***
— Хюррем! — воскликнула султанша, резко пробудившись ото сна. Такого сладкого и желанного сна… — Госпожа! Вы в порядке? — Обеспокоенный Ибрагим прижал к своей груди супругу, заботливо целуя её в голову. — Я всегда с Вами, моя Госпожа. Ничего и никого не бойтесь. Умоляю Вас, доверяйте мне. — Но, увы, не в прикосновениях и нежности мужа так нуждалась Хатидже. Невыносимая Хюррем-хатун, ведьма с волосами цвета пламени, околдовала её, влюбила в себя, напрочь лишила рассудка! Теперь образ Хюррем преследовал султаншу повсюду: её приятный голос, пышные волосы, большие голубые глаза, — всё, о чём хотела думать и мечтать Хатидже. Однако, осознавая грешность своих чувств и желаний, уставая от их постоянного настойчивого присутствия, она часто впадала в истерику и целый день могла провести в рыданиях, чем так пугала Валиде, Ибрагима, Гюльфем. И саму Хюррем, любившую навещать её, несмотря на испортившиеся дружеские отношения. — Спи, Ибрагим. Я в порядке, — неуверенно произнесла Хатидже, вытирая слезу. Он устало вздохнул и положил голову на подушку. А султанше снова не спалось.***
— Хатидже! — звала Хюррем. Как же сладко из её уст звучит это имя… — Хатидже, я приехала к тебе, открой двери! Я так скучала. — Но султанша знала: её безумное воображение вновь рисует прекрасные картины, искажая реальность, создавая иллюзию присутствия любимой рыжеволосой девушки. — Хатидже, что я сделала не так? Впусти, прошу! Ты же хочешь видеть меня… Ты же любишь меня, Хатидже. — Ей так хотелось снова повестись на обман сознания, вскочить с постели! Однако Хатидже знала: она откроет дверь и иллюзия пропадёт. Опять никто не будет стоять и жаждеть встречи, опять вместо нежного голоса султанша услышит лишь лёгкий шелест листьев в саду, а вместо милого сердцу образа увидит лишь проклятые статуи Ибрагима. И это станет очередным ударом для измученной болью и горем сестры султана Сулеймана. — Хатидже!!! — вдруг закричала Хюррем с таким отчаянием, что султанша вздрогнула. — Я так хочу увидеть тебя, прошу, не оставайся равнодушной… — сквозь слёзы умоляла она. — Госпожа… — И Хатидже не выдержала, кинулась к двери, сама не сдерживая рыданий. И не передать словами того счастья, что испытала султанша, всё же увидев перед собой Хюррем-хатун. — Моя Госпожа, — проговорил прекрасный образ рыжеволосой, — Вы всё же любите меня! — Наложница широко улыбалась и едва сдерживала себя, чтобы не броситься в объятия возлюбленной. — Я молила Аллаха о том, чтобы он подарил мне Вашу святую любовь! — Как же я могла не полюбить тебя, Хюррем? Ты самый близкий и дорогой мне человек. — Счастливая Хатидже подошла ближе, желая обнять рабыню… Но та мгновенно исчезла. Растворилась в свежем ночном воздухе. Утомлённая страданиями султанша упала на траву, захлёбываясь горькими слезами, хватаясь за болящее от безнадёжной любви сердце. Из груди её рвался нечеловеческий крик, заставлявший пробуждаться служанок и Ибрагима. Хатидже занесли внутрь, дали снотворного. Она, наконец, погрузилась в крепкий безмятежный сон, в котором не увидела Хюррем-хатун.***
На следующий день Хатидже проснулась поздно, но зато с ощущением, что полноценно выспалась и набралась сил. — Доброе утро, Госпожа, — произнесла одна из служанок. — Ибрагим-паша уже уехал, завтрак на столе. Вам помочь одеться, Госпожа? — Нет, спасибо, справлюсь сама, — мягко отказала султанша, улыбнувшись. — Ступай. — Служанка поклонилась и вышла из комнаты. Хатидже надела красивое платье с вышитыми золотом узорами и стала расчёсывать длинные тёмные локоны, пытаясь не вспоминать о сегодняшней кошмарной ночи. Она так не хотела считать себя сумасшедшей. Но ещё больше боялась, что считать сумасшедшей её могут другие; тогда даже мать, брат и муж вскоре станут опасаться безумную султаншу, потеряют к ней доверие и любовь. Оставят совсем одну, не пожелав более с ней возиться. И Хатидже точно не сможет продолжать такую жизнь. Покончит с ней раз и навсегда, избавится от всей огромной боли, которую любила приносить её горькая судьба. Однажды, во время нападения янычар на дворец, Хатидже потеряла ребёнка, упав с лестницы. Не уберегла. Погубила его, погубив и саму себя. А чуть позже этот ужас повторился: она снова стала убийцей. Собственного, такого долгожданного и любимого сына Мехмеда. Во время кормления султанша заснула; ребёнок задохнулся под её весом. Это довело и без того нервную, ревнивую, склонную к истерикам Хатидже. Она совсем сломалась под тяжкими испытаниями судьбы. И такие искренние, мощные чувства к Хюррем, жившие в ней, стали последней каплей! Хатидже стала понимать, что начисто теряет здравый рассудок. Теперь она срывалась на всех подряд и по любому, даже самому глупому поводу. Гнева султанши боялись, как огня, и потому служанки обращались с ней особенно ласково, заботливо, осторожно. И в глубине души Хатидже была уверена: все догадываются о её безумии. И боятся, тихо боятся её приступов. — Госпожа, Хюррем-хатун прибыла! — сообщила новость служанка, вбежав в покои. Султанша посмотрела в окно и едва поверила своим глазам: перед дворцом стояла карета, из которой медленно выходила рыжеволосая фаворитка Сулеймана. На лице Хатидже сразу же появилась улыбка, однако она быстро спрятала её за наигранной холодностью. Хюррем не должна знать об этих чувствах и эмоциях. Хатидже вышла встречать, как обычно, нежданную гостью. Рыжеволосая любила посещать её без повода и предупреждения, словно от нечего делать, для глупой забавы. Такая мысль расстраивала и очень злила тайно влюблённую султаншу. Разве она, представительница правящей династии, — легкодоступное развлечение для всего-то лишь рабыни Повелителя? Ещё и нагло пробудившей самые сильные романтические чувства… — Хюррем, здравствуй, — равнодушным тоном поприветствовала гостью Хатидже. — Присаживайся за стол, я как раз сейчас собиралась трапезничать. — Благодарю Вас, Госпожа. — Хюррем-хатун поклонилась, очаровательно улыбнувшись, однако улыбка быстро исчезла с её лица. — Я очень беспокоюсь о Вас, Хатидже. Как Вы себя чувствуете? — И в её глазах действительно читалось самое искреннее беспокойство. Султанше несказанно приятно было это замечать. — Уже лучше. Время лечит раны, — коротко ответила она и жестом предложила Хюррем сесть. — Расскажи, как ты сама, как дети? Давно я их не видела. — Хатидже делала вид, что интересовалась исключительно из вежливости, хотя на самом деле желала бы знать о своей рыжеволосой возлюбленной абсолютно всё. И знать её абсолютно всю. Изучить каждый миллиметр тела, каждый наградить поцелуем за его красоту. Быть для Хюррем хоть покорной, хоть властной, какой она захочет! Лишь бы искренне ей любимой и страстно желанной… От таких откровенных мыслей и фантазий Хатидже едва не возбуждалась. — Слава Аллаху, всё хорошо. Михримах только очень скучает, всё спрашивает: «Когда к тёте поедем?» Не хочется её расстраивать, конечно, но я вынуждена отказывать: не хочется излишне беспокоить Вас, Госпожа. — Губы султанши изобразили кривую насмешливую улыбку. — Что же ты сама приехала, Хюррем? — произнесла Хатидже, вопросительно подняв брови. Рыжеволосая испытала заметное смущение, опустила вниз глаза. — Я волнуюсь, Госпожа, о Вас. Я вижу, как Вы страдаете, но не знаю, как помочь. А так хочется, чтобы Вам стало легче. — Хюррем вдруг встала из-за стола, опустилась на колени рядом с султаншей, мягко взяла в свои руки её изящную тонкую кисть. — Нельзя Вам быть одной, Хатидже: в своём же горе утопаете, никому не позволяете себя вытащить из него. Но вот увидите: счастье ещё придёт в Ваш дворец, наполнит его светом и звонким детским смехом! И это то, ради чего Вам стоит искать силы жить. — Рыжеволосая ласково и осторожно погладила Хатидже по волосам, боясь пожалеть о своей излишней смелости, однако султанша молчала, не отстраняла её руку. — Ты не понимаешь моего горя, Хюррем. И никогда не поймёшь, — с трудом проговорила она, вкладывая в свои слова слишком много смысла. Навсегда тайного. — У тебя есть Повелитель, дети. Ты счастлива. — Красивые карие глаза заблестели от слёз. Хюррем-хатун была полна сочувствия и отчаянного желания утешить Госпожу, помочь ей преодолеть все горести. Но она знала, какую благодарность получит за сотворённое добро. Хюррем снова будут отталкивать и ненавидеть, винить во всех сложностях, хотеть уничтожить морально. Она снова станет поводом для нервных срывов, мишенью для метких выстрелов. И стрелы эти ядовитые, отравляющие душу. Хюррем часто чувствовала, что становится более жестокой, злобной, мстительной из-за проклятого дворца и его жителей, будто состоящих исключительно из зависти, ненависти и лицемерия. — Нельзя быть счастливой, когда лишь один человек тебя любит и хочет уберечь от всех несчастий. А все остальные мечтают медленно и мучительно убить. — В голосе рабыни отражалась сильная и продолжительная обида. — Даже ты, Хатидже. — Она поднялась с колен и вновь села за стол напротив султанши, глядя на неё со злостью. — Оставьте нас одних, — обратилась Хатидже к служанкам, что моментально выполнили приказ. — Продолжай, я слушаю тебя, — спокойно произнесла сестра султана Сулеймана, отхлёбывая шербет. Хюррем выводило из себя её равнодушие. — После всего, что я сделала, делаю и готова делать для тебя, ты начинаешь ненавидеть меня всё больше! Почему?! У Вас не принято на добро отвечать добром?! Или я настолько ничтожна в глазах великой Хатидже-султан, члена правящей династии?! — Раздражённая Хатидже резко встала со стула. — Да как ты смеешь?! Ты снова переходишь все границы, Хюррем! Не забывай: ты всего лишь рабыня и ею останешься! — А-а, ну вот. Про что я говорила. — Хюррем широко улыбнулась, словно празднуя победу в словесном сражении. — Вы так предсказуемы, моя Госпожа! — Она ещё и звонко рассмеялась в лицо важной сопернице. — Убирайся! — крепко сжимая от ярости кулак, потребовала Хатидже. — Убирайся и больше никогда не приезжай сюда! Я запрещаю! — Она кричала так громко, что начинала охрипать. — Чего ты ждёшь, Хюррем?! — Я выполню то, что Вы сказали, Госпожа, — тихо сказала рыжеволосая, выходя из-за стола. — Только знайте, — наложница почти перешла на шёпот, — Вы очень об этом пожалеете. Вы погибнете, сойдёте от тоски и одиночества с ума. Когда никто Вас не захочет поддержать, и я не поддержу. Хотя могла бы и хотела, Хатидже… Мы с Вами давно связаны незримой нитью. Зачем Вы так хотите её разорвать? — Голос Хюррем срывался от сильнейших внутренних переживаний. — Это разбивает моё сердце, Госпожа. — По щеке катилась одинокая слеза. — Не прогоняйте меня, позвольте быть рядом с Вами. Сделайте меня счастливой. — Рыжеволосая не сдерживала эмоций и плакала навзрыд, впервые не находя сил взять себя в руки. Но уже так скоро она оказалась в нежных успокаивающих объятиях давно любимой Хатидже. — Прости меня, Хюррем, — раскаивалась султанша, гладя её по рыжей голове, сама пуская слёзы. — Я не знаю, как оправдать себя, как объяснить своё ужасное отношение… Но я всегда чувствовала, что прочно привязана к тебе. Так, как ни к одному человеку на свете. — Хатидже мягко подняла голову наложницы. — Это моя любовь к тебе, Хюррем. Прости за всю несправедливость. — Хюррем облегчённо выдохнула, улыбнувшись. — И ты прости меня, Хатидже. Я тоже сумела полюбить тебя. — Их губы слились воедино в долгожданном глубоком поцелуе, затем ещё одном, опьяняющем разум, заполняющем его лишь одним: волнующим и жгучим желанием большего. Хюррем медленно провела рукой от изгиба шеи до тонкой талии султанши, припадая губами к её сильно выступающим ключицам, вызывая тихий стон. — Хюррем, прекрати. — Но та слишком упряма и настойчива, чтобы слушать Хатидже, ещё помнящую о приличии. — Хюррем… Давай хотя бы переместимся в покои, умоляю, — тяжело дыша, попросила султанша, осознавая, что никто уже не сможет и не пожелает остановиться.***
Девушки поспешно добрались до комнаты, где собирались совершить самый сладкий грех в своей жизни, не прекращая прикосновений и поцелуев. Одежда оказалась быстро брошена на пол, обнажая изнывающие от возбуждения тела, покрытые мурашками. Хюррем без стыда дразнила Хатидже, вызывая то ли чувство блаженства, то ли разочарования: пальцы так и норовили спуститься к влажной промежности, докоснуться до её самых чувствительных мест, однако не делали этого. — Ниже, Хюррем, прошу, — умоляла султанша, и этому невозможно было противостоять. Рыжеволосая спускалась ниже, но не руками, а губами. Как в желанном и сладком сне Хатидже. — О Аллах! — воскликнула она, прежде чем почувствовать чужой язык между складок. И эти ласки, от которых темнело в глазах, нельзя было сравнить ни с чем другим! Какое бурное удовольствие они вызывали! И как Хюррем чувствовала султаншу, как прислушивалась к её телу и выполняла все его требования, сводя с ума! Но на этот раз обезумела Хатидже от счастья и удовольствия, а не от бесконечного горя и нестерпимой душевной боли. Когда султанша оказалась на грани, рыжеволосая мягко заменила язык пальцами, с каждым разом погружающимися всё глубже. И Хатидже уж сама двигала бёдрами навстречу, увеличивая скорость и амплитуду, с трудом сдерживая громкие стоны. С блаженным криком, что не удалось сдержать, султанша кончила, максимально выгнувшись и опять опустившись на простынь. Они с Хюррем ещё долго молчали, пытаясь морально и физически отойти от жаркого мгновения. — Прошу, оставайся на ночь, Хюррем. Я теперь буду ещё сильнее страдать от наших разлук. — Наложница улыбнулась и нежно коснулась губами шеи любимой султанши. — Теперь ты знаешь, зачем тебе быть сильной, Хатидже. — Рыжеволосая снова поцеловала её, но уже в губы. — Я не могу, ты же понимаешь. Мне и так Валиде в последнее время ничего не позволяет, — обиженно заявила Хюррем, с надеждой взглянув на дочь противной вредной женщины, управляющей гаремом. Та рассмеялась. — О Хюррем, не устраивай драматических сцен! Всё скоро изменится. — Хатидже взяла руку рыжеволосой в свою. — Хорошо, я поеду к ней и попрошу, чтобы ты побыла со мной рядом. Матушка не сможет отказать, если узнает, что это мне необходимо. — Хюррем оказалась довольна ответом. — Что же, тогда я прощаюсь с тобой ненадолго и очень жду нашей следующей встречи. — Наложница понизила голос и ухмыльнулась. — Это взаимно, — таким же низким заигрывающим тоном проговорила Хатидже, нависая над лежащей Хюррем. — И помни: при первой же возможности я щедро отблагодарю тебя…