вальс

      Династия Селестии подходила к концу. Цель, суть, смысл бренного существования самопровозглашенного пророка подходила к концу.              Он медленно оглядывается: вокруг него чернеют угли, бросают черные тени огрызки некогда величественных колонн и тихо шелестят иссохшие пучки трав. Воздух пахнет пылью и бездной. Воздух пахнет им самим.              Закат империи на фоне заката истинного — возможно, последнего заката в их мире в принципе. Он не может знать точно, не является ли весь этот мир иллюзией, не может знать, принес он своему народу победу или напротив, отобрал ее у всех остальных. Дайнслейф делает то, что делать не должен — Дайнслейф ощущает себя истинным богом, наконец взошедшим на заслуженный престол из мертвого величия.              Под подошвами сапогов скрипят осколки и кровавые кости, скулят черепки разбитых кувшинов и судеб. Буйную душу успокаивает только одно — он не один в своей голове. Не один в своих мыслях, целях и своем сражении. Кэйя, потомок Каэнриах, прошел с ним весь этот путь.              Дайнслейф оглядывается в поисках тонкой темной фигуры — под стать своей. Словно Инь и Янь, он, Дайнслейф, капля зла в добре, и Кэйя — его реверсивная душа, добро во зле, свет в чужой тьме. Две стороны одной медали, и бездна — металл между ними.              Кэйя находится сразу. Он всегда искрящейся тенью где-то рядом, следует по пятам, то заходя вперед, то отставая, но в итоге достигая их общего финала на равне.              — Весь мир у наших ног, — тихо молвит Дайнслейф. Ветер пустоши колышет его волосы, касается ресниц и губ, дёргает за длинные лацканы чёрного плаща. Робко заигрывает со своим звёздным лордом, расшитым космосом.              — Весь мир у ваших ног, господин, — улыбается лисьей улыбкой Кэйя, и за пикой его меча тянется густой кровавый след. Глаза его смеются тоже — уставший взгляд человека-бездны с крестами вместо нормальных зрачков зачаровывает.              Их души сплетены, сердца народа превратились в одно целое, крепкое, прочное. Они видят один мир на двоих, разделяют одно чувство бесконечного триумфа, и когда смуглая рука опускается на чужое костлявое плечо, потемневшее небо ознаменует конец начала.              Меч с тихим звоном выскальзывает из рук Кэйи. Он ему больше ни к чему. Парусом надувается плащ на плечах хранителя ветви, слетает на светлые плиты храмовских руин, полностью оголяя стройный силуэт — словно тонкое деревце. В каэнриахцах течёт голубая кровь и каждый из них с рождения знает: они на одну ступень греческого храма выше всех остальных наций. Плавные движения и аристократизм в их жилах, и жесты сами перетекают из одного в другой.              Первым делает шаг вперёд Дайнслейф, следом, словно влоча всю бренность этой вселенной, шагает Кэйя. Дайнслейф смотрит прямо в глаза, чутко и преданно, Кэйя же расфокусировано оглядывает кровавые земли за чёрными плечами, полностью отдавая роль ведущего человеку постарше. Последние слова отца, кажется, исполнились, и он больше не призрак в мире живых с чужим незавершённым делом.              Их спонтанный танец завершает великую эпоху и не прокладывает начало новой. Их вальс ломает подворачивающиеся под ноги человеческие кости и давит крысиные головы своей кровавой феерией.              И с последними лучами зашедшего солнца на небо так и не восходит луна, а две тёмные фигуры замирают в вечном изваянии, склонив головы друг другу на плечи. Чья-то игра наконец достигла финала.