лазурь и нефрит

      От глаз Воли Небес не скрыться ничему из происходящего под сводами Нефритового дворца. Однако о его маленьких и тихих кабинетах речи не было… — Л-леди Кэ Цин… — главный секретарь Цисин выглядела очень смущённой. — Я не думаю, что нам стоит это делать здесь… — Разве я давала тебе слово? — ответ последовал незамедлительно, тихо и бескомпромиссно, словно удар молнии (или хлыста). — Нет. Простите! — рогатая девушка вновь виновато опустила глаза. — Попроси прощения правильно.       Гань Юй прикрыла ладонью рот, чтобы не начать лепетать очередные слова извинений. Её шея была крепко сжата изящной, но сильной рукой Кэ Цин — достаточно сильно, чтобы вызвать дрожь нетерпения по всему телу, но не слишком жёстко, чтобы заставить задыхаться. Не зря её титул именуется Нефритовое Равновесие! Гань Юй была всецело очарована своей леди. Каждый раз магическое перевоплощение её возлюбленной из смелой воительницы Цисин в нежную и властную миледи вызывало у рогатой трепет и заставляло дыхание сбиваться. И заводило это не на шутку, если уж совсем начистоту.       Они каждый день видят друг друга в Нефритовом дворце, денно и нощно работая на Цисин и во благо Ли Юэ. Видят и находятся совсем близко, буквально на расстоянии вытянутой руки, но не могут ни коснуться друг друга, ни даже поговорить нормально, без рабочих формальностей. Оттого редкие моменты наедине были ценнее для них обеих. Впрочем, благодаря условностям общения в группировке, Гань Юй нашла замечательный способ подразнить и завести свою девушку. Достаточно шепнуть ей на ухо просящим голосом «леди Кэ Цин», как той напрочь сносит крышу, и Гань Юй оказывается прижата к ближайшей доступной поверхности. То к стене, то к столу с разбросанными по полу бумагами, то к диванчику для гостей… Словом, это невинное обращение поджигает фитиль взрывчатки и заставляет воздух между ними искриться.       Неизменное развлечение Гань Юй на работе — это придумывать поводы для провокаций. То заглянуть в кабинет любимой, чтобы документы ей принести, то передать несуществующее поручение, то просто чаю предложить — и всё это с самым невинным видом, но с расстёгнутым платьем и до невозможности пошлой интонацией. За такую самодеятельность рогатая непременно получает наказание вечером, но на то и был её расчёт. И сегодняшний вечер обещает одним из таких: тихим, тёмным и только для них двоих. — Позвольте мне прикоснуться к вам, — Гань Юй прикусила губу, когда ощутила лёгкое прикосновение руки в перчатке, скользящее вверх по её бедру, — позвольте мне… — Тс-с, моя девочка, тише, — Кэ Цин прижала указательный палец к мягким (и уже зацелованным до красноты) губам любимой, а затем, любуясь, провела ладонью по её щеке. — Сперва тебя ждёт наказание за плохое поведение. Это ведь ты подкинула мне бумажного журавлика с подписью «вы сегодня так горячи, миледи»? — Ох, — Гань Юй хихикнула, смущаясь от своей проделки, — да, это была я. Но ведь это же мило, разве нет? — Много болтаешь.       Кэ Цин неожиданно сменила кнут на пряник и, забравшись рукой под бело-голубое платье, оставила хлёсткий шлепок на ягодице рогатой. Звук оказался громче, чем она ожидала, но так даже лучше, да и его тут же заглушил глухой стон. Небольшую комнатушку, в которой они закрылись, освещала только лампада, подвешенная к потолку. Большое окно-иллюминатор было затворено, а дверь заперта. Мебели было немного, но она была под стать всему убранству дворца: изящной и наверняка стоила хозяйке кучу моры. Первый делом взгляд приковывал резной письменный стол из красного дерева, окружённый книжными полками до самого потолка. Рядом — изящное кресло с бархатной обивкой. И, кто бы мог подумать, софа с крепким металлическим изголовьем. И появилась она здесь неслучайно: это Гань Юй воспользовалась благами должности секретаря и велела помощнице выписать ей в кабинет что-нибудь для отдыха. Ох, знала бы Яо-Яо, какой на этой софе проходил интересный досуг…       Рогатая прогнулась в пояснице, прижимаясь ближе и ощущая тепло любимой всем телом. Её руки цеплялись за плечи Кэ Цин, ей хотелось ближе, теснее, жарче. Разгорячённых девушек уже было не оторвать друг от друга. Кэ Цин находила любимую изумительной в эти моменты: дрожащая и покорная, та была готова абсолютно на всё, лишь бы только ласки и прикосновения не заканчивались. Напряжённые бусины сосков тёрлись о ткань, вызывающе натягивая её так, что их хотелось кусать и целовать. Гань Юй выглядела такой мягкой, податливой и послушной, жаждущей и порки, и нежности в равной степени. И, само собой, миледи даст ей то, чего она так желает. Чуть позже. — Повернись, — Кэ Цин показывала удивительное владение голосом, сохраняя его металлическую жёсткость даже когда сама была заведена до предела. — А теперь прогнись… Да, вот так. Умница.       Жаль, что Гань Юй стояла, опершись на стену, и не могла видеть лица своей леди. Потому что Кэ Цин смотрела на неё так, как будто перед ней было самое прекрасное зрелище в мире. Она скользила сперва взглядом, а затем и руками снизу вверх по широко расставленным ногам и округлым, упругим ягодицам, спрятанные под подолом платья. Одежда казалась совершенно лишней. Край юбки тут ж оказался задран вверх и, к своему удивлению, Кэ Цин не обнаружила белья на своей девушке. Совершенно никакого белья. Только две изящных полоски, идущих от пояса к чулкам. Подвязки очёрчивали её круглую фигуру, а край чулков чуть сжимал мягкие бёдра, создавая приятный и в какой-то степени милый объём. — Ну что, нагулялась голышом?       Гань Юй игриво засмеялась. Заметила наконец! Целый день вокруг неё верёвкой вилась, а раскрылась только сейчас. Впрочем, эта маленькая шалость всё равно останется только между ними. Никто не мог знать, что под юбкой у главного секретаря Цисин — чулки с подвязками или бельё с бантиком. — Это ещё что такое, милая?       Кэ Цин оттянула резинку подвязок, а затем отпустила. Раздался звонкий щёлчок, и на светлой коже остался красноватый след. Не передать словами, как ей нравилась фигура её девушки! Сама Гань Юй вечно переживала на этот счёт, но, по мнению Кэ Цин, совершенно зря. Мягкие округлые формы были приятны глазу, и ни один наряд не мог скрыть их. А эти очаровательный рожки... разве есть что-то милей? А ещё приятнее Гань Юй была на ощупь: нежная, мягкая и отзывчивая на любую ласку. Сян Лин однажды сказала, что Гань Юй похожа на яблочный пирожок с корицей, и Нефритовое Равновесие была всецело согласна с этим сравнением. Для неё не было никого прекраснее любимой. — Н-не понимаю, о чём вы, — рогатая инстинктивно попыталась свести ноги, но Юй Хэн* не позволила ей. — И давно ты так ходишь? А если кто-нибудь заметил бы это? — Кэ Цин, отчитывая свою девушку, не переставала гладить ту по бёдрам и будто бы специально игнорировала самую чувствительную зону между ними. — Я не хочу, чтобы кто-то ещё посмел бросать даже взгляд в твою сторону, потому что ты — моя. Ты поняла меня? Шлепок. За ним ещё. Сладкая и резкая боль, что сменяется нежными поглаживаниями, каждый раз заставляющая вздрагивать от неожиданности и замирать в предвкушении. Было ли это наказанием? Определённо было. Но оно было в разы приятнее многих ласк. — Да, леди Кэ Цин, — одними губами прошептала Гань Юй, с упоением наслаждаясь ощущением того, как горит её кожа и как жар возбуждения бежит по телу. — Отлично. Повернись и вытяни руки.       Звякнула пряжка ремня, зашуршала одежда. Кэ Цин сняла ножны с мечами, а затем что-то достала из ящика в столе. Наконец, Гань Юй ощутила приятное трение на запястьях — кожаные ремни зафиксировали её руки. Почему-то рогатая находила особое удовольствие в том, чтобы наблюдать за процессом связывания, будь то ремни, верёвки или наручники (бессовестно позаимствованные у Миллелитов). Это дарило иррациональное чувство принадлежности и нужности. Кэ Цин вообще единственная, кто вызывал чувство безопасности и спокойствия. — На кровать, — кратко и чётко приказала леди. — Ложись на спину.       Всё было исполнено в точности, хотя забраться на софу со связанными руками не очень легко. Гань Юй, немного неловко плюхнувшись на мягкое сидение, нетерпеливо поёрзала бёдрами. Кэ Цин опустилась рядом с ней и приобняла любимую за шею, поддерживая её голову и ласково глядя в глаза. Контраст нежности и жёсткости вызывал трепет (Гань Юй слышала, что простолюдины называют это бабочками в животе) и ещё большее нетерпение. Что последует дальше? Сладкая боль? Удовольствие? Томительное ожидание? Рогатой не терпелось узнать. — Смотришь на меня, как невинная лань, — Юй Хэн улыбнулась, играя с голубыми локонами, — хотя из нас ты намного испорченней. — За это ты меня и любишь, — Гань Юй прикрыла глаза от удовольствия; ещё чуть-чуть, и начнёт мурчать, как кошка. — И иногда хочу прибить, когда ты ходишь вся такая красивая возле меня, — рука Кэ Цин легла на талию любимой и медленно стала скользить ниже, — а ничего не могу с тобой сделать. За что ты мне такая, а?       Гань Юй рассмеялась, улыбаясь и светясь, словно солнышко. Она была счастлива, наслаждалась возможностью быть собой и нисколько не стеснялась своих предпочтений. Кто бы мог подумать, что дитя такого самого добродетельного из Адептов — цилиня — найдёт спокойствие в покорности и подчинении. Цилинь — это воплощение покоя, доброты и благородства. Идя по земле, он не помнёт травы и не раздавит жука, он всегда неспешен и спокоен, его движения грациозны, а решения мудры. Впрочем, все эти качества гармонично сочетались в Гань Юй, а за милой и скромной внешностью скрывалась каменная воля. — Я люблю тебя, Кэ Цин, — вдруг сказала Гань Юй, подставляясь под ласку и не переставая довольно улыбаться.       Это прозвучало так просто, так невинно и искренне, что у Кэ Цин внутри всё сжалось от щемящего чувства нежности. В сердце её было так много любви и счастья, что оно просто не умещалось внутри. Как его выразить, как объяснить этой глупышке, что она тоже любит её больше жизни? Как убедить её, что в ней всё прекрасно, всё божественно, всё так, как надо? Юй Хэн любовно огладила талию своей девушки, а затем прикоснулась к её лбу. Нежно, почти невесомо погладила сперва чувствительные основания рожек, а затем и всю их длину. Этот простой жест вызывал непередаваемую гамму эмоций у них обеих, это был их собственный жест, их особый язык любви. У Гань Юй даже дыхание перехватило. — И я тебя, — прошептала Кэ Цин, хотя всё и так было понятно без слов.       Воздух стал для них общим, и дыхание — одно на двоих. Гань Юй, лишённая возможности касаться любимой, старалась быть ближе, изгибаясь гибким телом, и сладко стонала. Её распахнутые губы алели, щёки налились румянцем. Тело, изнывающее от желания наконец получить разрядку, реагировало на любое прикосновение. Она была податлива, словно мягкая глина, и ей можно было придать любую форму и позу. Кэ Цин и сама уже была не в силах больше растягивать удовольствие. Мокрая дорожка поцелуев началась у основания рогов, прошла вдоль шеи и ключиц, а затем остановилась на груди. Однако Гань Юй хотелось ощутить эти губы и ловкий язык ниже, там, где от желания кипела сладкая истома, там, где она была уже очень мокрой. — Милая… пожалуйста, — Гань Юй уже не просила, она умоляла, хрипя из-за частого дыхания и пересохшего горла.       Тело пронзила острая волна удовольствия. Пальцы Кэ Цин попадали чётко в нужную точку внутри. Движение за движением, она приближала любимую к пику удовольствия. Впрочем, той не нужно было много, она и так была изрядно заведена. Да и в конце концов, они делали это не впервые, а Юй Хэн всегда быстро учится и нисколько не теряет навыков. Сочетая ласки языка снаружи и ритмичные движения внутри, Нефритовое Равновесие делала всё ровно так, как нужно. На мгновение Гань Юй затихла, перестав дышать. Она напряглась, выгнулась сильнее прежнего и резко вскинула бёдрами вверх. Не меняя темпа, Кэ Цин сорвала с её губ самый громкий, последний, отчаянный стон. Наконец, девушку накрыла крышесносная волна удовольствия, отдаваясь фейерверками внизу живота и искрами — в каждой клеточке тела. Ещё несколько секунд спустя, когда волны схлынули, рогатая начала медленно расслабляться. Приятная, немного сонливая и ленивая нега сковала её тело, а отзвуки пережитого оргазма её ощущались внизу живота.       Как только руки Гань Юй оказались свободны, она окончательно пришла в себя. На запястьях остались слёды от крепкого натяжения ремней, но ей было всё равно. Настал её любимый момент, когда властная и суровая Юй Хэн становится арфой в её руках. Кэ Цин тоже может быть на редкость громкой и страстной, она умеет принимать и не менее самоотверженно отдаваться. Гань Юй, в свою очередь, не любила и не умела растягивать удовольствие. Она просто сделала то, что умела лучше всего — подчинилась любимой. Рука Кэ Цин легла на голубую макушку, чётко между рожками, и направила вниз. Дважды повторять не пришлось — и язык Священной Лани очертил восьмёрку в самом чувствительном месте. Движение за движением, Гань Юй наращивала темп, внимательно следя за реакцией своей леди. Та изо всех сил старалась сохранить бесстрастность, и ей это абсолютно не удавалось. Никто, наверное, ещё ни видел Кэ Цин смущённой и такой беспомощной, отзывчивой на прикосновения. Рогатая потянулась рукой к её небольшой груди, не переставая работать языком. — Сильнее, — Нефритовое Равновесие, как бы это ни звучало, потеряла всякое равновесие и уже совершенно не владела своим голосом: он звучал выше, жалобней (и милей, как казалось Гань Юй). — Как скажешь, милая.       Гань Юй оставила лёгкий укус на внутренней поверхности бедра любимой — ещё одна маленькая шалость, о которой никто больше не узнает. Вдруг ноги Кэ Цин непроизвольно сжались, и она едва сдержала внезапное желание податься вперёд. Это была негласная просьба, и рогатая чётко её уловила. Пальцы Гань Юй не сразу, но всё-таки нашли правильный угол и скорость, а затем она подключила и язык. Ещё несколько фрикций, и девушка почувствовала, как внутри у любимой всё сжалось, и та облегчённо ахнула. Наконец, и её настигла волна удовольствия.       Они обе обессиленно улеглись на кровать, нежась в объятиях друг друга. Разговор лился медленно, с ленцой и, если честно, болтали они о какой-то ерунде. Думать не хотелось, хотелось любить и смеяться над всякими глупостями. В груди было тепло, а в ногах ещё ощущалась приятная скованность недавнего оргазма. Гань Юй с тихим восхищением разглядывала профиль Кэ Цин, пока та рассказывала что-то о недавнем происшествии в Глазурном павильоне. Юй Хэн, увлёкшись рассказом, неосознанно стала накручивать на палец длинные волосы своей девушки. Эту привычку она заимела совсем недавно, и рогатой она казалась очаровательной. И Кэ Цин, и её новая фишка.       За годы пребывания в янтарном городе и общения с его обитателями Гань Юй так и не нашла покоя — до встречи с Нефритовым Равновесием. Все те, кого она встречала, не могли развлечь её беседой или утолить тоску по безмолвию горных вершин, по спокойному дыханию ветра и шёпоту мудрой листвы.       В её жилах течёт кровь божественного зверя, но она всё-таки человек, и ей не чуждо чувство одиночества. Гань Юй стояла у истоков Цисин и долгие сотни лет наблюдала за расцветом Ли Юэ. Первому поколению Цисин требовалась помощь и Гань Юй без сомнений взялась за дело, став их секретарём. Ей было ведомо очень многое, она стала свидетелем стольких контрактов и судеб, но никто, даже Властелин камня, не смог помочь ей найти своё место в этом мире. Быть наблюдателем, подобно миротворцу-цилиню, и следовать собственному контракту — вот таким был её удел. Так, по крайней мере, проходили столетия жизни Гань Юй, практически не отличимые друг от друга. И только пустота в груди становилась всё больше с каждым годом, пока она не встретила её.       Кэ Цин сверкнула яркой молнией и вырвала Священную Лань из мрака вечных дум, и Гань Юй до сих пор не могла поверить в своё счастье. Из всех обитателей Тейвата она встретила самую необыкновенную девушку: смелую и умную, чуткую и решительную, удивительную и очаровательную. Каждый новый день имел особый оттенок благодаря их беседам обо всём на свете, совместным исследованиям и прогулкам по самым удалённым местам Ли Юэ (о которых даже сама Гань Юй не знала, хотя почти вся окрестность гавани фонарей выросла на её глазах). Гань Юй наконец была счастлива, и, кто знает, может быть её место действительно здесь, вдали от немых вершин, среди звёзд террасы Юйцзин? Может быть, она и правда заслужила испытывать эту переполняющую теплоту и нежность к своей леди, может быть, она, наконец, дома?