каликант цветущий

Ким Тэхен по правде говоря странный. И на самом деле, Чонгук в него влюбился совершенно случайно. Но, признаться, отчего-то так отчаянно, что, в очередной раз прячась за школой и, согнувшись пополам, выкашливая бордовые лепестки каликанта, в голове мелькает лишь одна мысль: «хоть бы он не увидел». — Снова? — из-за спины слышится чей-то печальный вздох. Чонгук сплевывает на землю и, вытирая рукавом свитшота кровь с губ, поднимается с колен. — Ты же знаешь, что да, зачем задавать глупые вопросы? — хмурится Чон. Он поднимает с земли рюкзак и устало плетется в сторону корпуса. Хосок же еще раз кидает взгляд на лепестки, так невинно покоящиеся на газоне, и, натянув на плечи рюкзак, шагает следом. Хосоку Чонгук завидует. У того проблем с неразделенной любовью сроду не было, да и с образом жизни заядлого тусовщика вряд ли будут. Хосок свободный от этого, спит с девчонками, спит с парнями, комфортится об Чимина, который, к слову, в последнее время тоже выглядеть стал болезненно, и вопросов не задает, Хосоку норм и так. Чонгук бы тоже так хотел. Чтобы было просто, не напрягаясь и забывая имена тех, с кем переспал, уже после оргазма, но Чонгук — это Чонгук, ему снятся черные тэхеновы кудри, губы его вишнево-манящие, и умереть от любви к нему, такому космическому вроде и не самая худшая смерть, если уж на то пошло. — Может, все-таки скажешь родителям? — Хосок выравнивается с Чонгуком в одну линию, когда они заходят в школьный холл. Чонгук на вопрос не отвечает, лишь глаза закатывает. Шарманку про родителей Хосок заводит чаще, чем покупает презервативы, поэтому в этот раз очередной дискуссии начаться не суждено. Они шагают к лифту под недовольное бурчание старшего, и, зайдя внутрь, тот нажимает на третий. — Ой, подождите, пожалуйста, — слышится жалобная просьба, и Чонгук сразу же порывается придержать двери. Чонгук помогать любит и помогает часто, чувствует себя от этого немножко героем, а Хосок на эти доблестные порывы лишь фыркает и неизменно твердит «самому бы кто помог». Тут Чонгук не спорит даже — что да, то да. Но проблема в том, что помочь ему может либо могила (у родителей все равно денег на операцию нет, а подобные стоят столько, что легче уже завести плантацию каликантов и продавать в цветочных ларьках до конца жизни), либо тот, чья улыбка освещает и без того, казалось бы, светлый лифт, когда он проходит внутрь. — Спасибо, — улыбается квадратно — Чонгук аж слюной давится, приступ кашля вот-вот его настигнет, но он упорно задерживает дыхание, сдавленно улыбаясь в ответ. У Тэхена улыбка так-то тоже странная. Как и он весь. Волосы эти его кудряво-черные с выкрашенными в красный корнями — Хосок прыскает каждый раз, когда Чонгук лепечет что-то в стиле «какой он необычный, и волосы красивые такие». — Вам на какой? — равнодушно спрашивает старший Чон. Тэхена он не любит заочно. Просто потому, что он вообще есть и что из-за него страдает такая прелестная плюшка, как Чон Чонгук. И даже тот факт, что они вовсе не знакомы, дела не меняет. Хосок думает, что Тэхен не «необычный» и «космический», как любит его называть мелкий, а просто странный. С карандашом ярко-желтым за ухом, кучей сережек и колец, джинсовкой огромной на школьную форму. Хосок еще ни разу не видел его в компании, разве что изредка с рыжим парнишкой из параллели. И обедать он ходит не в столовую, а в парк рядом со школой, сядет на газон и жует. Ну странный, что еще скажешь. А вот Чонгуку все эти тэхеновы замашки кажутся весьма милыми, он как одинокий волчонок, думает про себя Чон, прикормить и забрать домой под одеялко. — На четвертый, спасибо, — лучезарит Тэхен, и Хосок небрежно нажимает нужную кнопку. Когда они проезжают второй, Чонгук хватается одной рукой за грудь, а другой прикрывает рот и отворачивается, пытаясь хоть как-то спасти положение и не опозориться перед Тэхеном прямо в лифте. Но тот оказывается то ли заботливее, то ли настырней, чем думал Чон, кладет ладошку на чонгуково плечо обеспокоенно, спрашивает жалобно: — Тебе плохо? Может, воды? — Себе налей, — огрызается Хосок, и как только лифт останавливается на третьем, берет Чонгука за локоть и выводит в холл. Того рвет в ближайшую мусорку. Горло дерет, когда, вместе с кровью, Чонгук откашливает целые бутоны. Хосок, спасибо, прикрывает, глядит по сторонам, нет ли никого. И к счастью никого рядом не оказывается. Только редкие добегающие до кабинетов школьники, не обращающие внимание ни на что вокруг, кроме нужного кабинета. Чонгук сплевывает кровавый бутон и опирается о мусорное ведро двумя руками. Он, конечно, знал, что любить больно, но никто не говорил ему, насколько. — Пойдем на урок, — хрипит младший и губы рукавом вытирает. — Ты себя видел вообще? — вскидывает брови Хосок, жестом указывая глянуть на забрызганную кровью грудь, — какой урок? Вызывай такси и шуруй домой. Хосок приглаживает чужую челку, большим пальцем стирает с уголка губ остатки крови и снова тяжело вздыхает. У Чонгука вся эта тэхеномия началась несколько месяцев назад. За месяц Хосок не успел разве что гипноз, но не помогает ничего: ни специально организованные Хосоком свидания, ни вечеринки, на которые тот затаскивал младшего чуть ли не силой, чтобы отвлекся и присмотрел кого, ни запись к врачу, к которому Чонгук по итогу все равно не явился. Ничего. Хосок старается, но что толку, если Чонгук стараться и не пытается. — А может.. — начинает, но перебивают сразу же. — Скажешь родителям — сбегу, — козырь у Чонгука всегда наготове. Хосок, хоть и не признается, дружбой с Чонгуком дорожит больше своей баленсиаговской куртки, за которую, иногда кажется, что и убить бы не побрезговал. Хосок по натуре общительный, экстравертный, такого таскать с собой по улицам, чтобы девчонок клеил, или в кафешки, чтобы не только заказ сделал, а и скидку выбил. Хосок такой, Хосок могёт. Но вот копнуть поглубже, и там маленький зашуганный мальчик, боящийся подпускать к себе слишком близко и зависящий от чужого мнения больше, чем ему хотелось бы. — Я не об этом, — вообще, об этом, но вместе с общительностью, Хосок еще и находчивый, поэтому выдает как ни в чем не бывало спустя секунду, — а че ты не признаешься этому чудиле? Чонгук даже задумывается на секунду. Не сказать, что эта мысль озарила его только после слов друга, скорее еще раз окунула в размышления. Чонгук думал признаться, но как вообще можно признаться старшекласснику, который и имени твоего не знает. Риск опозориться слишком велик, а для Чонгука в силу то ли возраста, то ли глупости, умереть от эмфиземы легких не так страшно, как от стыда. — Да мы не знакомы даже, — отвечает Чон, — да и как я.. — Чувак, — Хосок неожиданно впивается пальцами в чонгуковы плечи и встряхивает. Только Тэхен может спасти Чонгука, как не прискорбно признавать, но рационально Хосок осознает это, поэтому говорит, — ты ахренительный. Ты талантливый, умный, добрый, — улыбается, — и кеды у тебя стилёвые. Кстати, надо не забыть одолжить на потаскать, — Чонгук глаза закатывает, усмехаясь, — просто скажи ему или на свиданку позови на крайняк. Чонгук смотрит Хосоку прямо в глаза, в них что-то совершенно незнакомое, Чонгук раньше не видел друга чем-либо обеспокоенным настолько. — Пожалуйста, спаси свою очаровательную тушку, я ж без тебя не вывезу, — добавляет Чон вполголоса с усмешкой на дрожащих губах. Чонгуку в этот момент за Хосока страшно больше, чем за себя. Он утвердительно кивает, обнимает неожиданно крепко и обещает поехать домой отдыхать. Хосок натягивает улыбку на лицо и жестом показывает, что следит. Чонгук на это усмехается и шагает к лифту. В холле ожидаемо никого. Чонгук уже порывается вызвать такси, но, на пару секунд залипнув в экран, он блочит и прячет телефон в карман. Заходит в уборную на первом этаже и двигается к зеркалу. — Мда, — изрекает, всматриваясь в свое отражение, — жалкое зрелище. Чонгук и так выглядит не очень из-за приступов, а эти кровавые пятна на светло-сером свитшоте шарма уж отнюдь не добавляют. Чон зачесывает волосы назад и умывается. Когда он поднимает глаза и видит моющего руки Тэхена, то мысленно кричит: «Моя жизнь не гребаный телесериал, перестань» и также мысленно смотрит вверх на Всевышнего. — Прости, я тебя напугал? — глаза Тэхена округляются еще сильнее, чем чонгуковы, и тот спешит смягчить взгляд. — Нет-нет, просто неожиданно встретить тебя, ну, здесь, — сглатывает Чон. — Это же школьный туалет, — хихикает Тэхен. У Чонгука мурашки толпой, так приятно слышать мягкий тэхенов баритон. Он даже улыбается слегка, но ровно до той секунды, пока не поворачивается к раковине и, пытаясь прикрыться руками, блюет бордовыми бутонами вперемешку с кровью. Боже ж мой, как же стыдно, думает про себя Чонгук, кидая кроткий взгляд в зеркало и обнаруживая ниточку кровавой слюны, свисающую с губ. Но Тэхен не теряется, он стягивает с Чонгука рюкзак и придерживает его за плечи (будто это может помочь, сказал бы Хосок, будь он здесь). — Вот, попей, — Тэхен протягивает бутылочку с водой, на которой изображено с десяток Спанч-Бобов. Выглядит странновато и слегка по-детски, но ладно, чего там, Тэхену простительно. Чонгук сплевывает кровь и, благодарно улыбнувшись уголком губ, делает пару глотков. — Прости, что ты это видел. Чонгуковы щеки пунцовеют в момент. Настолько стыдно ему не было даже тогда, когда он случайно зашел в женскую душевую на физкультуре. — Каликанты, — шепотом произносит Тэхен. Чонгук робко поднимает на него взгляд. — У меня вся комната ими обставлена, мама на каждый день рождения дарит, — улыбается смущенно, а потом устремляет на Чонгука полный стеснения взгляд, — прости, не знаю зачем я тебе это рассказываю. — Да ладно, тебя все равно все считают странным, а я блюю цветами, так что.. — усмехается Чонгук. Тэхен снова смеется, и смех этот бархатный электрическим разрядом по коже. — У тебя Ханахаки? — спрашивает Ким негромко. — Типа того, — теряется Чонгук. Что дальше говорить — вопрос, не находящий в чоновой голове ответа, а Тэхен выглядит настолько смущенным, что, кажется, и дышит через раз. Осознание того, что Чонгук уже с минуту рассматривает Тэхена, приходит к нему уже после того, как Ким, пряча покрасневшие ушки, предлагает поболтать в другом месте. — Конечно, если тебе здесь нравится, то можем и здесь остаться, — добавляет, на что уже Чонгук разражается смехом. Чуть нервным, но ему тоже простительно. — Пожалуй, в этот раз предпочту кофейню. Они идут в небольшую кафешку напротив школы, Тэхен рассказывает о детстве, любимых книжках и своем хомячке по кличке «Пухляш». У него, сдается Чонгуку, никогда не заканчиваются темы для разговоров, и Чонгуку нравится это очень. Он только один вопрос вставить успевает: «почему каликанты?». Тэхен признается, что по цветочному гороскопу, он —каликант. Признается, что с самого рождения мама покупала ему эти цветы, потому что верит, что они его оберегают, а вот в том, что он отпросился с урока всего на пару минут, Тэхен не признается, как и в том, что смех Чонгука хочется слушать и слушать, не признается, что немножечко утонул в карих чонгуковых глазах. И когда проводит его домой, не признается, что Чонгука немножечко хочется поцеловать. Они начинают общаться много и близко практически сразу. Тэхен о безнадежно-невзаимной любви Чонгука не спрашивает и по кому его так мажет — тоже, а Чонгук все чаще бывает у Тэхена дома и все реже ест, потому что горло болит адски. Хосок по поводу этой их дружбы так называемой почти что счастлив, если бы не одно но: Чонгука теперь рвет не лепестками и даже не бутонами, целыми соцветиями. На руках, ногах, животе — царапины. Чонгук знает откуда, понимает почему, но прячет отчаянно. Уже даже от Хосока. — Тэ, — хрипит он как-то раз, когда, после просмотра третьего фильма подряд, глаза начинают печь ужасно и закрываются сами собой. Тэхен сидит за столом перед экраном ноутбука — Чонгук слышит лишь клацанье мышкой — и угукает вопросительно. — А ты целовался когда-то? Тэхен теряется. Не столько от неожиданности вопроса, сколько от того, что нет. Чонгук лежит на его кровати с все еще закрытыми глазами, и Тэхен, отвернувшись от экрана, на минуточку залипает. Но тут же поворачивается обратно, в который раз напоминая себе, что у Чонгука уже есть любовь и когда она станет взаимной, в его жизни для Тэхена места не будет. — Знаю, что нет, можешь не отвечать, — прыскает Чон. Тэхен хмурится и, за пару шагов преодолев расстояние от стола до кровати, прыгает прямо на друга. Тот ойкает от внезапного порыва Тэхена и, приподнявшись на локте, заглядывает в черные глаза напротив. Чонгук заправляет выбившуюся кудряшку Тэхену за ухо и ловит его несмелый взгляд. — С чего ты взял, что я не целовался? — недовольно спрашивает Ким, все еще не теряющий надежду перевести разговор в дружеское русло (будто это так легко сделать, когда ты сидишь верхом на чужих бедрах). — Ты же странный, забыл? — усмехается Чонгук, на что Тэхен, показательно злясь, впечатывает того в подушку, нависая сверху. — А может, это ты странный, раз водишься с таким, как я? — язвительно подмечает Ким. — Может, — шепчет Чон в ответ. Их губы соприкасаются слишком спонтанно для того, чтобы хотя бы один мог осознать происходящее. И как рука Тэхена сплетается с чонгуковой, тоже не понятно. Но она оказывается именно там, где, Чонгук мог бы поклясться, она должна была быть всегда. — Прости меня, Гуки, — шепчет Тэхен, зарываясь в изгиб чужого плеча. Чонгук берет его лицо в ладони и обеспокоенно заглядывает в блестящие глаза. — Эй, ты за что извиняешься? — старается улыбнуться, но получается слишком нервно, коряво. — Ты же уже любишь кого-то, а я.. — Да ладно, — Чонгук не может поверить. Неужели Тэхен так и не догадался? Неужели не понял? — Тэ, — шепчет, — оглянись вокруг, — Тэхен действительно оглядывается на свою ничем не примечательную комнатку, из особенностей — разве что шестнадцать каликантов, расставленных всюду, где только возможно и Пухляш, довольно наяривающий корм в клетке. — У тебя эти каликанты разве что под кроватью не цветут, и то не факт, — улыбается Чонгук, — ты сам как тот каликант, Тэ, цветешь внутри меня. В буквальном смысле, — он смеется и целует вишневые тэхеновы губы с упоением, будто снова научился свободно дышать. Тэхен спустя секунду отстраняется, в его глазах неприкрытый шок, абсолютное непонимание. — Подожди, — хмурится, — это означает, что когда я встретил тебя тогда в туалете, ты уже.. Чонгук отвечает весьма красноречиво. Он прижимает к себе Тэхена, такого странного, космического и невероятного, с кучей колец на длинных бронзовых пальцах и выкрашенными в красный корнями вьющихся волос, и целует, дышит им, наслаждается. После того, как спустя пару дней они торжественно объявляют Хосоку о том, что встречаются, Чонгук идет в ближайший цветочный, покупает самый большой каликант, который только может унести, и радостно тащит его домой. Тэхену понравится, думает. Каликант большой, бордовый и необыкновенный. Такой же, как Ким Тэхен, на всех парах спешащий к Чонгуку домой после уроков. — Смотри, смотри, — пищит, едва Чон успевает открыть двери, — в цветочном возле дома увидел. И сразу про тебя подумал. Будет красиво смотреться на подоконнике в твоей спальне. Тэхен сжимает в руках огромный горшок с насыщенно-красным каликантом и искренне не понимает, почему Чонгук разражается смехом. А Чонгук просто странный. И влюбленный (до одури, если честно). А влюбленные ж все странные, так что..