Когда небо укроется тучами

Шуршащее тиканье часов обволакивало глухую тишину, оживляя плохо освещенную комнату. Казалось, что все окружающие предметы синхронизировались с единственными доступными звуками и, слившись воедино, дышали в такт монотонному ритму: тик — вдох, так — выдох, тик — вдох, так — выдох... Поперек широкой нерасправленной кровати лежал так и не сумевший уснуть официально признанный герой Магической Британии. Он смотрел в потолок и, словно под гипнозом, вслух отсчитывал секунды: — Две тысячи шестьсот девяносто шесть, две тысячи шестьсот девяносто семь… — предвкушение следующей сотни заставило немного ускориться, и он выбился из задаваемого старинными часами темпа, — …две тысячи шестьсот девяносто восемь, две тысячи шестьсот девяносто девять, две тысячи семьсот. Очередной рубеж был преодолен, и каждая клеточка его тела утонула в волне надрывного удовольствия. Гарри медленно прикрыл глаза и растянул пересохшие губы в блаженной улыбке. Почти так же, как и во все те разы, когда ему удавалось добраться до круглого числа. И чем больше оно было, тем ярче он чувствовал нездоровое возбуждение, отзывающееся острой нуждой считать дальше и дальше. — Две тысячи семьсот один, две тысячи семьсот два… — с остервенением продолжил он называть следующие числа, подняв вверх обе руки и с каждым новым числом поочередно загибая пальцы, — …две тысячи семьсот три, две тысячи семьсот четыре… В изогнутом кривой дугой подсвечнике, истекая восковыми слезами, догорала последняя свеча. Прозрачные потеки беспрепятственно соскальзывали в застывшие матовые лужи, которые темными пятнами облепили деревянную поверхность резного комода. Пламя, подчиняясь царящей синхронности, подрагивало, готовясь вот-вот потухнуть. — …две тысячи семьсот пять, две тысячи семьсот шесть, две тысячи семьсот… Раздавшийся приглушенный хлопок нарушил идеальную слаженность, заставив Гарри разочарованно опустить руки. — Свалил на хуй отсюда, — медленно, делая акцент на каждом слове, сказал он, повернув голову к источнику шума и окончательно сбиваясь со счета. Он практически подобрался к своему предыдущему рекорду, и теперь ему вновь придется начинать с единицы. И все из-за дрянного домовика, которому он еще вчера запретил заходить в эту спальню. Скелетообразное существо, завернутое в грязное тряпье, никак не отреагировало на произнесенную реплику, а лишь на невидимый дюйм склонило почти облысевшую голову и осипшим голосом крякнуло: — Завтрак. Всепоглощающее раздражение, подпитываемое покалывающей незавершенностью, адским пламенем прожгло все внутренние органы, бесконтрольно прорываясь наружу. В эту самую секунду самая черная ненависть, на которую был способен Гарри Поттер, была направлена на ссохшегося эльфа, который смотрел на него своими выцветшими глазами и презрительно кривил плотно сомкнутые губы. Каждая часть его мелкого тела, сплошь усеянного шелушащимися наростами, вызывала в Гарри лютую брезгливость и яростное желание удавить голыми руками. —Ты, блядь, меня не понял?! — он привстал, ища глазами предмет потяжелее. — Пошел вон отсюда! — Неблагодарному хозяину нужно есть, — безэмоционально отчеканил эльф, щелкнув двумя пальцами. — Неблагодарный хозяин не должен умереть с голоду. Стоящая на краю стола тарелка с надкусанной картофелиной сразу же исчезла. На освободившееся место домовик, едва не уронив, поставил материализовавшийся поднос с посеребрёнными ручками. Съехавшая чашка опасно стукнулась о покорёженный баранчик-полусферу, расплескав темную дымящуюся жидкость. Негромко звякнув, она все же устояла, распространяя запах горелого кофе. Желудок Гарри болезненно сжался, не обещая ничего хорошего, и он, ослепленный подступающей тошнотой, быстро стянул с себя пропахшую кислым потом футболку и рывком швырнул в стоящего у стола эльфа. — Благодарю, свободен. Уебывай на все четыре стороны. Кричер ловко поймал отданную ему часть одежды, уничижительно глядя на ее владельца, и смачно сплюнул. — Неблагодарный хозяин не является кровным наследником, — сквозь плотно сжатые губы процедил он, кривясь при произношении каждого слова. — Неблагодарный хозяин всего лишь непризнанный полукровка, который не вправе совершать родовые ритуалы. Окончательно слетая с катушек, Гарри схватил стоящую на прикроватной тумбочке лампу и запустил в ненавистное существо, надеясь причинить как можно больше вреда. Ему отчаянно хотелось видеть, как домовик взвоет от боли и начнет упоительно молить о пощаде. Едва успев увернуться, Кричер сгруппировался и выпущенной стрелой ринулся к окну. Проклиная недостойную кровь и опасливо оглядываясь, он раздвинул лоснящиеся бархатные шторы, отчего сотни пылинок закружились в солнечных лучах, которые тотчас же проскользнули сквозь заляпанные стекла. — Неблагодарный хозяин должен успокоиться, — эльф хлопнул в ладоши, заставляя нижнюю часть многостворчатого окна со скрипом поползти вверх, впуская порыв утреннего ветра в затхлое помещение. Свежий воздух наполнил легкие Гарри, и он нашел в себе силы для того, чтобы резко вскочить с кровати, намереваясь вышвырнуть зарвавшегося домовика при помощи грубой физической силы. Едва оказавшись на ногах, он с опозданием заметил, что окружающие предметы стали слишком насыщенного цвета, будто бы кто-то намеренно подкрутил яркость до максимального значения. Мгновение, и время замедлилось, а приятное чувство невесомости избавило от всепоглощающей ненависти не только к старому Кричеру, который что-то неразборчиво кричал, но и к никчемному себе, захлебывающемуся в своем безумии. С того самого момента, как Гарри Поттер в невменяемом состоянии аппатировал в фамильный дом Блэков, он стремительно тонул, рискуя вот-вот расшибиться о дно и всплыть окоченевшим трупом. Он намеренно потерялся в днях, совершенно не задумываясь, сколько прошло времени после той страшной ночи. Ночи, обещавшей сделать его национальным спасителем, а в итоге превратившей в прославленного убийцу. И что бы ни говорили ему друзья тогда на рассвете, как бы ни уверяли со слезами на глазах, что он всех спас и теперь все будет иначе, Гарри до сих пор кожей чувствовал, как на его руках засыхает кровь всех тех, кого они перетаскивали в Большой Зал после последней битвы. Всех тех, кто уже никогда не сможет вернуться в этот мир и вынужден навсегда остаться тлеющим воспоминанием. Он не уберег слишком многих. Резкий удар вырывает его из секундной эйфории, и сильная боль от затылка эхом разносится по телу. У него нет сил открыть глаза, нет сил встать. Гарри не уверен, остались ли в нем силы сделать следующий вдох. Он отчетливо слышит, как Кричер, проклиная неблагодарного хозяина, куда-то уходит. Спустя минуту, час или день домовик возвращается с глухим хлопком аппарации. Далее Гарри чувствует, как тот приподнимает его саднящую голову и подносит к губам холодный стакан со столь желанной влагой. Не сопротивляясь, он делает несколько больших глотков, а затем ударом отпихивает вскрикнувшего эльфа. Даже будучи полным нулем в зельеварении, Гарри распознает в нейтральном вкусе воды посторонние горько-сладкие нотки, которых в ней быть не должно. — Неблагодарный хозяин, — пошатнувшись, шипит домовик, призывая взмахом руки закатившийся под стол стакан. В голове постепенно светлеет, и Гарри все же понимает, что ему и вправду нужно прийти в себя. Трухлявый эльф был ни в чем не виноват, и он не должен превращать его в подневольную грушу для битья. Вдох-выдох. Вдох. — Хорошо, убедил. Я неблагодарный. А теперь вон! Домовик, не говоря ни слова, поклонился и исчез. Перепады настроения перестали быть чем-то необычным, и когда неконтролируемая агрессия резко сменилась выжженным опустошением, Гарри уже четко знал, что ему нужно срочно себя чем-то отвлечь. Неважно чем, главное — не дать воли пропитанным горечью мыслям безостановочно полосовать душу ржавыми ножницами, иначе он вновь рискует выпасть из реальности до тех пор, пока Кричер не найдет его содрогающимся в немой истерике на грани эмоционального истощения. Кое-как поднявшись, Гарри смахнул с прикроватной тумбочки весь оставшийся хлам и сел прямо на нее, игнорируя жалобный скрип. Он неуверенно придвинул к себе поднос, отшвырнув в сторону потемневший баранчик. По овальной тарелке была размазана клейкая субстанция, отдалённо напоминающая кашу. У самого края в ней утопала сморщенная пара продольных ломтиков соленого огурца. Разбухшая корочка хлеба была брошена четко посередине, являясь своеобразным акцентом в преподнесенном домовиком блюде. Гарри стало неуютно. За прошедшие дни он не мог толком ничего съесть, а сама мысль о еде вызывала рвотный позыв, спазмирующий мышцы. Предлагаемые Кричером «шедевры» были столь же не съедобными и пресными, как и те, которые готовила Гермиона во время их скитаний по лесу. Единственной пищей, не вызывающей приступ тошноты, было какое-то неуловимо знакомое печенье, которое домовик иногда клал на блюдечко к едва заваренному чаю. Гарри действительно пытался есть, но у него не получалось, и его выворачивало прямо на пол возле кровати. Он почти никогда не успевал дотянуться до стоящего под стулом тазика, который приволок Кричер сразу после того, как впервые застал его перепачканным собственной рвотой, с безостановочно льющимися слезами. Отхлебнув подобие остывшего кофе, Гарри едва сдержался, чтобы не выплюнуть его назад. Вкус был настолько горьким, что складывалось впечатление, что он пьет разведенный пепел. Второй и третий глотки дались легче. Он даже зачерпнул пару ложек склизкого недоразумения, не рискнув притронуться к огурцу. Кричер в очередной раз оказался прав, и его организм действительно нуждался в пище, даже такой скудной. То ли мразотный кофе сумел поднять давление, то ли подействовала дрянь, которую домовик подмешал в воду, но Гарри впервые за долгое время вместо подступающей тошноты почувствовал медовую усталость, которая плавно растекалась по венам и заставляла глаза слипаться. Едва коснувшись подушки, он мгновенно провалился в сон. Ему не снились кошмары, успевшие стать привычными, он не просыпался от собственного крика, думая, что война все еще продолжатся и, пока он здесь бездействует, Лорд нещадно убивает невиновных. Разозленный Кричер не обливал его холодной водой, вытягивая из бредового состояния, вынуждая орать отборным матом и сыпать проклятиями. Обнимая себя скрещенными руками, Гарри спал тихим сном, сжавшись в беззащитную позу эмбриона. Кожа на его голой спине покрылась мелкими пупырышками, и он невольно ежился, пока не почувствовал, как на него опускается пахнувшая свежестью простыня. Приятный ветерок коснулся лица, успокаивающе поглаживая, и Гарри наконец удалось окончательно расслабиться. Он ходил босыми ногами по бескрайнему лугу, раскрашенному разноцветными пятнами. Легкий аромат полевых цветов заполнял легкие, и Гарри был не в силах им надышаться. Бархатное гудение пчел, доносившееся отовсюду, приятно ласкало слух и умиротворяло. Мягкие солнечные лучи нежно касались кожи, и он, слегка жмурясь, подставлял им лицо, стараясь впитать в себя все то тепло, которое они дарили. Он прилег на мягкую траву и принялся рассматривать медленно текущие облака. Присматриваясь, он видел в них причудливые образы, которые плескались в лазурном небе. Особенно ему нравилась белоснежная лошадь, словно готовившаяся оттолкнуться от ближайшего ватного облака и прыгнуть высоко-высоко, унося с собой все тревоги и переживания. Гарри было очень хорошо. Сладко потянувшись и лениво приоткрыв глаза, он успел увидеть, как полосатый шмель вылетает в открытое окно, и слегка улыбнулся. Теперь ему стало ясно, откуда взялся такой приятный сон и почему все казалось настолько реальным. В душе он был благодарен насекомому, которое помогло его подсознанию подстроиться под слышимые звуки и втайне порадовался, что шмелю удалось самостоятельно выбраться на волю. На месте съеденного завтрака стоял все тот же поднос, но теперь уже с глубокой тарелкой, наполненной до сколотых краев мутным варевом, в котором плавал размякший кусок хлеба. Высокий стакан был на треть заполнен прозрачной водой, и, выпивая ее, Гарри различил уже знакомый горько-сладкий привкус. На обитом темно-бордовым бархатом стуле, в тон к симметрично присобранным шторам, висела сложенная пополам футболка, определенно выстиранная и выглаженная. Гарри тотчас же стало совестно за собственное безрассудное поведение, и он раскаялся в том, что пытался дать Кричеру вольную, явно перегибая палку. Он чуть было не прогнал единственное существо, которое хоть и не по своей воле, но все же было рядом все это время, несмотря на то, как он с ним обращался и в каком состоянии находился. Часы показывали начало пятого, а вернувшееся чувство голода давало о себе знать в трехкратном размере, словно пытаясь наверстать все прошедшие дни, когда Гарри вообще не мог думать о еде. От взгляда на предложенный Кричером обед стало не по себе, и он твердо решил спуститься на кухню, чтобы найти что-то более презентабельное. Но сперва ему хотелось смыть с себя всю грязь минувших дней. В ванной не оказалось ни полотенец, ни шампуня, ни мыла. Гарри размыто помнил, как во время его истерик Кричер пару раз перемещал его, сопротивляющегося и орущего, в наполненную ароматной пеной воду, которая пахла то ли ромашкой, то ли лавандой. Домовик тощими ручонками намыливал ему волосы, а затем исчезал, оставляя одного, пока вода не остывала. Но сейчас никаких флаконов на полках не было, поэтому ему пришлось просто стоять под струями прохладной воды и обернуться служившей ему покрывалом простыней. Спускаясь на первый этаж, он ужаснулся состоянию дома: все шкафы были раскрыты, а их содержимое лежало кучей мусора рядом; стены были изрешечены вмятинами, а возле них лежали разного размера осколки хрусталя, фарфора, цветного стекла и множество щепок; дверь в бывшей их с Роном спальне, удерживаемая необъяснимым чудом, висела на одной петле и могла в любой момент рухнуть; подушки от кресел и диванов были вспороты, и разодранные куски поролона распространились по всем горизонтальным поверхностям вперемешку с остальным мусором. Кухня оказалась еще более жалким местом, чем все остальное: разбитые окна были затянуты какой-то порванной пленкой; длинный обеденный стол покосился набок из-за отсутствующей ножки; стулья кучей деревяшек лежали в углу, а выдвижные ящики были свалены в раковину вместе с обуглившейся люстрой, вырванной вместе с кусками потолка. Гарри стало страшно оттого, что причиной всех разрушений был он. — Кричер, — позвал он, искренне надеясь, что домовой эльф не затаил на него обиды и явится на зов. Поведение домовика было непредсказуемым, и он не мог предугадать, что тот выкинет в отместку за утреннюю ссору. Из кладовой раздалось неясное шуршание, а затем показалась морщинистая голова, похожая на грецкий орех, а за ней и все остальное худое тельце. — Неблагодарный хозяин звал Кричера? — спросил домовик, немного наклонив голову, тщательно высматривая что-то под ногами. — Да, — кивнул Гарри, проследив за его взглядом и стараясь понять, что же так тщательно пытается найти на полу эльф. — Где в доме еда? — Шесть дней назад неблагодарный хозяин запер дом, — последовал незамедлительный ответ. — И что с того? — Когда дом заперт — никто не может покинуть дом или проникнуть в него. — Кричер собрался еще что-то добавить, но в последний момент, когда он уже набрал воздух, передумал и лишь издал шумный выдох. — То есть ты не мог выйти все это время? Эльф затравленно кивнул. — И чем ты меня пытался накормить всю неделю? — не скрывая удивления, спросил Гарри, чувствуя, как что-то внутри болезненно впивается в солнечное сплетение, нанося новые раны. — Неблагодарный хозяин получал завтрак, обед и ужин из того, что удалось найти в доме. Конечно, ему тогда не показалось, и он ел то самое печенье, которым запаслась Гермиона. Видимо, они забыли здесь пару пачек, перед тем как были вынуждены покинуть дом. И теперь Кричер нормированно выдавал их своему неблагодарному хозяину, терпя оскорбления и игнорируя прямые приказы принести еще. Гарри стало откровенно жаль старого эльфа, который хоть и открыто презирал его, но все же заботился. Как мог. — Хорошо, я сниму для тебя запрет, и ты сможешь закупить продукты и другие вещи, которые нам нужны. — Гарри плотнее обернулся простыней. — Одежду мне тоже купи, и новый шампунь, и полотенце. Ну, ты понял. Для того, чтобы разблокировать особняк, Гарри срочно нужно было отыскать палочку, а он понятия не имел, где именно ее оставил. Возможно, у бывшей вешалки, которую разнес бомбардой. Или же у остатков серванта с фамильным серебром Блэков, в которое угодила пара ступефаев, когда он, пьяный, дрался с Кричером после того, как тот испарил весь имевшийся в доме алкоголь. Он вообще плохо помнил первые дни, проведенные в этих стенах. Обшарив коридор и гостиную и не найдя ничего, кроме разрушенной мебели и паутины, Гарри присел возле журнального столика, который казался райским оазисом в творящейся разрухе. На квадратной столешнице все еще валялись две раскрытые книги, рядом с которыми остались смятые пергаменты Гермионы, исписанные крупным почерком. На одном из них рукой Рона был нарисован овальный снитч с непропорционально маленькими крылышками, которые быстро трепыхались, пытаясь удержать слишком большой мячик. Грустно вздохнув, Гарри провел подушечками пальцев по изрисованному клочку бумаги, представляя, чем занимаются сейчас его друзья, которым он больше не в силах смотреть в глаза. Гермиона, скорее всего, уже пытается вернуть память родителям, зная, что все ее попытки обречены на провал и теперь она такая же сирота, как и он. Только ей приходится намного сложнее, ведь она сама лишила себя родительской любви, собираясь стать солдатом чужой войны. Рон с семьей наверняка продолжает молитвами вытаскивать Фреда с того света. Стена зацепила слишком много жизненно важных органов и сломала позвоночник в нескольких местах. В мыслях тут же ожила картинка слишком недавнего прошлого, когда накладывающий стазис колдомедик просил рыдающую миссис Уизли быть милосердной и отпустить сына, но она продолжала твердить обескровленными губами, что ее мальчик поправится и все снова будет хорошо. Все, кто удерживал рыдающую женщину, понимали, что не будет. Друзья наверняка смогут его простить, по крайней мере, точно попытаются, только он сам не считал себя достойным их прощения. Краем глаза Гарри заметил, как рядом появился Кричер, неловко переминаясь с ноги на ногу. Маленький домовик прятал что-то за спиной, и когда он потребовал показать, что тот держит в руках, эльф кинул в него тонким продолговатым предметом, затем быстро отскочил и упал на колени, умоляя простить. Гарри, не веря, подобрал свою же палочку, глядя на дрожащего от страха эльфа, который лбом касался пола и прижимал свои опавшие уши паукообразными ладошками. Сделав пару пассов и шепнув отпирающее заклинание, Гарри подошел к бьющемуся в конвульсиях эльфу, но так и не рискнул до него дотронуться. — Теперь ты можешь аппатировать из дома, — он сжал кулаки, больно впиваясь в кожу своими же ногтями. — И я не буду больше тебя бить или наказывать. Но впредь — не смей прикасаться к моей палочке, урод. — Слушаюсь, неблагодарный хозяин. —Тебе нужны деньги? — запоздало вспомнил Гарри. Сейчас он был совершенно не готов выходить в мир, а тем более в такое многолюдное место, как Гринготтс. — Нет, у домовых эльфов всегда есть доступ к хозяйственной ячейке. Гарри никогда не слышал, чтобы у него была хоть какая-то ячейка. Был только сейф и множественные банковские счета. Но Кричер определенно был уверен в том, о чем говорит, поэтому все остальное было сейчас неважным. — Тогда пошевеливайся. Есть хотелось неимоверно, желудок болезненно ныл, и он решился все же проверить уцелевшие полки и шкафчики на наличие чего-то съедобного. Нашелся только расправленный пакетик чая, который Кричер сушил в маленьком блюдце из кофейного сервиза, видимо, для следующего использования. Гарри поклялся себе, что станет терпимее относиться к старому слуге и перестанет на нем срываться. Вскоре вернулся Кричер вместе с ворохом свертков и пакетов разных форм и размеров и принялся готовить ужин, пока Гарри пытался восстановить хоть какую-то мебель. Ничего не получалось, и сломанные вещи рассыпались вновь, как и его хорошее настроение. Получив чашку ароматного бульона и пообещав домовику, что не будет наедаться, Гарри вернулся в бывшую спальню Сириуса, когда за окном уже горели фонари, а по комнате бродили отбрасываемые деревьями размытые тени. Он создал несколько Люмосов, но они тут же погасли. Лишь один, очень маленький и тусклый огонек остался парить у изголовья измятой кровати, излучая блеклое свечение. Взгляд сразу привлек темный прямоугольник, лежащий прямо на подушке. Черная бумага была не пергаментной, как у волшебников, а обычной, магловской, очень гладкой на ощупь. Гарри покрутил в руках хорошо заклеенный конверт без каких-либо опознавательных знаков, и ему стало тревожно оттого, что кто-то сумел найти способ связаться с ним, минуя все наложенные на дом ограничения. Внутренний голос настороженно твердил, что если он вскроет плотную бумагу, то разрушится та самая граница, которую он безуспешно выстраивал между собой и всем остальным миром. Война закончилась, он убил Тома Реддла, на этом должна была закончиться и эпоха Великого Гарри Поттера. Пульс участился, и Гарри смял идеально ровный конверт, который тут же полетел к валяющейся на полу разбитой лампе, которую ни он, ни Кричер так сегодня и не убрали. Испытав эмоциональный всплеск, он прилег на нерасправленную кровать, для того чтобы быть разбуженным собственным криком. Он вновь валялся трупом во дворе Хогвартса. Он не мог пошевелиться и безучастно наблюдал, как его заглатывает Нагайна, а все участники Битвы харкают в него и посылают десятки Авад, перемешанных с Круцио. Рон, Гермиона, Невилл, Луна, Джинни — все они выкрикивают заклинания, разворачиваются и уходят, бросая на съедение пропахшей гнилой плотью змее. Даже огромный Хагрид тычет в него своим розовым зонтиком, намереваясь выколоть глаза, и проклинает день его рождения. Никто не слышит, что он жив. Никто не хочет, чтобы он был жив. Вынырнув из собственного ада, Гарри вскочил на ноги, намереваясь пойти умыться, но не сумел удержать равновесие и осел на пол сдувшимся шаром, проехавшись спиной по стене. Слишком ярко. Слишком реально. Слишком больно. Он максимально громко позвал Кричера, отчаянно сопротивляясь подступающей истерике. Руки дрожали, а ноги превратились в неподъемные одеревеневшие глыбы. — Неблагодарный хозяин звал меня? — кряхтя и кашляя, спросил эльф, выныривая из-за штор. Гарри долго не решался озвучить свою робкую просьбу, не имевшую ничего общего с раздаваемыми ранее приказами. У него совершенно не было уверенности в том, что домовик не плюнет ему в лицо, так же как только что делали друзья из проносящегося перед глазами кошмара. — То, что ты подмешал сегодня утром в воду… — Гарри скрестил руки, унимая тремор. — Можешь дать мне это снова? Перед тем как Кричер исчез, Гарри видел, как в серебристом свете луны заблестели огромные глаза эльфа, когда он едва слышно добавил тихое: прошу. —Вот, — протянул пузатый пузырек вновь появившийся домовик. — Здесь осталось не много, но я могу сварить еще. Гарри вновь почувствовал себя нелепым первокурсником, который не сделал домашнее задание. Он всегда знал, что эльфы в Хогвартсе занимались приготовлением пищи, но никто ни разу не упоминал, что они могут варить зелья. — Спасибо, — неуверенно поблагодарил он сиплым голосом. — А как его пить? Кричер критично осмотрел исхудавшего парня и наморщил лоб, делая известные только ему вычисления. — Четыре раза в день, по сорок, — он еще раз задумался, — нет, по сорок три капли, хозяин. С той ночи Гарри старательно пил настойку, предложенную домовиком, и чувствовал, как ему постепенно становится легче. Истерики все так же случались, но теперь из них стало проще выходить. Срывов стало заметно меньше, а появившийся аппетит позволял есть, не думая о рвоте. Он стал замечать, что старый эльф всегда пытался находиться рядом. И если раньше он списывал все на игру пошатнувшейся психики, то сейчас он был в этом твердо уверен. Он даже пару раз застал Кричера тихо сидящим на запачканном воском комоде и успел увидеть, как тот пытается незаметно уйти, когда понял, что Гарри проснулся. Неприязнь между ними никуда не испарилась, но постепенно истончалась, и когда, наконец, Гарри затеял уборку, попросив Кричера помочь, тот впервые на его памяти растянул тонкие губы не в ухмылке, а подобии кривой улыбки. Первым делом они начали с уборки в спальне. Гарри мыл окно, а Кричер чистил стол при помощи какой-то шипящей жидкости, пахнущей мятой. Домовик рассказывал, что вся мебель в этой комнате была сделана на заказ по специальному каталогу, что было модно у чистокровных семей в те славные времена. Гарри не скрывал возникший интерес и действительно жалел о содеянных разрушениях, которые устроил, находясь в невменяемом состоянии. Домовик заверял, что вся мебель качественная и не составит труда ее отреставрировать, когда хозяйская магия станет стабильной. Горько вздыхая, Гарри понимал, что под словом "магия" скрывается нечто другое. Шторы и постель были отправлены в стирку, и Кричер строго-настрого запретил Гарри приближаться к прачечной, не объясняя причины. Гарри только пожал плечами и принялся метлой сгребать весь скопившийся хлам: бесчисленные бумажки, сломанные перья, кучи грязной одежды и множество мелких поломанных предметов, которые видел впервые. Вооружившись плотным пакетом, он начал выуживать ненужный мусор из образовавшейся свалки, стараясь выбросить как можно больше вещей и освободить пространство не только в спальне, но и в мыслях. В руку попал черный скомканный конверт, о котором за прошедший месяц он так и не вспомнил, и Гарри не раздумывая швырнул его в мусорный пакет. Следом туда полетели остатки темно-синей книги, из которой он периодически вырывал страницы и мял, наслаждаясь приятным хрустом бумаги. Подняв Левиосой разномастную стопку одежды, он переместил бесформенный клубок в ванную, надеясь, что Кричер догадается забрать вещи в постирочную. Вернувшись в комнату, он посмотрел на прорвавшийся в нескольких местах полиэтиленовый пакет и, прошептав: «К черту», вытряхнул все содержимое на поцарапанный паркет, ища глазами темный сверток, который как-то оказался в порванном абажуре от бывшей лампы. Он просто еще раз его осмотрит. Пара взмахов палочкой, и Гарри уверился, что на конверте не было никаких наговоров или заклинаний. Это было обычное письмо, и, помянув Мерлина, он одним неаккуратным движением распечатал ящик Пандоры. На белой половинке листа было выведено всего одно предложение, читая которое Гарри чувствовал, как с каждым прочитанным словом все его планы привести дом Блэков в порядок и навсегда покинуть магический мир, словно рождественские игрушки, сыплются на мраморный пол, звонко разбиваясь на сотни блестящих осколков. Не веря, он перечитал короткое послание, но буквы оставались на месте, складываясь в одни и те же слова, которые перечеркивали все его мечты о спокойной жизни. Шесть слов приглашали вновь окунуться во все то дерьмо, из которого он пытался выбраться. Шесть блядских слов, выведенных шариковой ручкой и неизменно формирующих блядское «Не дай им убить Драко Малфоя».