***
Когда Герман вернулся в отель, Лауритц уже спал в кровати, даже не удосужившись смыть с себя макияж. Он приоткрыл глаза только на одну секунду, слыша звук закрывающейся двери. Увидел своего мальчика и похлопал ладонью с местом рядом с собой. Герман не смог отказаться и с улыбкой завалился рядом, чтобы прижать любимого к себе покрепче. Только вот… Уснуть ему так и не удалось, всю ночь в голове пьяным пчелиным роем, из крайности в крайность метались мысли. А действительно ли Лауритц не такой? Действительно ли Лауритц не щёлкнет пальцами? Уж лучше бы Герман ушёл праздновать успех на концерте, тогда бы провёл полночи не за самокопанием и бесконечными вопросами, а среди жара и страсти… Как обычно… Как всегда происходит между танцором и певцом, что на сцене, что вне её границ. Следующий день был полон спокойствия, это был отдых, который Лауритц решил разделить вместе с Германом. Они сидели друг напротив друга, между ними был один лишь стеклянный столик, на котором лежал блокнот, исписанный вдоль и поперёк. На этих листах Сайер выписывал свои мечты, желания, рифмы, которые после заплетались во фразы и предложения, в итоге создавая песни. Герману нравилось смотреть на то, как мужчина записывал всё это — он выглядел таким задумчивым, радостным, грустным и злым одновременно. Столько эмоций взрывалось в его глазах… никогда Томмераас не мог заставить себя отвлечься от этого вида. — Ты сегодня слишком тихий, — подметил певец, встряхивая пепел с сигареты в пальцах. — Не хочу тебя… отвлекать… — ответный шёпот заставил взглянуть на его обладателя исподлобья. — Неужели? — Лауритц облокотился на спинку своего кресла. Один лишь шёлковый халат, помимо нижнего белья, бардового цвета стекал волнами по его телу. — Герман, я слишком хорошо тебя знаю, и понимаю, когда ты волнуешься. — Понимаешь? — в голосе проскользнула тревога, Герман сжал пальцами подлокотники кресла. Взгляд полный уверенности был устремлён на него, смотрел прямо в душу. Осознание того, что скрыть свои волнения просто напросто не получится настигло его слишком быстро. — Это просто бред, не бери в голову, — уголки губ Германа дёрнулись в короткой улыбке. — Бред? — Сайер поднял брови и наклонился чуть вперёд. — Бред или не бред, но тебя это тревожит, мальчик мой, ты должен рассказать мне. — Я вчера… Встречался с другом и он… Хватило одного лишь вздоха, чтобы потом изложить их барный разговор, упоминая каждое слово, реакцию и особенно то, что он чувствовал в этот короткий, но не менее волнующий момент. Когда он на сцене — он чувствовал эйфорию, там же был простой ураган чувств, который буквально сметал всё радостное и хорошее. — У меня только один вывод, — после нескольких секунд молчания Лауритц поджал губы. — Ты идиот. Щёки Германа моментально вспыхнули красным цветом, то ли от стыда, то ли от злости, то ли от смущения. Ничего не мешало ощущать всё и сразу. Сайер поднялся на ноги и подошёл к креслу напротив, усаживаясь на его подлокотник и перебирая пальцами тёмные пряди чужих волос. — Эти песни, которые я пишу, — он кивнул на свои заметки, — как думаешь, кто меня вдохновляет? — Ну… — Герман ощутил себя котом, примлел от таких трепетных, ласковых касаний, что даже закрыл глаза. — Ты моё вдохновение, Герман. Ни одна «пассия» не сможет вдохновить меня, никак не проявит те мысли и желания, которые пробуждаешь ты, — его слова звучали с каждой секундой всё тише, а губы приближались к лицу. — Ты моё сладкое наваждение. Моя музыка, мои тексты, моя жизнь. Их губы прижались в коротком, едва ощутимом поцелуе, за повторением которым Герман потянулся подобно котёнку. — Моё наваждение… Моё вдохновение… Ты моё всё, и я тебя люблю, Герман, люблю как самое лучшее своё творение. Томмераас улыбнулся. Ему определённо нравился этот ответ. Он коснулся пальцами щеки своего мужчины и медленно, тягуче поцеловал уже сам. К чёрту, что там делают остальные звёзды. Лауритц никогда не щёлкнет пальцами.Разговор
3 июня 2021 г. в 02:54
После очередного концерта, во время которого бешеная энергетика и била вокруг головы, и текла внутри по венам, наполняя собой сосуды, заставляя их расширяться, Герману пришлось ещё долго стоять в коридоре, который ещё и был выходом на сцену, чтобы перевести дыхание. Он ощущал быстрое сердцебиение, и этот ритм оглушал изнутри. Давление как всегда подскочило, хотя это выступление было не первым, но всякий раз тело дрожало, а весь дух выворачивало изнутри.
Несмотря на то, что одежды на танцоре было минимально, что его тело было, по сути, полностью открыто, духота давала о себе знать, и она усиливалась, стоило в мыслях вернуться к музыке, танцам, крикам и аплодисментам. А всё потому, что в своре этих явлений популярности был один лишь центр. И Герману приходилось смотреть за этим центром в течение всего перформанса. Разглядывать тело, полное энергии, силы и мощи; вслушиваться в голос пылкий и страстный.
Именно этот голос срывался обычно в спальне на хриплые стоны, от которых кровь в жилах стыла, и в глазах загорались новые огни возбуждения.
Чертовски сложно сдерживать себя на сцене, когда нет возможности коснуться «своего».
Посмотрев на часы, Герман зарылся пальцами в волосы, встрепал их и разрушил укладку, которую так тщательно выстраивал парикмахер с помощью геля. Через пятнадцать минут ему нужно было быть в баре, на запланированной встрече с другом, поэтому Герман поспешил удалиться прочь, пока группа не решила отпраздновать успешное выступление.
В чёрной кожаной куртке парень заскочил в соседний бар, тут же увидев за барной стойкой друга и приземлившись рядом. Они не виделись несколько месяцев из-за постоянных репетиций и встреч, и это было чудом, что им наконец удалось пересечься в этом местечке.
— Сегодня пьём за мой счёт! — дружок щёлкнул пальцами и движением руки подозвал к себе бармена.
— С чего вдруг такая щедрость? — Томмераас рассмеялся, хотя против и не был.
— Ну, как же! Меня повысили на работе, считай, я уже чёртов миллионер!
Стаканы с алкоголем с тихим стуком приземлялись на поверхность стойки один за другим. Принимать алкоголь после такого взрыва адреналина в крови было не очень верным решением — обычно состояние после этого совершенно безумное, неразумное, из ряда вон выходящее. И речь часто не о каких-либо физических действиях, а о том, что происходит в голове. Слишком много мыслей может накатить в один момент, заставить захлебнуться в этой волне.
— Ну, и что, ты до сих пор со своим солистиком? — опьяневший друг подпёр свою голову кулаком и уставился на не менее пьяного собеседника.
— У него есть имя, — Герман отмахнулся, фыркнул. — Лауритц, если ты забыл.
— Ну-ну, и насколько ваши отношения ещё протянутся?
— В каком смысле? — вскидывая вопросительно брови, парень причмокнул губами. Алкоголь разливался тёплой него по всему телу.
— Ты же знаешь, что такие романы долго не живут?
Внутри затянуло непонятным комком от подобного вопроса. Но эти слова были так сказаны, словно никакого вопроса и не было. Словно это было самым обычным утверждением. Нет, Герман никогда не сомневался в чувствах и эмоциях: ни в своих, ни в Лауритца. Он доверял ему, он любил его, и это всё было взаимным.
— Ты говоришь бред, — Томмераас фыркнул, обхватывая пальцами очередной шот и опрокидывая его в себя. — У нас с Лауритцем всё серьёзно.
— Да-да, как думаешь, скольким он это говорил? Герман, Герман, ты такой взрослый, но такой наивный! Эти звёзды просто обожают менять своих пассий. Самое главное, им это удаётся слишком легко, стоит только щёлкнуть пальцами… — сопроводил свои слова щелчком пальцев, — и ты — на улице, а на твоё место взойдёт новенький… или новенькая.
Герман сжал челюсть, опуская потускневший взгляд и рассматривая… ничего. Он пытался заглянуть внутрь самого себя, чтобы понять — верит он словам своего давнего друга или же нет. Ему не хотелось, совсем не хотелось верить во всё это и осознавать. Ведь всё так хорошо, да? Они сходят с ума друг с другом в постели, смеются с шуток, танцуют и поют в караоке.
— Это всё чепуха, — буркнул под нос Томмераас, на мгновение поднимая глаза. — Лауритц вовсе не такой.
Друг пожал плечами, неопределённо хмыкая и заказывая ещё виски. Он-то уверен в своих убеждениях, и уже готовил желетку «лучший друг», когда товарищ забежит к нему в гости прореветься над расставанием.