух. — дай свою расческу, — просит он неожиданно и даже нелепо, потому что сказать нужно было сейчас совсем о другом. о том, о чем они уже очень долгие годы молчат.       виктория кивает в сторону прихожей, а дамиано тут же испаряется из кухни, возвращаясь через несколько секунд с расческой в руках. она делает глоток горячего чая, пока он обходит ее сзади, параллельно облокатившись о подоконник. руки у него почти даже трясутся, и все это ощущается слишком-слишком. потому что они как будто бы сломаны собственным молчанием, и все, на что эти двое сейчас способны, так это на то, чтобы кричать друг другу о себе действиями, а не словами. потому что слова – оружие, огнемет в их собственных руках. пока ты мнимо хранишь свое сокровенное безмолвие, вместе с теми же чувствами у себя под ребрами, ты не задеваешь тем самым другого человека. и не даешь разочароваться самому себе, пораниться, обжечься. сейчас совершенно неважно то, что доводы внутри тебя могут оказаться ложными, и виной всему лишь твои лишние тревоги, переживания, которые, по сути, из ниоткуда. важен лишь страх, который нарастает с каждой секундой. одно лишнее слово о самых теплых на этой планете чувствах – и вся эта планета для тебя в тот же самый момент может разрушиться, пасть, если вдруг твоя теплота не готова к тому, чтобы уместиться в чужих руках.       дамиано берет ее пшеничные волосы в руки. они все еще слегка влажные после душа, и парень ощущает прохладу на своих ладонях. он проводит пальцами от корней волос до самых кончиков, когда она пытается посмотреть на него сверху вниз. дамиано улыбается, и он ее своей улыбкой растапливает, как плитку самого настоящего шоколада. парень берет в руки расческу и так же, сверху вниз, проводит нежно по ее волосам. ситуация становится и слишком интимной, и одновременно нелепой, детской, невинной. хотя они вдвоем уже – давно не дети. их плечи уже медленно начинают принимать на себя взрослые обязательства, которые кажутся слишком сложными и нерешаемыми, такими же парадоксальными, как и они вдвоем. дамиано и виктория. адам и ева. бонни и клайд. — косички плести умеешь? — спрашивает она сквозь улыбку. — ты завтра будешь как пудель, — дамиано слегка наклоняется к ее лицу. теперь и ему тяжело сдержать улыбку, сдерживать которую он раньше вообще не пытался. — умеешь? — вторит она, повернув корпус к нему.       дамиано смотрит на нее завороженно и опять замирает, как будто бы его внутренний жесткий диск каждый раз выдает новую ошибку, готовясь в этот раз накрыться с концами. — тогда отвернись, — роняет он, не видя, как виктория прячет свою красивую улыбку в свете тусклой желтой лампы.       он, на самом деле, не умеет. но верит в то, что сейчас у него обязательно получится. и оно, как ни странно, получается. возможно, это даже и не косы вовсе, потому что где-то парень берет в руки не три, а целых четыре пряди, где-то вовсе плетет небрежно и неаккуратно, забывая весь предыдущий алгоритм действий, который он сам себе в голове только что придумал. но ему вообще ничего сейчас не важно. цифровые часы на холодильнике давно показывают одиннадцать вечера, за весь этот день он очень устал. у него не только болят ноги и тело, что, на самом деле, сейчас совсем не имеет значения. самое страшное то, что его начинает медленно накрывать. вся эта ситуация, когда она сидит так близко, позволяет касаться себя и никуда не уходит, ее шея, которая не перестает пленить его с каждой секундой, вся эта дурацкая тишина в доме, из-за того, что остальные ребята решили переночевать сегодня у себя. дамиано знает точно, что ему нельзя делать то, о чем он определенно завтра пожалеет, даже если ему и ответят взаимностью. даже если и позволят провести с собой целую ночь. одна ночь в противовес годам дружбы и всему тому прекрасному, что они создавали своими собственными руками так долго. ведь они не одни на своей планете, и не два корабля в своем тихом плавании. и сколько всего нового им еще удастся повидать вместе. создать, выкроить, почувствовать. узнать, потому что они еще дети. им бы не ломать друг друга, не проклинать и не остаться врагами. оставаться врагами с тем, кого ты любишь самой искренней любовью на свете, дамиано совсем не хочется. — вуаля, — в конечном итоге протягивает он в своей привычной веселой манере. сразу же забывая то, о чем думал пару секунд назад. — жаль, мне не видно, — протягивает она, и дамиано вырастает перед ее глазами буквально сразу же, в один миг, с маленьким подручным зеркальцем в руках.       он снова обходит ее, но в этот раз уже полностью наклоняется над ней, кладя голову ей на плечо. он протягивает зеркало вперед, и виктория перехватывает его своими руками. в нем – они вдвоем. красивые, молодые, любящие. хранящие друг для друга свое молчание. которое бы выбросить, забыть, избавиться. и быть рядом, как настоящие родственные души, до конца жизни.       она не видит всей картины, не видит своих косичек сзади, а только те, что торчат по бокам. а дамиано так и стоит, наклонившись, глядя на нее через зеркало, ожидая реакции. как маленький ребенок, показывая маме свой новый рисунок. она вдруг резко поворачивает голову влево, чтобы получше разглядеть прическу, но она сталкивается взглядом с дамиано. который был для нее и самым первым примером для подражания, и первым достойным мужчиной, и лучшим воображаемым старшим братом – всем, всем на свете. самым дорогим, что у нее есть.       дамиано смотрит на нее, как в последний раз. тепло и влюбленно. они не издают ни звука, и ничего не происходит. время вдруг замирает, и они вместе с ним.       когда виктория наконец улыбается, ему все становится понятно. — чай остыл, — как будто бы с победой объявляет она.       а он принимает эту битву с честным поражением. ;