Добровольное заточение истинных чувств

– Жан, позаботься о Микасе… Настырные лучи восходящего в небе утреннего солнца пробивались сквозь, достаточно толстые темные шторы. Тьма отступила, а с ней и ночной сон… Нет, кошмар. Снова и снова Кирштайн вспоминал встречу с Эреном в путях и его предсмертную просьбу. На момент последней «Битвы Небес и Земли», никто из сто четвертого не помнил о той заботе этого тупого суицидального ублюдка, которой Эрен опекал своих драгоценных друзей, проведя с каждым из них время. Время прощания. Лишь после его смерти память вернулась. Воспоминания вонзились, впились острыми шипами в сознание, разъедая нутро. Пробуждение без единой мысли в голове: без переживаний, волнений, печали, скорби и грусти – казалось Жану чем-то нереальным. Три года. Целых три года он засыпал и просыпался с единственным именем на устах… – Микаса… Сухие губы шепотом произнесли это сладкое, но до боли печальное имя. Жан медленно открыл глаза, уставившись в потолок. Микаса. Микаса. Микаса…Кажется, будто парень сходил с ума. Нет. Он сошел с ума еще тогда, в столовой кадетского корпуса, когда она прошла мимо него. С того момента, Жан никогда не думал о других девушках. Она – та самая девушка мечты. Она – та, чьи локоны были наведены сотней тысяч щепетильных, аккуратных и старательных штрихов грифеля на белоснежной бумаге альбомного листа. Именно ее портрет, сам того не осознавая, спрятавшись в комнате под одеялом, рисовал Жан в подростком возрасте. Прошло много времени с тех пор… Но ее силуэт, ее густые угольные волосы, голос, фигура, треклятый красный шарф и серые, бездонные глаза – владели сознанием Жана. Выругавшись про себя, парень раздраженно поднял голову с подушки. Покидать эту теплую постель он не хотел, однако, совсем нет времени для того, чтобы нежиться тут до обеда, наслаждаясь выходным. Откинув одеяло, рефлекторно опустив корпус, в попытке ухватиться за край форменной обуви, Кирштайн уловил мимолетное удивление, на секунду застыв в таком положении. Сапог у кровати не оказалось, а его руки обхватили пустоту. Гребаные привычки. Видеть строгие черные туфли вместо привычных длинных форменных сапог – все еще дико. Как и принять тот факт, что больше не нужно сражаться. Нет титанов, войны… И Эрена больше нет… Прошло три года со дня его смерти и ровно три года с момента, как Кирштайн не был на Парадизе. Он и другие его товарищи стали послами союзных наций для проведения мирных переговоров, а также для урегулирования внутренних конфликтов. Погруженные в дипломатические дела, у них только сейчас появилась возможность вернуться домой. Армин сказал, что будет лучше остаться на некоторое время в Маре, пока утихнет вся эта суматоха на Парадизе. Кто бы знал, что «некоторое время» так затянется. Дома, за морем, Жана ждала мать. Но ждала ли его Микаса? – Жан, пора выдвигаться, – раздался голос Армина за дверью, который в спешке пронесся мимо комнаты, не дождавшись, пока его сонный друг по ту сторону отзовется. – Я понял, – коротко ответил Жан сам себе, лениво натягивая брючные штаны. Подойдя к умывальнику, он первым делом взглянул в зеркало, оценивая свою щетину. – Вот черт, растет как на дрожжах, – проведя ладонью по своей грубой скуле, Кирштайн открыл кран с холодной водой. Пару раз умывая лицо, он то и дело метал раздраженный взгляд на отражение своих взъерошенных после сна волос. – Выгляжу прямо как прокисший суп Николло. Поднимая с пола кожаный ремень, который небрежно швырнул под ноги, вернувшись уставшим после очередного бренного будничного дня, Жан обратил внимание на письма, лежащие на журнальном столике подле его возлюбленной шляпы. Он аккуратно, совсем невесомо, прошелся подушечками пальцев по черным чернилам на конверте... «Отправитель: Микаса Аккерман» Это письмо, как и все остальные из достаточно толстой стопки, адресованы далеко не Кирштайну. Армин вел переписку с Микасой, каждый месяц расспрашивая подругу детства о ее самочувствии. Она отвечала коротко и сухо, в своем отчуждененном стиле: «– Со мной все хорошо.» Далее в письмах Армин рассказывал Микасе обо всех официальных встречах, на которых им удалось побывать, будто это было действительно тем, что она так неистово жаждала знать. Девушка же, всегда желала удачи во всех начинаниях и успехов. Имея порой столь короткие содержания, Жан сохранил каждое письмо, которое Арлерт после прочтения беззаботно отправлял в мусорный бак. Однако, самым любимым письмом являлось то, в котором Микаса писала, что с нетерпением ждет ребят дома. Может ли это означать то, что Жана она тоже ждала? Этого было вполне достаточно. – Эй, хватит уже прихорашиваться, – от писем его отвлек достаточно настойчивый и громкий стук в дверь. – Все уже готовы выезжать к кораблю, кроме тебя, – Пик еще раз постучала по дереву, начиная раздражать Жана. Он действительно не любил, когда его начинают подгонять, при этом «капая» на мозги затяжным постукиванием по дверям. Но больше его рассердил именно тот факт, что прямо сейчас у него нет возможности взять бокал холодного виски, выйти на балкон собственного номера и приняться за затяжное прочтение бумажной макулатуры, что порой отзывалась в груди грустью, печалью и скорбью. – Да иду я, иду! В спешке, по-солдатски быстро Кирштайн надел рубашку, потратив на каждую пуговицу не больше четырех секунд. Так же быстро он заправил ее край в штаны, затягивая тугим ремнем. Галстук являлся неотъемлемой частью его образа. Поверх рубашки, парень одел строгий черный пиджак. Бардак на голове он прикрыл той самой шляпой, вновь скользя взглядом по стопке конвертов. Оставлять их тут он точно не хотел, поэтому, половину спрятал во внутренний карман пиджака, а вторую половину писем, аккуратно складывая вдвое – в задние карманы брюк. – Ну наконец-то, я уж устала ждать тут, –упираясь спиной в стену, лениво протянула Пик, демонстративно зевая. – Я и не просил тебя об этом, – закатив глаза, Кирштайн потянул девушку за рукав, активно и довольно быстро шагая в сторону выхода из отеля. – Зная твою черепашью скорость, пока дойдем до машины – опоздаем. – Ты такой напряженный, Жаанчиик, – Пик растянула губы в легкой ухмылке, лукаво протягивая каждую букву его имени. Даже несмотря на дружеские отношения с девушкой, позволять кому-то, кроме мамы, называть себя так – Жан не позволит. Ну, возможно, кроме мамы и… Микасы… Но от одной только мысли, что азиатка способна так ласково отозваться по отношению к нему – предательски начинали гореть щеки. – Не называй меня так, – раздражаясь еще сильнее, сам того не понимаю, от собственных мыслей или все же из-за умилительно-ласкательной клички детства – Кирштайн отпустил ее рукав, строго насупив брови. Да, сейчас он чертовски напряжен. Поверить только… Ему правда предстоит встреча с Микасой? Это не сон? Нужно собраться, Жан. Собраться, откинув любые сомнения.

***

Легкие наполнились свежим морским воздухом, а запах рыбы полностью пропитал стены просторной каюты. Чайки, расправив крылья, парили в небе, напоминая о скором прибытии корабля к острову. Судно легко покачивало на волнах, однако ни дышать полной грудью, ни отвлечься на громкие возгласы друзей за спиной, Жан не мог. Эта непослушная отросшая шевелюра сегодня ну никак не поддавалась укладке. Раз за разом Кирштайн проводил липкой, от геля, ладонью по своим светлым волосам, внимательно изучая отражение в зеркале. Армин читал письмо, написанное Королевой Хисторией. Конни рассматривал птиц в небе у окна, а Райнер и Пик, расположившись за столом, внимательно слушали голос рассказчика. Хотя, кажется, все внимание Райнера было сфокусировано далеко не на сути озвученных Армином слов, а на самой бумажке. Что, собственно, и подтвердилось, когда он выхватил письмо с рук Арлерта и начал его нюхать: – Почерк Хистории такой красивый... Не могу перестать любоваться. Даже пахнет приятно. Что-ж, стоит признать, что Кирштайн не единственный, кто бредил от одного почерка девушки, находящейся за морем на Парадизе... Но, черт возьми, он никогда бы не стал мечтать о той, кто находится в браке и имеет ребенка! – Сколько раз говорить тебе перестать грезить о замужней женщине?! – возразил Жан, не сдерживая своего отвращения. – Извращуга! – Говоришь это, а сам переживаешь за свою прическу, – в разговор вмешалась Пик. – Кого хочешь впечатлить? Правда, Жан, кого же? Девушку, которой наверняка нет дела до твоего внешнего вида? Отчаянный, но упрямый. – Девушек, которые читают исторические книжки, – первое, что пришло в голову Кирштайну. В качестве отмазки, впрочем, пойдет и такая несуразица. Разговор продолжился подстрекателем-Райнером, который хотел было колко задеть Жана, шаблонно сравнивая того с лошадью. Однако сейчас, да еще и от него, это звучало чертовски смешно. Йегеру, пошути он про «лошадиную морду», Кирштайн уже давно бы разбил нос. Старые добрые времена сто четвертого кадетского корпуса. Только вот, для полного счастья, недостает достаточно много друзей...

***

При прибытии судна на Парадиз, в порту всех ждала Королева Хистория со свитой Азумабито из Хизуру. Пока другие торжественно приветствовали Королеву, Кирштайн завис на месте, в буквальном смысле этого слова. – Мама... – только и смогли прошептать его сухие губы. Пока Конни уже поспешил к своей матери, Жан медленно снял шляпу с головы. Что же делать? Кинуться к ней в объятия, как мальчишка? Что тогда подумают другие? Маменькин сынок – скажут они… Кирштайн сделал пару медленных шагов в сторону силуэта счастливой мамы. Женщина не стала сдерживать своих эмоций при виде драгоценного сына, в отличие от него самого. Она искренне расплакалась и сорвавшись с места, сократила расстояние между ними донельзя, заключая в свои крепкие материнские объятия. – Мой мальчик, мой сынок... – ее голос дрожал, словно земля после активации Гула. – Война закончилась, все уже закончилось, но я по прежнему не вижу тебя, мой родной, мой дорогой сын, – прижавшись головой к его грудь (хотя, судя по их разнице в росте, в живот), женщина запиналась из-за всхлипов, что делало момент воссоединения настоящим испытанием для парня, но Кирштайн лишь улыбнулся. Черт! Плевать на всех! Мать, что ждала своего сына на протяжении долгих лет, достойна ласки, тепла и взаимных объятий! Плевать, как это выглядит со стороны. Плевать, что уже взрослый. Жан обнял маму с такой силой, что даже умудрился приподнять ее вверх, отрывая ноги от земли. Всхлипы сменились ярким, радостным смехом женщины. – Пусти, пусти! Что ребята скажут? Тут же дяди в костюмах, нужно сдерживаться. – Мне все равно, мама. Она пахла точно так же, как в детстве. Пирожками с яблоками. Будто вот только что достали эту пышную выпечку из печи. Запах позволял Жану расслабиться и наконец, почувствовать себя дома. Почувствовать себя нужным, любимым… Родные, шершавые от старости, мамины руки, скользили по его щеке. Терзающая ранее печаль и грусть отступили, глаза женщины были наполнены лаской, радостью, любовью. Любовь... Наверное, материнская любовь – единственная, которую заслуживает Кирштайн в этой жизни. Хотелось бы заглянуть в другие, хмурые, серые радужки глаз. Ощутить другие, нежные, теплые девичьи ладони на своих щеках. Чертовски хотелось. Микасу... – Прошу дорогих гостей присоединиться к обеденной трапезе в новой резиденции семьи Азумабито, что находится в Митре, неподалеку от королевского дворца, – хриплый женский голос, принадлежащий госпоже Киеми, окликнул Жана и Конни, находящихся поодаль от остальных. Кирштайн наслышан о новенькой, достаточно дорогой резиденции. Пусть Хизуру и помогали Парадизу восстановиться, развиваться и процветать, но все же, они преследовали в первую очередь, свои собственные интересы, в погоне за ресурсами острова. Микаса упоминала в письмах для Армина о своих путешествиях на остров, как и про временное проживание в этой самой резиденции. Вспомнив тот факт, что несмотря на свои азиатские корни и прямое наследство по линии матери – она отказалась от титула Королевы Хизуру. Девушка жила в Шиганшине, в абсолютном уединении… с Эреном. В записках она так же упоминала, что Киеми помогла ей отстроить полуразрушенный дом семьи Йегеров, в котором девушка и провела целых три года. – Прошу прощения, но у нас другие пла... – Мы принимаем ваше предложение, госпожа Киеми, –перебивая Жана, Армин подошел к другу, положив на его плечо свою ладонь. Кирштайн вопросительно поднял бровь, разводя руками по сторонам в знак негодования. – Армин, какого черта ты творишь? –прошептал он блондину, когда старушка со свитой уже направилась в сторону своего новенького раритетного автомобиля. – Было бы неэтично оказывать. Мы не в том положении, Жан. Это всего-лишь обед, он не затянется надолго и мы наконец-то встретимся с Микасой и Эреном, –с неимоверной грустью в глазах, медленно произнес уставший Армин. Наверняка ему, как и Жану, хотелось плюнуть на все формальности и сбежать подальше от этих официальных встреч, бесконечных рукопожатий и переговоров. Армин всегда прислушивался к мнению Жана, как и Жан к Армину. Значит, встречу с Микасой придется отложить на пару часов. Так и быть.

***

– Обед не затянется надолго, убеждал меня кое-кто... –рассматривая в стельку пьяные лица друзей, явно не собирающихся строить какие-либо планы на вечер, Жан томно вздохнул, закатывая глаза. – Я так и знал, что это произойдет. Вы же пить не умеете, какого хрена тогда просить еще пару бутылок виски?! – Жанчик, а этот алкоголь покрепче привычного нам марлийского винишка будет, – заполняя очередной хрустальный стакан до края, опустошая бутылку, при этом проливая последние капли на белоснежную скатерть, промолвила Пик. –Тебе тоже нужно расслабиться. – Кто бы мог знать, что к навыкам титана-перевозчика относится не только хорошая выносливость на поле боя, но и не восприимчивость его шифтера к алкоголю, –ухмыляясь, парень поднялся со своего места, оглядываясь по сторонам. Конни и Райнер, кажется, перестали соображать сразу после первого глотка крепкого алкоголя. Вот, они уже соревнуются в армрестлинге, с красными щеками от напитка, что активно бурлит у них в крови. Анни же, безумно утомившись от путешествия на корабле по морским волнам, уснула в мягком кресле у окна. Неподалеку был и Армин с Хисторией. Они что-то очень долго обсуждали, периодически отвлекаясь на Имир – дочь королевы Парадиза, которая мирно сидела на коленях матери, играя с ее волосами. Компанию Жану составляла Пик и еще несколько незнакомых мужчин, которые шумно шутили о своем. Кирштайн тяжело выдохнул, допивая содержимое своего стакана. Ситро со льдом отлично утоляло жажду и охлаждало пересохшее, от волнения, горло. Конечно, алкоголь, в его случае, помог бы отбросить смятение, стеснение, тревогу и переживания, но явиться к Микасе с перегаром – это слишком. – А тебе твоя ворчливость от неразумного титана досталась? – подколола его в ответ брюнетка, растягивая кончики губ в легкой, приятной улыбке. – Какого хрена ты вспомнила об этом? От одних лишь воспоминаний волосы дыбом становятся. – Вообще-то, ты был самым симпатичным из всех тех уродцев. Еще и самым сообразительным – сразу на затылок Райнера накинулся, – она издала короткий смешок, касаясь губами каемки стакана. Сделав глоток, Пик отставила хрусталь в сторону. В ответ на ее шутку, Кирштайн лишь цокнул языком, поднимаясь со своего места. Больше задерживаться в этом месте и терять драгоценное время он не хотел. Накинув на плечи пиджак, аккуратно проводя ладонью по волосам, Жан уже направился к выходу, как слова из-за спины заставили его остановиться: – Раз идешь к ней один, тебе потребуется много смелости, чтобы сказать то, что так долго вынашивал в себе. –Микасе его признания до одного места! При жизни она думала только про Эрена, а после его смерти так тем более, будет жить, хватаясь лишь за их совместные воспоминания, –решил вмешаться в разговор Браун, кидая свои громкие хмельные вопли прямиком в затылок Жана. Он прав… Кирштайн так много хочет сказать Микасе… Но сможет ли в итоге связать хотя бы пару слов приветствия, увидев ее силуэт у могилы любимого? Отчего-то, в его голове друг за другом промелькнули некоторые фразы из тех самых писем, написанных Микасой: «...Во время короткого пребывания с Киеми Азумабито в Хизуру, я думала о том, что было бы здорово показать Эрену цветущую весеннюю вишню. Еще я прихватила вино. Ему бы непременно понравился его сладкий вкус...» «...В детстве мы вместе с Эреном собирали дрова. Он не любил работать... Дремал у дерева, как сейчас. Только заниматься этим одной уже не так весело. И разбудить его я больше не смогу...» Все… Все ее мысли, слова, мечты…были лишь о нем. Жан сжал руки в кулаки. Ногти больно впивались в кожу, костяшки побледнели, а нервы были на пределе. Он злится на правду? Или на Эрена? Либо же на себя? Что глупо надеется на что-то. Что думает только о ней. Что не отрезал все ниточки зарождающихся чувств в своем сердце еще тогда, вместе с волосами Микасы, которые она так легко обкорнала по приказу брата. –Я поеду первым. Сообщите Армину об этом, ведь Микаса ждет всех нас, – коротко бросил напоследок Жан, окончательно удаляясь с гостинной, захлопывая за собой дверь.