«Каждый должен оставить что-то после себя… Что-то, чего при жизни касались твои пальцы, в чем после смерти найдёт прибежище твоя душа. Люди будут смотреть на взращённое тобою дерево или цветок, и в эту минуту ты будешь жив.»
© Рэй Брэдбери. 451 градус по Фаренгейту
Громкий звероподобный крик встряхнул местность, заставив ещё живых воронов поднять шум, слетая с насиженных мест. Кирпичи старого замка с грохотом посыпались оттуда, где сейчас была проломленная стена. Надрывно зарычав, существо, так похожее на дракона, а на самом деле являющееся одним из четырёх владык, воспарило вокруг повреждённой башни, где очевидно бегал проклятый Уинтерс-старший. Ещё долго оттуда, с самой высокой башни, доносились крики боли Димитреску. Мутация никогда не была безболезненной, а теперь, ещё и потеряв неуязвимость, женщина страдала, получая снаряд за снарядом в обнажённое, местами воспалённое тело. И несколько раз ей казалось, что всё, Итан погиб, свалившись наземь. Но мужчина вставал, сильнее чем прежде сжимая старенький дробовик и снова целясь в Альсину. Ещё несколько часов продолжалась пылкая бойня. Внизу, за высоким забором, остались крупицы ещё живых местных, которые со страхом и любопытством наблюдали за огромным драконом в небе, что иногда терял контроль и таранил хлипкие кирпичи. Мутант не мог позволить себе сдаться. Её семья погибла, а оставшиеся названые сестра и братья не должны были сражаться с этим чудовищем. Альсина до последнего защищалась и защищала честь рода. И вот она загоняет Уинтерса на верхушку башни, где единственный путь отступления — лестница, которая вела сразу в лапы Димитреску. И даже тогда, изнывая от ужасной боли, женщина твердила Итану, что он может сбежать. Почему она вдруг передумала просто сожрать его? Аристократка не хотела даже прикасаться к тому, кто убил её дочерей. Она лишь желала, чтобы остальные были живы. Чтобы её возлюбленная, которая была среди тех, кто стоял внизу у ворот, была рядом живая и невредимая. Но этому не суждено случиться. На Альсину накатил резкий упадок сил от множественной потери крови. Голова кружилась, а крылья казались свинцовыми, отказываясь слушаться. Не имея возможности управлять телом, женщина с силой влетела в то место, где прятался противник. И оказавшись в непосредственной близости к чудовищу, дракон, заревев, открыл пасть, намереваясь покончить с этим сейчас, раз мужчина не послушал и не убежал, когда была возможность. Силы покидали Димитреску с ужасающей скоростью. Лапы почти не держали, а кровь только сильнее хлынула из ран. Всё тело ныло. Не хотелось ничего, кроме как закончить это, вернуться в потрёпанный замок и разделить с дочерями трапезу, после попросив их залатать ранения. Именно это секундное отвлечение сыграло с Альсиной злую шутку, позволив Итану в последний раз выстрелить в беззащитный торс женщины. Где-то отлетел кусок плесени, заставив уже саму владыку взвыть в небо от боли. Старый кирпич не выдерживает яростной атаки, проламываясь прямо под драконом. Следом падает и мужчина, крепче хватаясь за свой чемоданчик с припасами, будто это самое важное в данной ситуации. Громкий, хриплый и отчаянный предсмертный вопль мутанта оглушает чудом выжившего после падения Итана. Последняя из величественного древнего рода Димитреску мертва. Альсина пыталась, но вечно регенерирующая плесень Уинтерса оказалась сильнее. Отряхнувшись от пыли, блондин перехватил поудобнее пистолет и двинулся прочь, не видя, как первый из четырёх лордов рассыпается почти в пыль. Одинокая горькая слеза падает на горку плесени. И напоследок с губ женщины слетает в пустоту лишь «Помни меня, Донна. И прости, что не смогла защитить нас…»***
Она уже услышала эту весть. Она всей душой хотела верить, что это лишь слух, пущенный глупыми селянами. Но Донна понимала, что почти всех местных уже пару дней как перебили, а к ним явился чужак, который слепо убивал все, что видел, во имя дочери. Возможно, смертный был напуган. Возможно, где-то Альсина с дочерями перегнули палку. Но когда Хайзенберг рассказал, что слышал во время боя с младшей из дочерей, в сердце Беневьенто что-то надломилось. Мужчина сказал, что слышал, как Даниэла молила закрыть окно. Как она, замерзая насмерть, шептала, что не хочет умирать. Позже Сальвадор скажет, что когда шел домой от Беневьенто, видел, как одно из окон замка было выбито, и оттуда в куче осколков выбросило Кассандру, которая, мигом кристаллизируясь на жутком морозе, успела только сказать, что не хочет терять Альсину. Как умерла Белла, никто не видел, но Карл уговаривает Донну не думать об этом. А как же не думать, когда она сама видела поражение мутанта-дракона на крыше замка и слышала те ужасающие крики после каждого выстрела. Моро и Хайзенберг из последних сил тащили брюнетку от ворот замка, так как она брыкалась и кричала, что уничтожит человека. Женщина не хотела принимать, что какой-то самоуверенный «герой» убил единственных, кто заботился о ней и дарил улыбку. Что он убил ту, кто была её личным забвением. И когда ворота скрылись где-то за хлипкими домиками селян, Донна перестала кричать. Только горячие слезы текли по щёкам. Сама же кукловодчица висела на плече Карла, перестав проявлять какое-либо сопротивление. А смысл? Очевидно, что аристократка была убита, не сдавшись даже почти перед самой кончиной. Брюнетка потянулась к карману в складках платья, чтобы достать веточку цветов и отправиться в свой любимый мир сновидений. Но Сальвадор шлёпнул влажной ладонью по руке Беневьенто, строго смотря на неё. Выбросив цветок, Донна безвольной куклой повисла в руках Хайзенберга, вспоминая их с Альсиной последний вечер. Слабый свет свечей оставлял причудливые тени на стенах. В огромной практически пустой комнате посередине стоял белый рояль, за которым сидела Альсина, умело касаясь клавиш инструмента. Нежная музыка отражалась от стен, оседая где-то глубоко в душе Донны. Димитреску уже не первый час играла то, что просила кукловодчица. Иногда даже пела, заставляя щеки возлюбленной пылать, а она сама смущённо водила ладонями по юбке своего платья в попытках разгладить несуществующие складки. — Милая моя Донна… я так рада, что ты снова пришла ко мне. Наверняка было трудно пробраться через оборотней? — женщина ещё раз плавно коснулась клавиш, а после аккуратно прикрыла крышку рояля, чтобы не издать лишнего шума, способного разрушить атмосферу. — Не беспокойся, все прошло хорошо. Видимо, они были на охоте за пределами деревни, так как я ни одного не встретила. — Беневьенто скромно приняла чашку ароматного чая из руки хозяйки замка, улыбаясь под вуалью. Старшая Димитреску и сама улыбнулась, кивнув самой себе. — Не сочти мою просьбу грубой, но… могу ли я снять твою вуаль? Я знаю, что ты боишься показывать свой дефект, но я тебе не наврежу. — Я не уверена… Я боюсь, что ты меня такой не примешь. — Дорогая, что за чушь ты говоришь? Я люблю тебя и приму любой. Но если ты всё-таки не хочешь, то я не смею на тебя давить. Минутное молчание. Альсина уже успела пожалеть, что попросила кукловодчицу об этом. Но Донна неожиданно для их обеих положила ладонь в перчатке на свою щеку, чуть отодвинув ткань. И только после короткого кивка названой сестры Димитреску решилась снять вуаль. Тогда женщина долго улыбалась, поглаживая не скрытую тканью щеку. По-доброму улыбалась. «Уродство» Беневьенто оказалось всего лишь шрамом, который теперь нежно гладила старшая из владык, иногда наклоняясь, чтобы оставить лёгкий поцелуй. Тогда до самой ночи ни одна из женщин не проронила больше ни слова. За них все говорили мягкие касания и робкие поцелуи. Димитреску не желала спугнуть возлюбленную, поэтому покорно ждала, когда та чуть приблизится и, краснея, коснётся покрытых помадой губ. Когда-то сломленные владыки нашли покой друг в друге и сладком вине с привкусом крови. Их пристанищем оказались тёплые объятья и поцелуи со вкусом чёрного чая и горечью табака. Но это продолжалось недолго.***
С того дня даже Матерь Миранда не видела, как Донна улыбалась. Её не могла развеселить даже Энджи, как бы она ни старалась. Кукловодчица погрузилась в вечную скорбь. Она слишком прикипела к Альсине и её дочерям, чтобы вот так смириться с их смертью. Стоит ли упоминать, что в то время как мутанты суетливо метались по фабрике Хайзенберга, Беневьенто лишь лениво поинтересовалась происходящим и вздрогнула, только когда Миранда в спешке бросила: «Итан явился за дочерью.» Донна всеми силами пыталась понять, почему светловолосый мужчина поступал именно так. Миранда была не права, воруя его дочь ради жизни своей, но… Брюнетка отказывалась принимать тот факт, что её любовь пыталась образумить садиста, даже когда он воткнул отравленный кинжал ей в бок. — Донна, пойдём. Нам пора бежать. Итан, он… — Прости, Сальвадор, я выйду к нему. Если Миранда не собирается отдавать ему дочь, то… Альсина не смогла, поэтому я собираюсь ему отомстить. Донна твёрдо была намерена напасть на человека. Она понимала, что становится такой, какими Итан видел их всех. Но что ещё она могла сделать? Что могла сделать младшая из владык, которая видела, как человек, явившийся сейчас к ним, убил женщину, подарившую ей не изведанную до этого радость. — У тебя даже сил никаких нет! Пойдём! На крайний случай можем бросить Миранду и сбежать! — возмущению Хайзенберга не было предела. Когда род Димитреску был жив, он сильно недолюбливал владелицу замка, но чуток уважения в нем имелось. И он понимал тоску Беневьенто. Но терять ещё больше людей совсем не входило в его планы. — А что мне делать без неё? Без неё я лишь сумасшедшая слабачка. Видишь, во что я превратилась?! Я не была такой, пока они были живы! — брюнетка перешла на крик. Ей слишком тяжело давалась потеря семьи. Сейчас хотелось лечь и заснуть беспробудным сном. Сном, в котором она снова увидит свою вампиршу в широкополой шляпе. Снова сможет обнять её, поднимаясь на носочках. Снова сможет растрепать волосы «своих» дочерей и поцелует их в лоб, если Альсина вновь начнёт ругать. — Дура ты, Донна. Живи. Димитреску не хотели бы, чтобы ты умерла. По крайней мере одна из них хотела бы этого меньше всего. Подумай о ней и беги уже, черт тебя дери! — не то чтобы грубый крик Карла сильно отрезвил женщину, но Сальвадор уже не слушал, взяв её за руку. — Пойдём, Энджи уже заждалась нас…***
Темноволосая женщина сидела на крыльце скромного домика на окраине леса. В её руках была небольшая кукла, которой она зашивала оторванную во время игры руку. Донна уже давно не плакала. Сейчас весь мир был ей безразличен. Она пыталась жить только ради своего творения. Энджи пусть и была надоедливой, но так напоминала Даниэлу, что первое время это было слишком для кукловодчицы. Теперь эта схожесть с младшей Димитреску и была целью жить. — Хей, иди обедать. Моро наловил где-то рыбы, так что у нас сегодня есть немного еды. — Карл вышел к женщине, закуривая толстую сигару. Беневьенто сморщилась от противного дыма и завязала узелок на нитке, вновь надев на куклу белое платье. — Сейчас иду. Завтра на охоту, помнишь? — почти безразлично. Хайзенберг перевёл на неё взгляд, а после взглянул на куклу в руках Донны. — Всё ещё думаешь о ней? Женщина кивнула. Она ни на миг не забывала тёплую улыбку Альсины. И даже сейчас ей было тяжело зашивать оторванную руку, так как на лице куклы покоилась такая же до чертиков обаятельная улыбка, которая сверкала небольшими клыками. И вновь брюнетка вспоминала, как не раз говорила Димитреску улыбаться чаще, так как всегда считала её клыки милыми. От этих тяжких мыслей она закрыла глаза, а по щеке потекла единственная слеза, за которой могла последовать вполне привычная истерика. — Как думаешь сильно ли видно клыки, когда я улыбаюсь? Мне они кажутся какими-то слишком огромными… — Любовь моя, они прекрасны! Твоя улыбка — лучшее, что я видела в своей жизни, а видела я немало. — Думаю, ты права, милая моя Донна. Ладно, пойдём, нас наверняка Матерь Миранда заждалась. — широко улыбнулась Альсина, из-за чего сердце Беневьенто пропустило несколько ударов, после чего забилось сильнее прежнего. — Донна, тихо, не начинай. Я же не Моро, так что далеко не мастер утешать. Но она всегда с тобой. В обличии этой куклы или глубоко в душе. Она всегда была и будет с тобой. Просто не смей её забывать. Слышишь? Ты сильнее, чем кажешься, и мы гордимся тобой. Прими это… — Идите обедать! Рыба стынет! — прохрипел Сальвадор. Карлу ничего не оставалось как похлопать Донну по плечу и уйти в дом. А Беневьенто осталась на улице, крепко прижимая к себе плюшевую копию Альсины и промокая до нитки под начавшимся ливнем. — Помни, Донна, я всегда буду рядом. Чего бы мне это ни стоило, я защищу тебя! Когда-то, сразу после побега, кукловодчица пообещала Сальвадору не плакать. По крайней мере из-за одной владыки, которая всегда угощала вкуснейшим вином. Что ж… Дождь отлично прячет слёзы.