Грустный клоун

Зеркало невозможно обмануть, пусть и смотришь ты пристально, в руках маску почти ненавистную сжимая. Бесконечная злость кипит будто бы в сердце разбитом, осколки которого впиваются в участки всего тела, принося боль нескончаемую и нестерпимую. Могут ли охотники чувствовать что-то, если движет ими лишь одно жестокое желание? Глупый, глупый клоун! Любовь смешна твоя, как шутка неудавшаяся, которую травишь ты на протяжении времени долгого, а в зале уже и нет никого. Голос эхом от стен красочных отскакивает, прыгает, как зайчик ловкий, но утихает стремительно в углу шатра молчаливого. Где же аплодисменты многочисленные, где же возгласы людей счастливых? Это же цирк! В цирке не бывает несчастных людей. Грустный клоун смешит их нелепостью и глупостью своей, а они хохочут насмешливо, несчастное лицо его лицезрея. Вот-вот и заплачет будто бы бедный герой продуманной драмы своей! А из угла небольшого девушка красивая наблюдает, улыбку свою настоящую рукой прикрывая. Воспоминания о цирке любимые отчасти, но осталось ли от них ещё что-то кроме пепла многочисленного? Любовь — самое искреннее и тёплое чувство в жизни этой, но Джокер печально сгорел изнутри, сердце его некогда ласковое превратилось в лёд трещащий. Может оно и вовсе погибло, а может грустный клоун забыл его среди обломков шатра опалённого? Он оглаживает шрамы на лице уродливом, смотрит в отражение своё, желая зеркало разбить ударом резким. Ну же, клоун, выполняй свою работу, тебе положено веселить! И он смеётся громко, надрывая голос свой — шутка наконец-то стала поистине уморительной. И маска с улыбкой пугающей закрывает жуткую картину страшного преступления.

***

Бегите, бегите глупые выжившие, пока ноги ваши кукольные позволяют вам сделать это! Джокеру не составляет особого труда поймать каждого из них, со смехом режущим и противным сажая поочередно на ракетные стулья. Забавы ради он делает это, а может цели какие-то преследует? Клоуну безразлично теперь — всё осталось позади, все насмешки исчезли одним движением спички о твердый картон, а любовь погасла, как погибший одинокий огонёк среди пустого холодного места. И сожалений нет теперь никаких! Но музыку слышит до боли знакомую и оборачивается резко почти. Эта тонкая фигура... Всё такая же прекрасная, а глаза глубокие тесно приковывают к себе, заставляя смотреть в них и не отвлекаться на что-то другое. Но почему тушь стекает по щекам бледным? Ты плакала, о драгоценная Н а т а л и? — Слёзы никогда не шли тебе, — маска глупая в руках его оказывается, обнажая лицо истинное. — И даже сейчас тебе хочется убежать? Маргарете и слово вымолвить тяжело — боль сковывает тело. Вина душит её ледяными руками, но о содеянном и сожалеть поздно. Они теперь одни на поле большом — остальные выбыли из игры, оставив девушке генератор последний. Словно площадка для танцев, где не станет она кружить партнёра в вальсе чувственном. — Но я не убегаю, — Зелле шаг вперёд делает, подходя ближе к некогда старому другу и в глаза его измученные заглядывая. Красивый юноша прежде, но очень несчастный герой своей судьбы жестокой сейчас. И Джокер молчит. Маргарета оглаживает шрамы его нежно совсем, но не получится у неё теперь закрыть ноющую дыру в груди широкой — некоторые вещи порой и починить невозможно вовсе. — Тебе придется уйти, пока я даю тебе шанс, Маргарета Зелле, — охотник глаза в расслаблении прикрывает. — Но если ты этого не сделаешь, я разберусь и с тобой. Таковы правила игры. Танцовщица смотрит с жалостью пронзительной, губу розоватую закусывая. Она отталкивается от земли и убегает. Убегает, как когда-то из дома родного; убегает, как из цирка, где были все её наивные мечты. И теперь убегает от друга старого, чью любовь смешала с гадкой пылью. Ветер лёгкий алые волосы шевелит, где-то вдали кричат вороны бестолковые, но Маргарета поспешно покидает игру, прыгая в открытый люк. Последняя музыкальная шкатулка прекращает нежно петь. О милый Джокер, даже за маской улыбающегося клоуна ты всё ещё поистине несчастен.