Начало конца

За спиной открылась, а потом захлопнулась дверь. Джим вздрогнул, стоя лицом к окну. Сжал зубы, не двинувшись, закрыл глаза, зажмурившись, закусывая нижнюю губу. На несколько секунд в его комнате воцарилась тишина. Напряженная, тяжелая, гнетущая. Он боялся оглянуться. Но знал, кто стоит за спиной. Знал звук его шагов наизусть. Различал их издалека. Всегда. Видеть было совершенно не обязательно. Ровный, стройный почти чеканный, быстрый шаг… на самом деле мальчик услышал его еще до того, как открылась дверь. Это было так… шаг, шаг, шаг, чужая ладонь легла за ручку, Джима обдало холодом, ручка повернулась, Джим замер, дверь дернули на себя резко, человек вошел, захлопнув ее за собой. Закрыл. Крепко. Остановился. А потом раздался голос: – Это конец, Джеймс, – сухой, хриплый, стальной голос. И запах. Сигара. Терпкая, обволакивающая, удушающая… – Ты перешел черту, – пепел упал на ковер. – Мне плевать! – отозвался Джим, вцепляясь пальцами в подоконник, сжимая зубы так, что они болезненно скрипнули. Сглотнул. Внутри словно скручивалась тугая, тугая пружина… – Очень плохо, – начал мужчина. – Потому что мне придется принять меры. Дышать получалось через раз. Нет. Не так. Не получалось совсем. – Делай, что хочешь, – бросил Джим опуская глаза… голые осенние деревья, желто-красные листья усыпавшие землю, сейчас они казались ненастоящими, нарисованной картинкой как и все, что его окружало… белоснежный тюль, тяжелые, темно-бордовые шторы, он сам… но пейзаж за окном больше всего, а может это и окно вовсе, картина?.. – Мне. Все. Равно. Джим снова закрыл глаза, еще крепче… вот только лучше не стало. Ему бы хотелось сейчас исчезнуть, испариться, чтобы этого всего никогда не было. Ни его. Ни отца. Ни этой охоты, ни оленя, ни убитых собак, ни людей, смотрящих на него с ужасом и отвращением… Ни тем более того, что было утром. Голос отца всё еще звучал в его ушах: «Что ты наделал, ублюдок? Посмотри, ты испачкал мне брюки! Мерзкий грязный извращенец!». А потом пощечина. Такая сильная, что Джим упал с колен на бок, схватившись за огнем горящую щеку… Поднимая глаза. Снизу вверх, на отца, сидящего в кожаном кресле. «Убирайся отсюда! Немедленно! Ничего не можешь сделать нормально! Сколько раз тебе повторять?! Никогда не смей себя трогать! Это отвратительно!». И Джим поднялся, даже не пытаясь пригладить растрепавшиеся волосы, потому что пальцы были испачканы, и он кое-как вытер ими влажные губы, пытаясь надеть дрожащими пальцами брюки… «Приведи себя в порядок! Охота через час. Не смей опаздывать! А теперь вон отсюда, немедленно…» Кровь оглушительно стучала в висках… Реальность подёрнулась пульсирующей пеленой… чужой голос не пробивался сквозь неё. Джим опустил руку, сжал кулаки. Плевать. Всё равно, что будет дальше. После того, что случилось пару часов назад… на охоте… после того, что случилось утром… Отец был прав. Это был конец. Он ощущался именно так. – …повернись и смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! – отец уже кричал, сжимая кулаки также, как их сейчас сжимал сам Джим. Парень 15 лет, в черных брюках, черной жилетке и белой рубашке под ней, с закатанными до локтя рукавами, развернулся. Злобно глянув на отца исподлобья. Своими черными – в его холодные, светло-синие глаза. – Нам не о чем разговаривать! Я не хочу разговаривать! – взорвался он. – Замолчи! И не смей повышать на меня голос! – Я буду делать то, что захочу! Убирайся из моей комнаты! – Еще одно слово и я упрячу тебя навсегда в психушку, где тебе и место, Джеймс, – мужчина в идеальном твидовом костюме понизил голос, словно бы успокоившись, вот только теперь он звучал гораздо страшнее… – Ты хоть понимаешь, что сделал сегодня? На глазах у всех! Ты опозорил меня и моё имя! Ты меня предал! Предал единственного человека, который готов быть с тобой всегда, не смотря ни на что. Если бы не я… ты бы давно пускал слюни в смирительной рубашке, не смотря на все твои… достижения, -- язвительно добавил мужчина, явно дав понять, что это не похвала. – Но я забочусь о тебе, терплю тебя, я даю тебе всё самое лучшее, я люблю тебя! И как ты мне отплатил? Устроил кровавую бойню на глазах у моих друзей и коллег! Что обо мне скажут теперь! Ты об этом думал? – Думал! – Джим сощурился. – Я очень хорошо подумал! Может и они подумают, наконец, что ты конченная сволочь, па-поч-ка! – скривился он. – Или что я отсасывал тебе сегодня утром и обкончал твои брюки? Или что ты ебал меня три дня назад, уткнув лицом в стол или… – Закрой рот! – резко оборвал его отец, на его лице изобразилось отвращение смешанное с презрением. – Ты ничего не докажешь! Тебе никто не поверит! Можешь не сомневаться…. Откроешь рот и сильно об этом пожалеешь! – Я думал тебе нравится, когда я пошире открываю рот! – ухмыльнулся Джим. – Тебе. Никто. Не. Поверит! – Никто не поверит? Хочешь проверить? – угрожающе спросил Джим, еле дыша от злости… – Никто. Тебе. Не. Поверит! – повторил мужчина самодовольно. – Тем более после сегодняшнего… ты последний псих, Джеймс. В этом уже все убедились. Ты славно постарался. Твои слова ничего не стоят. Теперь – тем более… -- закончил он, небрежно махнув головой, самодовольно задирая подбородок и складывая руки на груди. – Ты понятия не имеешь, на что я способен… – зло выпалил Джим. – На что? – усмехнулся отец. – Наорешь на меня? Или, может, снова разрыдаешься? Смешно… Мне смешно! Какой же ты жалкий! Жалкий, отвратительный и больной! Тебе не место среди нормальных людей. Я надеялся, что ты вырастишь нормальным человеком, но теперь я вижу, что ты совершенно безнадежен, Джеймс. Ты сплошное разочарование. Как бы ты не старался… тебе не стать достойным сыном и… – Замолчи! – заорал Джим, тряхнув головой. – Заткнись! Хватит! – отчаянно вскричал он. – Хватит! – задыхаясь, еле дыша… так громко, что стекла в рамах завибрировали. – Хочешь рассказать? – мужчина, казалось, выглядел довольным, что ему удалось вывести сына из себя окончательно… пожалуй, он этим наслаждался, а потому продолжил говорить уже более спокойно. – Рассказывай! – он недобро улыбнулся. – И не забудь рассказать, как ты сам просил меня об этом… Джим шире раскрыл глаза. Открыл рот, чтобы что-то сказать… Закрыл. – Я не… – Что? – отец поднял бровь. – Что ты «не»? – Я… – Или ты хочешь мне сказать, что тебе это не нравится? – отец просто расплылся в самодовольной улыбке. – Давай. Скажи мне. Тебе никогда это не нравилось? Ни единого раза? Или это не ты «обкончал мне брюки», как ты только что сам выразился, м? И как это называется, по-твоему? «Не нравится»? Я так не думаю… – он покачал головой. Вид у Джима был такой, словно его загнали в ловушку. Он, широко раскрыв глаза, смотрел на отца, не отрываясь, не в силах вымолвить ни единого слова. Словно дара речи лишился. Только глаза блестели отчаянием. И подступающими слезами. – Я так и знал… – хмыкнул мужчина, проводя ладонью по волосам… сделал еще пару шагов в сторону… отодвинул стул, сел на него, и снова поднял глаза на Джима, который стоял словно каменный. – А теперь ты будешь меня слушать. Молча. Понятно? – Я не буду! – злобно огрызнулся Джим, но уже не так уверенно как раньше. – Я не буду тебя слушать! НЕ БУДУ! – снова проорал он, делая шаг назад, – Я не… – Будешь! – резко, жестко оборвал его мужчина, сжав губы, затягиваясь сигарой. – Ты будешь меня слушать, Джеймс… БУДЕШЬ! – крикнул он угрожающе, так что Джим от испуга сделал еще один шаг назад, уперевшись спиной в стену. А в следующий миг мужчина стремительно поднялся. В глазах Джима отразился ужас. Он влип спиной в стену. Широко раскрыв глаза. – Отвечай мне, когда я с тобой говорю! – отец сделал еще один шаг, хватая мальчика правой рукой за грудки, сжимая, смотря ему в глаза. – Отвечай, ничтожество! Открой рот и скажи, «я вас слушаю, сэр»! Джим дернулся. Отец сжал руку сильнее и впечатал его с силой в стену. Мальчик поморщился. Это было больно. – Я НЕ СЛЫШУ! Джим в ужасе смотрел на него снизу вверх. Мужчина был выше больше чем на голову. – Я слушаю вас, сэр… – прошептал Джим, почти одними губами. Побледнев еще сильнее. Мужчина держал его крепко и не собираясь отпускать. – Молодец, хороший мальчик, – губы отца искривила самодовольная ухмылка. Джима передернуло. – Если ты еще раз повысишь на меня голос, я закрою тебя в твоей комнате на месяц. Если ты еще раз посмеешь меня хоть в чем-то упрекнуть, я изобью тебя до полусмерти и сожгу все твои глупые любимые книги. Или ты думал, я не знаю, где ты их прячешь? Джим смотрел на него не моргая. – Я сожгу их дотла. Каждую. И заставлю тебя смотреть… – костяшки пальцев, которыми отец сжимал его рубашку побелели. – Но я не хочу этого делать, Джеймс, понимаешь? – он чуть ославил хватку, вставил сигару в зубы и провел левой рукой по его щеке, словно бы нежно, у Джима мурашки по спине поползли, от леденящего ужаса, но он этого не понимал, просто застыл, он не чувствовал прикосновений. – Мне бы не хотелось этого делать, ведь я люблю тебя… ЧТО НУЖНО СКАЗАТЬ?! – внезапно заорал мужчина, вытаскивая сигару. Джим вздрогнул всем телом, закашлявшись. И задрожал. – ЧТО НУЖНО СКАЗАТЬ?! – повторил мужчина. – Спасибо… папа… – выдавил из себя мальчик, еле дыша. Его колотило крупной дрожью. – Хорошо, – отец улыбнулся и резко отпустил сына. – Приведи себя в порядок. Посмотри, на кого ты похож. Жалкое зрелище… Джим дрожащими пальцами потянулся к своим волосам, коснулся их, а затем попытался одернуть жилетку, поправить ворот рубашки… пальцы дрожали и не слушались. – Завтра в обед мы поедем к психиатру. Я должен убедиться, что ты хорошо меня понял и никогда больше не поставишь мою репутацию под угрозу. Ты будешь делать всё, что он тебе скажет. ВСЁ! И если ты вздумаешь что-нибудь вытворить… – отец обернулся, словно бы в поисках чего-то… Джим дернулся, было, но замер. Отец быстро снова повернулся к сыну. – Я сдам тебя в психиатрическую лечебницу. Где тебя накачают таблетками до такого состояния, что ты не сможешь посчитать дважды два… не просто в уме, но на листе бумаги! И ты останешься там до конца своей жизни! Навсегда! И больше никаких сказок. И больше никакой математики. Ничего! Ты превратишься в тупое, беспомощное, омерзительное животное, которое всю свою жизнь проведёт в одиночной палате с мягкими стенами! Не помня собственного имени! Разучившись говорить. Каким бы умным ты себя не считал, это тебе не поможет... – сказал он совершенно безэмоциональным голосом, а потом добавил, словно бы с сочувствием, – но ты ведь этого не хочешь, не так ли? – мужчина склонил голову к плечу. – Я не поеду! Я никуда не по-е-ду! – снова прокричал Джим, в отчаянии, в какой-то слепой надежде… – Я не хотел, чтобы так произошло! Я не хотел! Я просто боялся… промахнуться… – слабо попытался оправдаться он. – В этом не было ничего сложного, Джеймс! Прицелился, нажал на курок! Это должно было получится даже у тебя! Так просто… чтобы я мог наконец-то тобой гордится! В нашей семье все были превосходными охотниками! Как ты мог так облажаться, я не понимаю… – мужчина устало вздохнул и покачал головой, провел пальцами по переносице. – У меня дрожали руки, – Джим опустил голову, изо всех сил стараясь не заплакать. Это было очень тяжело. – Знаю, у тебя всегда были с этим проблемы. С самого детства. То припадки гнева, на которые мне многократно жаловался директор школы, то невозможность высидеть урок от начала и до конца, то твои недопустимые замечания по отношению к учителям и их предметам, то невыносимые истерики и капризы, из-за которых мне приходится отвлекаться от своих дел… я устал! – отец развел руками и снова сел на стул. – Я вынужден что-то предпринять, если ты не можешь сделать над собой усилие и взять себя в руки, Джеймс. Думаю, ты и сам понимаешь необходимость принятия мер… – мужчина серьезно глянул на сына, – это никуда не годиться. Ты болен. Ты очень сильно болен. Боюсь, что ты никогда не сможешь стать «здоровым»… Скулеж собак всё еще стоял в ушах мальчика и он никак не мог от него избавиться. Джим не попал в оленя, но, развернувшись, с криком, пристрелил троих охотничьих собак. А затем бросился бежать, бросив ружье на землю: ничего не видеть – ничего не слышать… Проклятые собаки, их громкий лай всегда до ужаса раздражал Джима и он ненавидел их всем сердцем… отвратительные мерзкие животные… – Я не поеду! – Джим вынырнул из этого яркого флешбека и замотал головой, отлипнув от стены. – Ты меня не заставишь! Я отказываюсь! Я не хочу! Я не виноват! – Мне плевать, чего ты хочешь! – снова закричал на него мужчина, подавшись вперед на стуле, смотря Джиму в глаза. – Ты будешь делать так, как я говорю! Всегда! Потому что ты принадлежишь мне! И я не позволю тебе разрушить всё, что я создавал с таким трудом! Не позволю тебе разрушить мою репутацию! Это всё…. Всё, что тебя окружает, всё, что ты так любишь… роскошь, одежда, еда, слуги, особняк, всё самое лучшее… всё это моё! И ты тоже – мой. И если ты не можешь соответствовать этому высокому уровню, если ты слишком глуп для этого, если ты возомнил, что можешь делать то, что вздумается, если ты решил, что ты лучше или умнее меня – значит, пора донести до тебя реальное положение вещей иным методом. Или ты едешь со мной к психиатру, или я вызываю скорую. Прямо сейчас! И она увозите тебя. Поверь мне, причину я найду. Такую, из которой ты не сможешь выкрутиться. Деньги гораздо сильнее справедливости, сынок. И ты ничего не сможешь с эти сделать. И что бы ты ни говорил – никто не станет тебя слушать! Потому что психов никто не слушает, Джеймс. А ты – больной псих. И твое место – в психушке! Запомни это! – Ты лжешь! Ты этого не сделаешь! Потому что это бросит тень на твою репутацию! – Джим пытался судорожно сообразить, как избежать поездки, которой он боялся как огня. Нет, Джим, конечно, мог претвориться нормальным… но… – Ты УЖЕ это сделал, Джеймс. Мне нечего терять, – отец закинул ногу на ногу, продолжая преспокойно курить, стряхивая пепел на ковер. Джим пытался сообразить, что делать, наблюдая за клубами сизого дыма изо рта и ноздрей отца, который распространяется по комнате. – Если я поеду… – Джим сглотнул, всё-таки сумев провести пальцами по волосам, – и буду вести себя… хорошо… и… ничего не стану рассказывать… – Да. Я оставлю тебя в покое, – кивнул отец. – В каком смысле? – нахмурился мальчик. Мужчина снова затянулся сигарой. Криво усмехнувшись. – Во всех. Джим снова прикусил губу. Опустил глаза. – В чем дело? – поднял бровь отец. – Разве не этого ты хотел? – он неопределенно махнул рукой с зажатой между пальцами сигарой. – Но… ты… – Джиму словно сжимало грудь стальным обручем. – Ты больше не любишь меня? Я больше тебе не нужен? – он всё-таки смог поднял глаза на отца. -- Ты уже большой мальчик, Джеймс, – улыбнулся мужчина. – Мне кажется, ты и сам все понимаешь, – он поднялся, снова вставляя сигару в зубы, одергивая пиджак. – Завтра в 12. Всё, – отчеканил мужчина и вышел, с силой захлопнув за собой дверь и заперев её. Удар сердца. Еще один. И еще… Тишина. И удаляющиеся шаги. А затем оглушительный крик. Вой раненного зверя. – Я тебя ненавижу! – Джим в ярости запустил стулом стену, перевернул стол, с которого полетела на пол лампа, разбиваясь в дребезги, и книги и ручки и тетради и микроскоп и всё прочее… – Я тебя ненавижу! – еще один крик и мальчик упал на колени, сжимая волосы, скручиваясь, рыдая. – Я тебя ненавижу! Мужчина в твидовом костюме неспешно свернул за угол коридора, усмехаясь. Покусывая сигару, засунув руки в карманы идеально выглаженных брюк. Высоко подняв голову. Кажется, он о чем-то задумался, улыбаясь сам себе, потому что не заметил одну из горничных, чуть ли не столкнувшись с ней. Она куда-то очень спешила, но замерла, увидел хозяина дома. Он остановился, высокомерно смотря на нее снизу вверх. Вопросительно. Но совершенно молча. – Простите, я услышала крик, вероятно это ваш сын, я подумала… – Очередной припадок. Занимайтесь своей работой. Я запер дверь. Он будет в порядке. Когда успокоится. А пока его лучше не трогать… вы же уже слышали о происшествии на охоте? – многозначительно спросил мужчина. Женщина замялась. Конечно, она слышала. Уже все об этом говорили. – Да, лорд Вудхолл. Я слышала. – В таком случае вы понимаете, что для всех будет безопаснее, если до приема врача он останется в своей комнате. Для всеобщей безопасности! – Понимаю… – Прекрасно! Значит, работайте и не обращайте внимание, что бы не происходило за дверью его комнаты. И всем прочим это предайте. Ясно? – Ясно, мистер Вудхолл… мне очень жаль, – улыбнулась она сочувствующе. – Благодарю вас, – тяжело вздохнул мужчина. – Это очень тяжело… но я сделаю все, что в моих силах, чтобы ему помочь… если это еще возможно, я так люблю соего сына, я готов ради него на всё… – сокрушенно покачал головой он. – Хорошего вечера, – чуть склонил голову мужчина и пошел прочь. Женщина проводила его взглядом. Вздохнула. И пошла по коридору мимо комнаты мальчика. Оттуда доносились сдавленные рыдания. Но кричать он уже перестал. Горничная тяжело вздохнула и пошла по своим делам. Бедный мистер Вудхолл. Такое несчастье. Такой больной-больной ребенок…. Сколько горя выпало на долю этого мужчины. Сначала смерть жены, теперь безумие сына...