***
За завтраком она такая понурая и тихая, что её странное поведение замечают практически все. Гордон молча сочувствует, не решаясь лезть с расспросами, зато это делает ласково воркующая Ванесса, за которой подтягивается и Ноэль. Аста присоединяется к консилиуму, не пережевав до конца яичницу с хлебом, а Магна, махая вилкой с противоположной стороны стола, грозится подпалить задницу «этому уроду», пусть только Грей имя назовёт. Что касается Гошу, то он находится возле эпицентра расползающегося хаоса, но его как будто не существует. И тут в гудящую столовую входит Ями, насупленно ворча, что все они, балбесы, разорались с утра пораньше почём зря. Очень вовремя, надо сказать, ибо Магна переходит от подпаливания задницы к более изощрённым пыткам. И если утром ревнивая злость только-только укореняется в сердце, к обеду Гошу уже начинает выходить из себя от безысходности: Грей очевидно, но безмолвно держит дистанцию. Его имя внезапно оказывается под негласным запретом, и за сутки он осознает, насколько часто она называет его «Гошу», и какое колоссальное значение имеет то, что он принимал как нечто само собой разумеющееся. А теперь Гошу Адлаи — безликое «Доброе утро», «Можно?», «Нет, не знаю» или «Мне подвинуться? Тебе не тесно?». Его терпение полностью иссякает к ужину, и он, еле выждав хотя бы минут десять после того, как Грей тихонько исчезает из столовой, отправляется за ней — объясняться в сложившейся ситуации. Но, уже оказавшись в коридоре женских спален, который с некоторых пор не угрожает посетителям тяжкими увечьями, находит внезапный изъян в наспех смоделированном плане: он понятия не имеет, какая из дверей ведёт к Грей. Нелепо, конечно, но ему ничего не остаётся, кроме как горланить её имя, рискуя быть услышанным вездесущим Генри. — Грей! Эй, Грей! Тишина. Гошу прислушивается, стараясь уловить какой-нибудь звук, но безрезультатно. Либо Грей не пошла спать, либо нарочно игнорирует его, либо отрубилась без задних ног, однако в последнее верится слабо. Он нерешительно переминается с ноги на ногу, разглядывая чертовски одинаковые двери, и решает для очистки совести позвать погромче. — Грей, это я! Открой! И снова ничего. Глухая тишина, так что мышь незамеченной не пробежит. — Тцк, да серьёзно… Эй, Грей! Я же знаю, что ты тут, хватит прятаться! Гошу раздражённо ерошит превращающуюся в патлы чёлку, приоткрывая зеркальный глаз. Ну нежели они так и будут теперь вести себя, как чужие? Он же хочет извиниться, он же пришёл! Что ему теперь, подкарауливать и зажимать её в углу, пугая до чёртиков? «Опять же до слёз доведу и буду, чёрт побери, винов-!» — Г-гошу? Резко обернувшись, он в удивлении натыкается взглядом на Грей, которая неуверенно смотрит на него, держа что-то в руках. Прикусывает язык, понимая, что снова наломал дров, и его набыченность и дерзость тотчас испаряются. Голос резко падает на два тона ниже. — А, ты здесь... А я думал, ты уже у себя в комнате… — Я с-собиралась, — она тревожным жестом прихватывает кончик коротких голубых волос, нервно поводя плечами и делая несколько шагов ему навстречу. — Просто вспомнила, что кое-что забыла в купальне. Вот, возвращалась. Он издаёт красноречивое «Мгм», прочищает горло и, чувствуя себя нашкодившим мальчишкой, мрачно смотрит на неё исподлобья. — Я, кхм, пришёл извиниться. И всё объяснить. Впусти ненадолго. — Извиниться… — эхом повторяет она, замирая у двери. Той самой, ближе к которой стоит Гошу, и поэтому они оказываются практически рядом. В жёлтом свете коридора без окон он замечает розовый румянец на её щеках и нерешительность в том, как тонкие пальцы замирают на ручке. Сердце начинает стучать быстрее прежнего. — Да я уже и не сержусь... Мне и самой не стоило на тебя кричать. С-случайно вышло. — Не перекладывай вину с больной головы на здоровую! — Гошу встревает, ощущая знакомую, подкатывающую прямо к горлу, досаду. Вот ведь божий одуванчик, простила она его уже! А ему перед собой очиститься не надо? — Дай всё объяснить и не извиняйся на пустом месте! Да и не простила, на самом деле, иначе вела бы себя как обычно, а не пряталась от него. В этом вся Грей: замять конфликт при любой возможности — она ведь перетерпит, зачем нагнетать? Раздражало, ужасно раздражало. В первую очередь потому, что из-за этого его собственное чувство вины становилось только тяжелее. Грей вздыхает, бросая на него грустно-обречённый взгляд. — Ну, если т-ты настаиваешь. Заходи, пожалуйста. Он впервые оказывается в её комнате. Она небольшая, но очень опрятная и чистая. Грей зажигает керосиновую лампу на столике, и сумерки немного рассеиваются, тогда как за окном виднеется густо-черное небо и муть, которая утром превратится в лесистую окрестность. Кровать стоит изголовьем к этому самому окну, рядом с ней — пустая тумбочка; в другом углу — стол с письменными принадлежностями и несколькими книгами. У изножья постели ютится большой сундук, а у свободной стены — шкаф. И несмотря на то, что на виду находится не так уж много личных вещей Грей, лоскутный плед и не гармонирующая с обстановкой бархатная подушка намекают на свою хозяйку. Грей поднимает форточку, впуская вечерний воздух, и оборачивается к Гошу, который тем временем устраивается на стуле. Садится на кровать, скрестив стопы и положив на колени руки — плечи у неё слегка вздёрнуты, и внимательный взгляд устремлён на него. Атмосфера между ними — тягостная и неловкая, но он чувствует, что должен заговорить первым, и делает над собой очередное усилие. Потому как множить недомолвки дальше уже некуда. — Прости за то, что вчера обидел. Я не хотел, — Грей не отзывается, и Гошу, быстро перехватив воздух, на выдохе продолжает, монотонно постукивая пальцами по столешнице. — С этим зеркалом просто так вышло, что… В общем, я его изначально хотел тебе подарить. — Что?.. Но почему ты тогда- — Потому что отлично знаю, что ты их терпеть не можешь, — пришпиливает он в ответ на робкий вопрос, плашмя приземляя ладонь на многострадальный стол. Грей вздрагивает, точно дикий зайчонок. — Оно мне случайно на глаза попалось, ну, я и купил, не подумав. А ты пришла и начала приставать с расспросами, вот я и вспылил, потому что если бы прямо сказал, что это тебе, то ты бы как пить дать мне его вернула. Слова наконец срываются с языка, повисая в воздухе, и Гошу испытывает долгожданное облегчение. Переводит напряжённое дыхание, рискнув посмотреть на эффект от своего монолога, и оказывается морально не готов к тому, что Грей, встретив его взгляд, тотчас покраснеет и потупится. — К-как же я м-могла бы т-так п-поступ-пить… — мягкий голос едва ли громче шёпота, однако в царящей тишине разобрать её бормотание не так уж сложно. — Это же… б-был бы твой подарок. Сердце Гошу несчастно ёкает, а лёгкие будто спрессовывает изнутри. — Д-для меня это уже б-бесценная вещь, — между тем продолжает Грей, видимо, решив добить его, ибо Гошу явственно слышит обескураживающую улыбку в пропитанном грустью голосе. Как будто недостаточно, чёрт возьми, самих слов! — М-может, это глупо, но... Д-для меня вообще нет разницы в п-подарках, если их вручают от с-сердца... Он и верит, и не верит собственным ушам. Но Грей нежно вздыхает, и их взгляды наконец-то встречаются дольше, чем на мгновение. — Никакой. Ни капельки. Сияющие голубые глаза Грей абсолютно сухие, губы улыбаются, а на щеках играет прежний густой румянец. Гошу сглатывает слюну, понимая, что задыхается от стыда и надежды, а его тело вдруг срывается с места, влекомое неведомой силой прямиком к кровати. Рука тянется в карман, нащупывая заветную безделушку, вытаскивает ту на свет, и он, нависнув над Грей, с бешено пульсирующей в ушах кровью хватает её за руку. Даже не успев толком подумать, что, зачем и как. — Тогда вот, бери, — сиплый тон звучит устрашающе даже для него самого, колени подламывает, и в голове пролетает опасение, что такими темпами он рискует рухнуть прямо на неё. Маленькая кисть полностью исчезает в его ладонях, и отпустить её Гошу себя буквально вынуждает. — И делай с ним что хочешь, оно всё равно только твоё. Его тянет к ней. Он впервые испытывает настолько пугающую, углями тлеющую страсть, и это какое-то внезапное помутнение, не иначе, потому как ещё вчера её присутствие в радиусе досягаемости определенно не сносило ему башню! Если только он не любит её сильнее, чем отдаёт себе отчёт. — Г-гошу... — Грей, снова заикаясь, вся пылает под его тяжёлым взглядом. Но не отказывается, не отбрасывает зеркальце брезгливым жестом — наоборот, затаив дыхание, ласково заглядывает в лицо, медленно прижимая безделушку к груди и накрывая сверху второй ладонью. Так, словно большего сокровища в её жизни просто не существует. — С-сп-пасибо, оно ч-чудесное. И он наконец убеждается, что эти слова — отнюдь не следствие простой вежливости. — Так ты больше не будешь меня избегать? — худо-бедно, ему удаётся справиться с наплывом чувств, хотя пошевелиться он по-прежнему не может и поэтому возвышается над Грей, как какой-то памятник отчаянно влюблённому. — Я не избегала, мне п-просто... было неловко с тобой говорить, — она смущённо качает головой, снова смотрит на зеркальце, проводя по крышке большим пальцем, и это движение переполнено нежностью, смертельно опасной для истрёпанной души Гошу. — Ты ведь мне с-совсем не б-безразличен, а я подумала, что тебе уже нравится кто-то... Д-другой. — Её нервный смех звенит, как крохотный колокольчик, и Грей, вдруг роняя на колени зеркальце, прячет в ладонях пламенеющее лицо. — Мамочки, как же неловко! Гошу, я что, правда, для тебя не просто- п-просто д-друг?.. У него — ожидаемо — снова спирает дыхание, но Гошу сгребает в кучу мужество и с деревянным кивком выдавливает больше, чем просто «Да». — Да. Ты мне нравишься. В комнате резко становится душно и жарко. Грудь пронзает, точно ножом, и его разбивают сразу столбняк и полное отсутствие красноречия. А потом появляются лёгкое головокружение и железистый привкус на губах, выключающие отдел мозга, отвечающий за самообладание. Кажется, от такого морального давления ему срочно нужен платок. Он ошалело бубнит малопонятную кашу из слов, которые забывает буквально на ходу, и пятится вон, зажимая фонтанирующий кровью нос. Дверь хлопает о стену, Гошу вырывается в коридор, а там буквально из ниоткуда возникает чья-то грудь, и, разумеется, он не замечает её вплоть до лобового столкновения! — Мать твою, чёрт! Окровавленный платок летит в одну сторону, а Гошу — в другую, наваливаясь прямиком на Ванессу. Коридор оглашает сразу несколько женских возгласов, один из которых — самый нежный и чистый — принадлежит Грей, по чьей милости он сегодня вконец ослеп. — Мамочки! Гошу, ты цел?! — Мать честная, Гошу! Ты сдурел? Фу на тебя, слезь сейчас же, полоумный! Он действительно немного сходит с ума.Часть 1
6 июня 2021 г. в 11:17
«Провальная затея…» — круглое карманное зеркальце холодит ладонь, и Гошу хмурится, разглядывая незатейливую роспись на крышке.
Безделушка милая, но, чёрт возьми, совсем не для Грей, которая лишь c недавних пор при каждом постороннем взгляде перестала визжать «Ой-й-й, стыдно-то как!». Включая тот, что принадлежал её отражению.
«Только деньги зря спустил, олух. Лучше бы сладости купил… Ах да, я же толком понятия не имею, что ей нравится…»
— Гошу, ты здесь! Ой, а что это у тебя?
Откуда ни возьмись, в самый подходящий из всех подходящих моментов, на пороге библиотеки появляется Грей. С треском разрушая его планы на уединение в глухом разочаровании.
Застигнутый врасплох, Гошу не успевает даже дёрнуться в попытке спрятать зеркальце, а голубая макушка с двумя торчащими прядками уже маячит возле стола, и огромные голубые глаза устремляются взором к предмету его брошенных на ветер денег.
— Какое красивое! Это подарок? — смущённый настолько живой реакцией, он сжимает губы в линию, а Грей, точно не замечая кислого выражения его лица, продолжает с восторженным любопытством разглядывать зеркальце.
«Да уж, подарок. Который я даже отдать не смогу», — потому что Гошу заранее знает: если ответит «Да» и попытается вручить его, на него посыплется град отговорок вроде «Что? Мне? И такое? Ой, нет, Гошу! Я стесняюсь на себя смотреть, и не проси, не проси!». Любовь к зеркалам играет с Гошу злую шутку, ведь девушка, которая ему нравится, чурается собственного отражения.
— Нет, просто зеркало, — для большей верности изображая подчёркнутую пренебрежительность, он бесстрастно поводит плечами и откидывается на спинку стула, решив, что не будет даже пробовать. Всё равно результат очевиден, стоит Грей услышать слово «зеркало». — Приглянулось, вот и купил. Пользы от него, конечно, как с козла молока: даже бриться с ним не получится.
— Ох, п-пожалуй, для такого оно и п-правда маловато...
Грей часто кивает, то растягивая, то дробя слова, и беспокойно перебирает пальцами, сцепленными в подобие замка. Раньше его это нервировало, сейчас — тоже, но вместо разъярённого «Да успокой ты уже свои руки!» ему хочется перехватить и крепко сжать эти хрупкие кисти.
Плевать, что он покраснеет при этом, как рак.
— Но, з-знаешь, это б-был бы хороший подарок.
«Да неужели? Ха! Ври больше, тебя же от них едва ли не трясёт».
Плотно сомкнувшиеся зубы скрипят, челюсть сводит, и Гошу бросает на Грей мрачный взгляд, мысленно умоляя её не раскрывать больше рта. Иначе он, ей-богу, сорвётся.
— Может, у тебя и идеи есть, кому?
Грей, взмахнув ресницами, смотрит удивлённо-растерянно: похоже, очевидная колкость в его тоне её как минимум настораживает. И неуверенно пожимает плечами, скользя взглядом по покоцанному, с подыстрёршимся лаком, углу стола.
— М-может, М-мари?..
Гошу закатывает глаза, молча повторяя прежнюю мольбу, которая, само собой, улетает в никуда.
— А ей-то оно вообще зачем? Она же ребёнок.
Ситуация до боли комична: то ему вечно говорят, что он лишь о Мари и думает, а потом переводят на неё все возможные стрелки. Ведь о ком ещё, в самом деле, может думать Гошу Адлаи, известный в узких кругах безумной любовью к сестре? Определённо, только о Мари, и лучше бы оно так продолжалось и дальше.
Грей не сразу находится с ответом. На её лице отражается кропотливая работа мысли, однако она, закономерно, не приходит ни к какому умному выводу и вздыхает, сконфуженно улыбаясь.
— Ну… Тогда кому-нибудь. Просто так. Кому-то, кто тебе нравится, — и эта смущённо-чистая, немного детская улыбка неожиданно едва не прорывает плотину, сдерживающую нагнетаемое напряжение.
«Да эта святая наивность меня как пить дать до белого каления доведёт…» — рука неумолимо тянется к лицу с одной-единственной целью: выплеснуть клокочущее отчаяние от этой тупиковой ситуации, но лишь сжимается в кулак — так крепко, что под кожей резко проступают сухожилия.
Гошу скептически косится на Грей, уголок его губ заламывается в мрачной усмешке, и девушка отчего-то вздрагивает, когда он, бессильный что злиться, что притворяться отстранённым, проводит рукой от чёлки к макушке. Волосы топорщатся в разные стороны, стул мерзко скрипит, и Гошу, медленно поднявшись, небрежно накрывает зеркальце ладонью.
«Надо бы кончать с этим цирком, не то такими темпами она мне ещё и девушку найти присоветует».
И тут в его голове неожиданно рождается идея, несколько развеивающая мрачное настроение. Гошу бросает на Грей смягчающийся взгляд, и жаль, что она этого не замечает из-за того, что его слова звучат суше ожидаемого. Виной последнему — процарапавшее себе дорогу смущение, ведь сейчас Гошу Адлаи практически намекает ей на чувства.
— Вряд ли девушка, которая мне нравится, такому бы обрадовалась, но, знаешь?.. Если тебе приглянулось, бери. Чего ему пропадать, — он засовывает руки в карманы и, слегка вздёрнув подбородок, с безучастным видом прошагивает мимо Грей в сторону двери. В глубине души надеясь, что, незаметно вернувшись сюда минут через двадцать, не обнаружит ни девушки, ни «бесполезной вещицы».
А в следующий момент, вздрагивая, уже врастает ногами в пол.
— Т-ты думаешь, это п-правда так делается?.. — стоит ему недоумённо обернуться через плечо, как он получает по лицу хлёсткой словесной пощёчиной. Звенящий голос Грей подлетает под самый потолок, насквозь пропитанный горькой обидой. — Г-гошу, если х-хочешь сделать подарок, д-делай его от души! А не выёживайся и бросай на стол, точно эта п-подачка какая-то!
Грей, тихая, робкая Грей, стоит, вытянувшись в струнку, и смотрит на него с прожигающим возмущением. Кулаки у неё напряженно сжаты, губы дрожат вместе с подбородком, тонкие брови — и те хмуро заломлены, а в глазах — влажный блеск, словно она вот-вот расплачется.
— Это же... это... Унизительно!
«Что, подачка?! Она это подачкой назвала?..»
В первую минуту Гошу банально не осознает произошедшего. Язык прилипает к нёбу, так что он оказывается не в силах выдать что-нибудь длиннее слабоумного «Гм». Между ними повисает гнетущее молчание, и Грей, не дожидаясь ответа, срывается с места, уронив голову и вжав ту в плечи. Худые руки судорожно стискивают ткань рубашки на груди.
Случайно или нет, она ощутимо задевает его плечом, а после дверь библиотеки оглушительно хлопает, и оторопевший Гошу остаётся наедине с собой. По коридору стихают торопливые шаги, а вместе с воцарившимся одиночеством к нему наконец возвращается способность понимать.
«Да я же... Да как она посмела вообще, я же его для неё выбирал!»
Он в натуральной прострации, и у него нестерпимо полыхает лицо. Душу заволакивает злобой, с языка едва не срывается пара-тройка смачных ругательств, а затем Гошу исыпывает горькое, до приторности горькое, отвращение. На разжавшихся ладонях краснеют следы от впившихся ногтей, в сознании медленно проплывает его последняя фраза, и взгляд останавливается на злополучном зеркале раздора.
«Остолоп».
В итоге он и не признался, и обидел её очередной грубой выходкой, и перенервничавшая Грей наверняка сейчас прячется где-нибудь, утирая бегущие ручьями слёзы. Скрипнув зубами и встряхнув головой, Гошу со всей силы ударяет кулаком по столу и, согнувшись, упирается локтями в столешницу. Пальцы запутываются в волосах, яростно дёргая за корни.
«Ты же мне нравишься…»
Только вот Грей об этом знать не знает.