Роман в переписках (и не только в них)

— Это будет не свидание… не то что бы свидание, — Тим мнется и вопреки обычному не может нормально сформулировать самую простую мысль. — В общем… Со смешком Барт упирается ладонью ему в лоб. — Притормози-ка, бро. То есть, ты хочешь устроить свидание с Кэсси, а вместо этого зовёшь меня? Не осуждаю, но ты не в моем вкусе, и… — Мне нужен предлог чтоб побыть с ней наедине. И я сказал ей что хочу познакомить тебя с одной очень классной девушкой, и чтоб это не выглядело странно, можно устроить свидание на четверых. — Чувааак, — тяжело вздыхает Барт. — Это выглядит максимально странно. Может стоит просто с ней поговорить? — Кэсси пыталась поговорить со мной… ну тогда. А я… — немного сутулясь, Тим морщится, его лицо становится тусклым. — Теперь она не говорит со мной ни о чем кроме миссий. Почти ни о чем. Впрочем, с тех пор как затея с торжественным фальшивым выходом из Лиги Бэтмена, его сайдкиков и сочувствующих, почти разрушила их с Чудо-девочкой отношения, да и вообще для многих оставила чертовски неприятный след на душе, он частенько бывал хмурым и все глубже закапывался в работу. Недолгий роман со Спойлер тоже не слишком-то его взбодрил. В конце концов, Кэсси тоже еще грустит — когда думает что никто не видит. Может и правда не поздно… — Мне так надо поговорить с Кэсси наедине, — продолжает Тим. — А Касс … она действительно крутая, ты даже представить себе не можешь насколько. Просто погуляете вместе немного… — Касс? — наклоняет Барт голову чуть набок. — Кассандра, моя сводная сестра, — поясняет Тим с готовностью. — Я хотел попросить Стеф, но она сказала что для меня занята ближайшую жизнь. Вытащив из кармана питательный батончик, Барт обреченно шелестит оберткой. Для гения Тим Дрейк бывает потрясающе туп, когда дело доходит до отношений. Устроить свидание чтоб помириться с бывшей и позвать за компанию бывшую-номер два?! На мгновение Барт представляет себе выражение лица Кэсси, когда она бы узрела это, и, подавившись, громко закашливается. — Ты не расплатишься. С силой Тим хлопает его куда-то между лопаток. — Кто знает, а вдруг вы с Касс и правда поладите. Она потрясающая, — добавляет он уже серьезно. — И ей бы точно не помешал ещё один друг Ничто в Кассандре не намекает на это, когда следующим днем двери городского парка распахнулись перед ними. Ее лицо непроницаемое и серьезное, как маска азиатских театров. Красивое такое лицо с темными дугами бровей, с черными раскосыми глазами и небольшим, ярким ртом. И волосы у нее черные и блестящие. Красивая. На расстеленном коврике для пикников она сидит так ровно и неподвижно, несуетливо, что Барту представляется настоящая пантера из джунглей, большая хищная кошка с черной шерстью и загадочно полуприкрытыми глаза; лежит себе на какой нибудь ветке неподвижно и словно бы дремлет, а потом — цап! И от бедного олешки только косточки и остались. — Сандвич, — вдруг протягивает Кассандра ему хлеб с сыром и зеленью, глядит серьезно, почти строго даже, и под ее взглядом Барт ощущает себя немного олешкой. — Спасибо, — бормочет он и впивается в хлеб так, словно в жизни не ел ничего вкуснее. Впрочем, есть и правда охота. Когда темы для светской беседы иссякают, Тим подмигивает Кэсси, намекая что пора бы пройтись и оставить их с Касс наедине, и та понятливо кивает. Далеко они не ушли — до ближайшей увитой плющом и дикими розами беседки, и глядя как болтает что-то Тим, непривычно яростно жесткулируя, и как Кэсси что-то выкрикивает в ответ и они, вцепившись в друг друга, они высказывают все накопившееся, Барту хочется думать, что теперь все у них пойдет на лад. Ноги затекли, сидеть надоело. Корзинка для пикника пуста. Кассандра молчит. — Может пройдемся? — с надеждой предлагает Барт. — Где-то здесь вроде сад камней… — запоздало он думает что это могло ее задеть, волнуется и поспешно тараторит в попытке исправить впечатление. — Нет-нет, это я не потому, что ты азиатка, там просто красиво, и рядом пруд с золотыми рыбками, и корзина для пикника уже пустая… Получается еще хуже В упор глянув на него, Касс молча кивает и оказывается на ногах прежде чем он успевает по-джентльменски предложить ей руку чтоб подняться. Парк и впрямь неплох. Барт вертит головой, отвлекаясь то на поющих птиц, то на яркую, цветастую клумбу, то на тележку с мороженым. Кассандра идет рядом, но то и дело срывается на быстрый шаг, уходя вперед  — кажется, ей привычнее гулять в одиночестве. Осмотрев в молчании сад камней, они устраиваются на нагретых солнцем декоративных валунах у пруда — серо-голубые куски гранита, кажется, были привезены из нового месторождения в Вермонте; заметка об открытии попалась на глаза, когда он скроллил новости. Но это наверно не лучшая тема для разговора с девушкой. Сложив на коленях руки, Касс разглядывает как снуют маленькие золотистые рыбки в пруду. Солнечные зайчики от поверхности воды мягко касаются ее скуластого, смуглого лица, и тогда она смешно жмурится, становясь уже не такой пугающей, а почти даже милой. Молчание явно привычно ей, но Барт чувствует себя угнетенным. — Как думаешь, не пора возвращаться? — ерзает он. Касс молча дергает плечом. — Ну если смотреть на это как на закономерность, все у них наладится. — в отчаянии начинает болтать Барт, просто чтоб не забыть звук собственного голоса. — Ну вот смотри: сначала Дик встречался с Затанной, потом с Барбарой… а потом снова вернулся к Затанне и теперь они вполне счастливы. Теперь Тим хочет вернуть Кэсси, и если возвращаться к бывшим это такая бэт-закономерность… — Нас это не касается, — сухо отрезает Касс. Встает, расправляет невидимые складки на удобной спортивной юбке, резким жестом смахивает приставшую травинку с подола. Это первый раз, когда она произнесла столько слов подряд, но судя по интонации сказанное Бартом ей не понравилось. Ладно, по правде ему самому тоже не очень зашло. Спойлер ее подруга, а Тим — друг. Должно быть, ей не слишком комфортно сейчас между двух огней. Он уныло потирает лоб. Где-то рядом снова едет мороженщик, звеня веселенькой мелодией. — Хочешь мороженое? — с надеждой вдруг спрашивает Барт. Касс, помедлив, кивает, он уже почти стартовал следом за фургоном, но вдруг притормозит, отчего пятки кед вплавляется в сочную зелень травы. — А какое ты любишь? Какое то время она снова молчит, как будто решая стоит ли выдавать лишнюю информацию. — Я вот, например, люблю клубничное. И еще мятное с шоколадной крошкой, и чтоб с топпингом и с орехами, обязательно с орехами. Тройное как минимум — Барт улыбается ей широко и дружелюбно, даже руки слегка разводит в стороны, демонстрируя полную открытость. — Вот такое. Уголки губ Кассандры едва заметно вздрагивают в ответной улыбке. Ее любимое мороженное было шоколадным. Когда они возвращаются к беседке, солнце почти село, Тим и Кэсси уже вовсю целуются, и спустя минут десять многозначительных покашливаний Барта оторвавшись от нее, Тим сияет как начищенный доллар. Он выглядит абсолютно счастливым в кои то веки, и Касс увидев это вдруг улыбается, все ее скуластое, резкое лицо делается удивительно мягким. Сердце у Барта вдруг почему-то ёкает. Снова. Ее улыбка невероятно красива. А ещё она любит танцевать, театр, боевые искусства и пушистых кроликов, и Альфреда Пенниуорта, и всю остальную свою странную семью, рассветы над крышами, пироги с яблоками и воздушной меренгой, и… — Погоди, — перебивает его Тим, когда позже Барт воодушевленно вываливает на него все это. — Откуда ты столько всего узнал? — Мы говорили. — Знаю, но обычно Касс больше слушает чем говорит, — слегка удивленно хмыкает Тим. На его щеке след бледно-розового блеска Кэсси, он то ли не замечает его то ли просто не спешит стирать. Парк вот-вот закрывается. Обе Кассандры уже оставили их, отказавшись от провожаний, но судя по тому, какой рассеянное и радостное у Тима лицо, мыслями он явно не здесь. — Мы говорили о ней. О Касс, — рассмеялся Барт, прежде чем, наконец, стартануть домой, в Кейстоун. Приближалось время ужина, а сегодня они с Джеем собирались поужинать вместе как бывало при бабуле Джоан. — Как то так. Окрыленность все еще не прошла, хочется говорить, делать, бежать одновременно во все стороны разом, и так он и поступает. Не в разные стороны, конечно, а в одну. Но на полдороге до Кейстоуна вдруг тормозит, возвращается и перехватывает Тима прежде чем тот дошел до ворот парка, которые вот должны закрыться. — Ты был прав, — выпаливает Барт, цепко схватив его за локоть. — Она замечательная. Тим кивает и глядя на него вдруг почему-то смеется. Позже Барт множество раз прокручивает в голове этот вечер — то, как он увлеченно и долго рассказывал новой знакомой о том и сем, потом, одернув себя, обязательно спрашивал что она думает об этом, и чем больше она роняла слов, тем было радостнее слушать ее голос. Может даже радостнее чем болтать самому. Может поэтому, когда она звонит однажды вечером, он так рад услышать ее резкий голос и отрывистую, скупую манеру речи. — Я хочу… писать тебе иногда, — говорит она без предисловий. — Если можно. Сжав в взмокшей почему-то руке телефон, Барт поспешно кивает, как будто бы она могла видеть: — Нужно. Очень нужно, Касс. В ответ слышит лишь короткое, неопределенное «Хорошо», а потом гудки. Перед этим, кажется, на той стороне истошно завывают полицейские сирены, громкие хлопки подозрительно напоминают выстрелы. Готэм… Как всегда. Его новая знакомая была загадочной, опасной и странной — впрочем, как и все бэт-семейство без исключений. Но следующим же утром, едва проснувшись, он за пару секунд катает ей здоровенное полотнище слов. Подумав, через силу заставляет себя убрать половину текста и две трети смайликов, и, кажется, это все еще слишком много. Лаконичность никогда не была его коньком. Это выходной, и вскоре маленький, притихший после смерти хозяйки дом Гарриков вновь оживает громкими голосами: бабуля Айрис — иногда Барт все еще дразнил ее так, нарываясь на трепку — и ее подросшие близняшки-торнадо. И да-да, этот шумный мальчишка с царапиной на носу, который яростно спорит с сестрой из-за того, кого Барт будет качать на качелях первым, и весь перемазался шоколадом — это Дон Аллен, его отец, вот такой парадокс. Временной. Надо будет рассказать Касс и об этом тоже, смешно же. Все утро Барт то и дело бросает взгляд на телефон — она прочитала, и теперь ожидание ответа свербит просто невыносимо. Он болтает с Айрис и дедушкой Джеем, играет с близнецами, после них заводит генеральную уборку на весь дом — хоть чем-нибудь скоротать время. Закончив мыть задние стенки кухонных шкафов и дверные руки, он нетерпеливо вытаскивает телефон из кармана и вздыхает. Только десять минут прошло. Чертова суперскорость… Мелькает предательская мыслишка просто смотаться в Готэм… Но не хочется быть навязчивым, и это останавливает Барта на полпути. Где-то уже в районе Огайо. Барт даже ловит момент, когда курсор в диалоге, наконец, оживает. Пока Касс пишет, он успевает посидеть, постоять, полежать, едва не попрыгать от нетерпения и любопытства… Зачем-то представляет как она думает, пишет, что-то стирает, наверное — интересно, что? Может быть, поджимает губы, как делала это там, в парке, когда подолгу размышляла над очередным ответом… Времени у нее уходит как будто на целую энциклопедию — но в итоге это всего-навсего три или четыре коротких предложения. И сначала Барт чувствует себя ужасно разочарованным, но прочитав их три раза и разобрав едва ли не по буквам в поисках тайного смысла, он понимает что Кассандра действительно прочитала всю его необъятную простыню. И написала то, что думает об этом, пусть очень скупо и коротко. Губы почему-то сами собой растягиваются в широкой улыбке, так и не сползшей до самого вечера — даже рассеяный и ушедший куда-то глубоко в себя после смерти жены дедушка Джей заметил и отпустил веселую, совсем не обидную шуточку как раньше. Это тоже было хорошо. Так как-то все и пошло — Барт писал ей здоровенные, сбивчивые простыни, получая в ответ запоздалые, долгие крохи слов. Но даже из этих крох у него выходило понять о Кассандре больше, чем из иных пространных автобиографий. Пару раз они даже сталкивались на новой базе Юной Лиге — ее мрачный черный костюм, наглухо скрывающий лицо, ее почти полное молчание не слишком подталкивали по-дружески хлопнуть ее по плечу и спросить как дела? Как будто Кассандра, с которой он переписывался, и Сирота — это совсем разные люди. Зато однажды ему довелось увидеть Сироту на миссии, и это впрямь было потрясное зрелище. Молниеносная даже для его глаз спидстера, опасная, сокрушительная… Незаметная как тень. Она впрямь походила на большую, хищную пантеру, и перед сном Барт даже хотел написать ей об этом. Но почему-то прислал смешную фотку полосатого уличного кота, которого кормил сосиской из хот-дога, тщательно счистив с нее горчицу, и дополнил рассказом о чертовски вкусных такоc из забегаловки в Нью-Йорке, куда они недавно ходили Аутсайдерами после того как здорово наваляли там парочке криминальных мета. Пожалел почти сразу. Глупо, несерьезно и слишком много еды. Приглашение в свободный денек навестить Готэм ради домашнего ресторанчика греческой и по ее словам вкусной кухни заставляет Барта тут же изменить мнение. Кажется, Касс понравилось. Свободный денек у него выдается не дальше чем послезавтра; когда Барт оказывается возле ресторанчика за целых пять минут до назначенного — для спидстеров, это, считай, целая вечность — Кассандра уже чинно сидит на скамейке в маленьком скверике напротив. В этот раз она повязала свои темные волосы подсолнечно-желтым платочком как обручем, и ей ужасно идет этот яркий, такой живой цвет. Она очень хорошенькая — в безликих переписках Барт как-то даже успел забыть насколько, и на какое-то время между ними снова воцаряется неловкое смущение, но за ужином на открытой веранде лед быстро ломается и тает, и у него оказывается еще столько есть ей рассказать… Только бы не ожил передатчик в ухе, только бы Готэм не решил как обычно порадовать чем-нибудь этаким. После ужина, толком им не замеченным, они еще какое-то время гуляют по улице, и Барт покупает ей прикольный холодный чай с разноцветными шариками, и как бы ни старалась Касс держать серьезный вид, то как она азартно и шумно вылавливает трубочкой самые вкусные шарики, почему-то невероятно его умиляет. Он купил бы ей еще с десяток стаканов, но Касс не спидстер, в нее ж не влезет. — Ты только сразу говори, если перебираю, — немного смущенно запускает Барт руку в свои лохматые вихры, прежде чем распрощаться. Касс вопросительно приподнимает брови, приходится пояснить. — Ну, многобукв, простынки текста… А ты отвечаешь так медленно. Нет, я же не в обиде: работа, прыг-скок по крышам, пыщ-пыщ, — делает он жест словно эффектно выстреливает в воздух невидимым крюком и болтает еще быстрее, оттого что волнуется. — и преступники сами себя не поймают, и… Внезапно Кассандра тянет его за рукав, обрывая очередной словесный поток. — У меня правда мало времени. И дислексия, — негромко говорит она. — И дисграфия. Вот значит что! Она медленно читает и так же медленно и с трудом пишет. У него вырывается громкий вздох облегчения. — Отлично! То есть, я не рад что у тебя дислексия, — поправляется Барт торопливо. — Конечно же не это отлично, а то что я тебя не достал. Господи, что он вообще такое несет… — В детстве меня не учили читать. И не учили писать. Ему всем сердцем хочется возмутиться — да что это за дикие нелюди такие, ее родные, и вообще где была служба опеки, и спросить — они учили ее хоть чему-нибудь… Но Кассандра молча смотрит на него своими черными как куски обсидиана глазами, ее рука слегка напрягается, сжимая его рукав, и внезапно Барт понимает что не надо. Во всяком случае не сейчас. — Как насчет голосовых? — предлагает он. — Не надо поблажек, — упрямо наклоняет Кассандра голову. Но внезапно широко улыбается и поправляет свой желтый платочек-обруч, из-под которого выбились пара коротких прядок. — Мне всегда хочется скорее дочитать то, что ты написал. До конца. Теперь Барт старается писать вдумчивее — правильный порядок слов в предложениях, меньше смайликов и всяких странных, хоть и смешных слэнговых фразочек, каждая мысль отдельно, никакой путаницы. Это не всегда легко, он печатает с максимальной скоростью своего смартфона, начинает с одного, перескакивает к другому чтоб потом вернуться обратно и снова запутаться в мыслях, и вечная мешанина в тексте напоминает как школьный психолог называл это чем-то вроде СДВГ. Наверное, это все же спидстерское — Барту больше нравится думать так. У Кассандры правда мало времени даже без Юной Лиги, это и так понятно. Но на каждое его сообщение непременно приходит ответ, рано или поздно. Иногда от нее прилетают просто фотки — нарисованный на асфальте смайлик в ответ на вопрос как прошел день, огненный закат над городскими крышами, целое поле ослепительно-желтых подсолнухов, красная в горошек божья коровка на черной перчатке с набойками на костяшках… Может, все это заставляло ее улыбаться? Барт глупо улыбается телефону, когда думает об что она делится своей радостью с ним, и даже Хайме замечает и с понимающей ухмылкой хлопает его по плечу. — La chica? — Нет-нет-нет, hermano, — машет руками Барт, почему-то смущаясь, поспешно убирает телефон обратно в карман. — Просто одна la amiga buena… По переписке. — Ну да… Симпатичное, веснушчатое лицо Трейси расцветает улыбкой, она еле слышно, совсем не обидно хихикает, переглянувшись, они с Хайме многозначительно и синхронно кивают. Вокруг теперь какая-то небывалая концентрация парочек: Трейси и Хайме съезжаются, у Тима и Кэсси что-то вроде второго медового месяца без первого, и только розовые сердечки от них не сыпятся во все стороны как в каких-нибудь Симсах… Это еще не считая Гара и его маленькой королевы, и Статик тоже вроде как обзавелся девчонкой. Как будто сговорились. Дверь кинозала открывается, вот-вот начнется сеанс. — Не позволим этому сопливому любовному безумию и нас сожрать, — весело и торжественно хмыкает Цисси, вручая Барту здоровенное ведро с попкорном и берет еще одно маленькое — для себя. — Должен же кто-то оставаться оплотом разума в этом бушующем море гормонов, друг мой по холостячеству. Свободной рукой Барт громко хлопает лучницу по подставленной, жесткой ладошке и смеется — Арроуэтт прикольная, симпатичная и умная. Арроуэтт… друг. А Касс?.. Пока что Барт решает просто не думать об этом. Словно в расплату за пару спокойных месяцев жизнь становится жаркой — совсем не в хорошем смысле — и нагружает его по всем фронтам сразу. Барри тоже просит подсобить ему в Централ-Сити: после очередного технокатаклизма у него теперь полгорода бегает спидстеров, и не все предпочитают использовать новые силы во благо, а не во зло… Дедушка Джей сейчас им не помощник: он рассеянный, постоянно разбитый, усталый и сам теперь говорит про себя — развалина. Барту кажется, что он постоянно бежит, все время бежит так быстро что по сторонам все сливается в мутное месиво, а когда останавливается оглядеться по сторонам — картина не слишком-то радует… Это странно, но мысли о Касс, ожидание ее коротких весточек словно якорем надежно удерживают его во времени и в пространстве. Очень хочется написать ей что-нибудь хорошее, но хорошее как назло все никак не придумывается. Ее сообщение так и висит последним. А что если эта тонкую нить слов между ними порвет молчанием? Что если она подумает, что ему больше не интересно? Отчаявшись, в мгновение передышки он цепляется взглядом за не в сезон цветущее вишневое деревце рядом с раскуроченым бандой Снарта зданием городского банка — развалины с поднимающейся над ними пылью упрямо лезут в кадр как он ни пытается выбрать удачный ракурс, и хоть с ними выходит как-то концептуальнее, это не то что надо. Это не заставит Касс улыбнуться. Барри красной вспышкой возникает рядом словно из ниоткуда. — Готов? — Микросекундочку, Флэш. Хочу показать кое-что… кое-кому, — высунув кончик языка от усердия, Барт крутится вокруг деревца в бесполезной попытке поймать нужный кадр, пока Барри наблюдает за ним слегка озадаченно и, наконец, ловит его за плечо, прерывая движение. — Другу? Какое-то время Барт беспомощно глядит на него, снова ощущая себя тем мальчишкой, что однажды свалился сюда из будущего и, это самое будущее переписав, застрял навсегда. И вдруг отрицательно мотает головой. Хмурый, донельзя измотанный Барри едва заметно кивает и со сноровкой криминалиста сам подсказывает удачную перспективу для фотки. Чуть-чуть улыбается даже. Спустя пару часов Касс пишет, что ходит на уроки хореографии и присылает фото новеньких, еще белоснежных пуантов. Это четыре или пять сообщений — но для Касс с ее дисграфией словно целый, наполненный искренним счастьем рассказ. У Барта словно второе дыхание открывается на бегу — даже Барри не поспевает. Не думать больше уже не получается, что правда они могли бы… Могли бы… он и Касс… При встрече Барт почему-то чувствует себя безумно неловко за эти мысли — Касс как обычно спокойна, сдержана и вечером на старой спортивной площадке даже показывает ему несколько недавно разученных па. На смуглой скуле у нее синяк, а на брови аккуратный маленький шов, но вместо того чтоб расспрашивать, Барт завороженно смотрит как она порхает под беззвучную музыку, едва касаясь подошвами кед еще теплого асфальта. Грациозная, изящная, сейчас она словно вся изнутри светится… — Мне нравятся твои глаза, — вдруг обрывается она, не закончив движения. Оказавшись совсем рядом, заглядывает в лицо своими темными, очень серьезными глазами. Если немного потянуться, совсем чуть-чуть — это будет почти поцелуй. Поцеловать Касс. Он хочет… Очень. Сердце у него немного обрывается, когда ее даже на чуть не сбитое дыхание касается щеки. — Мне они тоже нравятся, — волнение превращается в слова, в целую тонну глупых ненужных слов на его дурацком болтливом языке. — Глаза. В смысле, ну мне тоже нравятся что они есть на моем лице ! То есть, не то что я думаю что тебе нужны мои глаза, боже, конечно нет, ты же не коллекционер чужих глаз. И вообще мне без них будет как-то паршиво… Уставившись на нее, как тот самый олень на хищную, готовую к прыжку пантеру, он без остановки мелет всякую чушь, пока Кассандра не прыскает тихонько себе в кулак. — Они просто красивые. Тогда, заткнувшись наконец, Барт тоже смеется — неловко. Уже дома критически разглядывает себя в зеркало: ну вроде глаза как глаза — зеленые, светлые; ресницы еще рыжеватые слишком, лучше бы темные были. Обычные такие глаза, в общем, на обычном лице. И сам он обычный на вид — худощавый, жилистый, не особо высокий, хоть и неплохо прибавил за последние год-два. Хотела ли Касс его поцеловать? Или это просто придумалось в его голове, потому что он хотел поцеловать ее сам? Вот бы обладать телепатией мисс Марси, ненадолго, на самую чуточку… Или колдовать как Затанна. Или… Просто чтоб знать наверняка. Даже дедушка Джей снова замечает его непривычную молчаливость, и это немного выводит его из апатии. Вечером они вдвоем устраиваются на веранде, и по-стариковски многословным воспоминаниям о тех временах, когда он ухаживал за своей Джоан кажется нет конца. Он говорит об умершей жене каждый раз в настоящем времени, как будто бы она еще жива, еще здесь, только вышла ненадолго посплетничать с соседкой, и это немного разбивает Барту сердце. Реальность жестока, и без Джоан Гаррик она Джею, кажется, не нужна. Многое из его советов уже кажется чертовски олдскульным мальчику из далекого будущего, парню из настоящего, хотя… некоторые приемчики выглядят как нестареющая классика. Для начала Барт решает попробовать беспроигрышный вариант с цветами на подоконнике. Канзас, Иллинойс, Флорида — в поисках идеальных подсолнечников приходится побегать как следует. Но в итоге, взъерошенный, мокрый от росы и перемазанный в пыльце как шмелиная задница он ранним утром пробирается во двор особняка Уэйнов, напичканный сигнализацией круче чем президентский дворец или какой-нибудь Лувр. Он пытается вычислить, какие из окон могут принадлежать Касс, когда над ним и над несчастными подсолнухами нависает грозная тень. — Ой! — Окна, на которые вы, молодой человек, сейчас смотрите, принадлежат мастеру Брюсу, — невозмутимо замечает пожилой мужчина, похожий на дворецкого Пенниуорта, как его описывала Касс. — Боюсь, он будет несколько удивлен вашим подарком. Может быть, удивлен даже приятно. Вид у него такой, словно такие вот нарушители порядка с цветами в безбожную рань — дело самое обычное. — Ой, — тихо повторяет Барт, представив как Брюс Уэйн отдает букет на исследование Бэтмену, к примеру, и по какому-нибудь хитрому анализу ДНК его обвинят в нарушении границ и преследовании, и после грандиозного скандала от Барта отречется семья, и друзья предадут анафеме и позору… Прежде чем слишком быстрые мысли приобретают трагический оборот, мистер Пенниуорт уверенно, но мягко забирает у вцепившегося в хрусткие, зеленые стебли Барта помятый букет. — Спальня мисс Кассандры в противоположном крыле, — ловкими пальцами он расправляет сочно-желтые лепестки, придавая букету несколько более пристойный вид. — Если позволите, я сам передам ваш презент адресату. Во избежание. За мистером Пенниуортом закрывается парадная дверь особняка, и только тогда Барт переводит дух. Кажется теперь становится ясно, почему его любят абсолютно все в этой безумной семейке. Пару часов Барт чувствует себя как иголках от нетерпения и волнения, а потом телефон коротко вибрирует. Это фото его подсолнухов в расписной фарфоровой вазе, и следом кривоватый смайлик с широкой улыбкой, нарисованный клубничным джемом прямо на блинчике. Весь день и следующий Барт словно на крыльях летает. А потом они с Джеем вдруг ссорятся, как бывает редко, но метко, и Барт чувствует себя таким подавленным, что когда поздно ночью от Кассандры прилетает «Как твой день?», его хватает только на унылый смайлик на запотевшем от дождя оконном стекле в его комнате. Капли уныло стекают по краям черточки-рта, превращая его в грустную скобку. Отложив телефон, Барт укладывается спать и даже оставляет привычно долгое ожидание ответа до утра. Но только он забывается тусклым, неглубоким сном, в окно его комнаты прилетает маленький камень. За мгновение он как есть в пижаме подрывается к окну, за которым маячит темный силуэт. Касс нетерпеливо переступает с ноги на ногу, без единого звука балансируя на скользкой жестяной крыше веранды. Ее темные волосы блестят от дождя и липнут к лицу, а дыхание вырывается изо рта облачком. — Касс?! — с распахнутым им окном в комнату врывается прохлада и запах сырости. Сравнив масштабы бардака в комнате с объемами шкафа, в который можно этот самый бардак супербыстро упрятать, Барт сам выбирается к ней наружу. Только совсем уж несолидную пижаму меняет на джинсы с футболкой. Несколько раз меняет, пока не остается доволен, и даже успевает пригладить растрепанные рыжие вихры и умыть заспанное лицо. Вдвоем они устраиваются под крышей веранды, где мягко светит фонарь у крыльца, да пахнут потревоженные дождем герани, заботливо выращенные Джоан, о которых они с Джеем не слишком умело заботятся теперь.  — Как ты… — начинает Барт нерешительно. Здесь оказалась? Узнала, где я живу? Поняла что мне очень-очень хочется тебя видеть? Так много вопросов теснится на кончике его обычно болтливого языка, но сказать ничего толком не получается. Не хочется жаловаться на свои детские обидки, не хочется выглядеть перед ней глупым, маленьким, жалким… Получается только молчать, давясь комом в горле. Касс тоже какое-то время глядит на него молча. — Я долго училась говорить, — вдруг сама заговаривает она, старательно четко произнося каждое слово. — Потому что хотела сказать хорошим, грустным людям то, от чего им будет хоть немного легче. Теперь я могу говорить. Но не знаю что надо сказать… — Ох, Касс, — вдруг сдавленно выдыхает он, когда мокрыми, холодными руками Кассандра вдруг крепко обнимает его за плечи и не отпускает долго-долго, пока ледяной ком в его груди понемногу не размякает. — Я только заикнулся о том, чтоб убрать вещи бабушки Джоан хотя бы в шкаф, — уныло рассказывает Барт под ее внимательным взглядом. — А он так разошелся, словно я выбросить на мусорку их предложил. Немного вопросительно Кассандра склоняет голову набок. — Нет, конечно же они мне не мешают, — торопливо поясняет он. — Просто… Ее шаль в кресле, ее очки на журнальном столике, ее шитье на полке в гостинной. Все в точности так, словно бы бабушка Джоан еще жива, но это ведь неправда, это не так даже если он по привычке здоровается с ней, когда входит в гостиную… Он все глубже уходит в эту свою придуманную реальность. От семьи. От друзей. От жизни. И… — он устало и виновато опускает голову, говоря это вслух. — От меня. Мысль, что Джей хочет туда, к бабушке Джоан, ранит так сильно и больно, что реветь хочется от обиды. По детски топать ногами и требовать «не бросай меня, не смей бросать меня здесь». Несмотря на то что есть Барри и Айрис, и их двойняшки, и есть друзья. Гаррики приютили его, приняли свалившегося на голову незнакомого мальчишку-спидстера из будущего как родного, став настоящей семьей. Но как бы искренне и долго не горевал Барт по бабушке Джоан, часть его всегда знала, что жизнь не закончилась. И он понятия не имел как убедить Джея в этом. — Я что, совсем эгоист, выходит? Да, Касс? Прижавшись поближе боком, Касс молчит какое-то время. — Ты живой, — вдруг очень просто говорит она. Барт глубоко вздыхает. Ее мокрые волосы почему-то немного пахнут подсолнухами. На веранде они так и сидят вдвоем, слушая как идет дождь, шелестя ароматными, горьковатыми листьями гераней в вазонах. Ее острый подбородок лежит на его плече, она тихо дышит совсем рядом с его ухом, тихо и все более размеренно, пока не начинает дремать, наконец. Очень осторожно Барт кладет руку на ее талию — так чтоб ей случайно не соскользнуть и не удариться. Так и застает их Джей, и сам гостеприимно убеждает Кассандру зайти в дом на чашку горячего чая. По случайности она усаживается прямо в то самое неприкосновенное кресло-качалку бабушки Джоан, нарушая давно заведенный порядок. Барт не успевает ее предупредить и весь внутренне обмирает. — Все хорошо, — мягко кивает ему Гаррик. — Это самое удобное кресло в доме. Просто переставь его ближе к камину, Барт, твоя гостья совсем продрогла. Дай-ка ей плед, а я пока сделаю чай. Присутствие Касс что-то и впрямь меняет, как будто проворачивается, наконец, колесо в разладившемся механизме. Впервые за много дней в гостиной воцаряется нечто похожее на прежнее тепло. Даже Джей как прежде гулко и басовито смеется, за чашкой чая рассказывая Кассандре давние байки об Обществе Справедливости Америки. Сам Барт слышал их уже добрую сотню раз, но готов слушать их еще два раза по столько, только пусть дедушка Джей будет таким же живым и веселым, и Касс… просто будет. Любой. Какой хочет. — Я тебя лучше сам подброшу до Готэма, — с широкой улыбкой объявляет Барт, когда разморенная теплом, она уже начинает клевать носом. — Кому нужны Зета-порталы, когда есть КидФлэш-такси: доставим куда угодно в мгновение ока. На мгновение он теряется. Взять Касс на руки как невесту на свадьбе? Или мешком перекинуть через плечо? Впрочем, она все решает сама и одним прыжком оказывается у Барта на спине. Ее руки по-обезьяньи цепко хватаются за его плечи, ногами она обхватывает его за талию. Осторожно, стараясь не хвататься слишком высоко, он берет ее под бедра. Но Касс как нарочно прижимается к его спине так тесно, что через тонкий костюм спидстера Барт чувствует ее всю-всю: и острые косточки бедер, и твердый живот, и холмики маленьких грудей. Хорошо что сейчас ей не видно его лица, потому что оно огнем полыхает. И даже потоки ветра, когда он бежит, не могут его остудить. Еще темно, когда они прощаются во дворе поместья, и кажется это идеальный момент чтоб признаться ей, чтоб поцеловать… Даже сама Кассандра молча и выразительно смотрит на него своими мерцающими, темными глазами. Но у парадной двери особняка вспыхивает свет, и низкий мужской голос спокойно произносит: — С возвращением, Кассандра. Под внимательным взглядом Брюса Уэйна они оба теперь выглядят как смущенные олешки, прощаются торопливо и скомкано. Но Барт все равно чувствует себя счастливым как не бывало давным-давно. Утром они с Джеем бережно собирают разложенные по дому вещи Джоан в ее любимый, старомодный комод. — А герани? — вдруг как-то совсем по-детски потерянно спрашивает Барта Джей, когда после всего они выходят на крыльцо с чувством сделанного дела. — Как думаешь, парень, герани тоже надо убрать совсем? Глаза у Барта становятся мокрыми и их жутко жжет. — Оставить, конечно! И кресло бабули Джоан оставить, и ее фотографии на стенках и на каминной полке, и герани тоже… — он пытается не дышать чтоб не зареветь как мальчишка. — Будем сами ухаживать за ними, уж как-нибудь. Научимся. Проживем. Они с Джеем вдруг обнимаются — скупо, по-мужски. А потом Барт, кажется, все же немного ревет. Да и худые плечи старого спидстера как-то уж слишком странно вздрагивают. Зато после его поблекшие глаза кажутся как раньше живыми и яркими. Жизнь не стоит на месте — не хочет стоять и Барт. Поэтому он решительно приглашает Касс на современную постановку Лебединого озера в знаменитый Ковент-Гарден. Лондонский королевский балет — это вам не кот чихнул. Билет не так и легко достать, еще и в последний момент. Но есть один сообразительный приемный сынок миллиардера, у которого перед Бартом должок, и к чести Тима Дрейка после серии махинаций два билета в премьер-ложу оказываются у Барта в руках. Приходится купить парадный костюм и рубашку — рубашку Барт сходу сжигает, пытаясь сам погладить замятую складку вместо того, чтоб отдать все на откуп прачечной, и успевает смотаться за новой. Вечером старательно укладывает гелем свои непослушные рыжие вихры, мокрыми от волнения руками долго пытается завязать галстук и не удушиться при этом — в итоге принимающий самое живое участие в сборах Джей сам завязывает ему сам чертову удавку. — Время, Барт, — обеспокоенно постукивает он по циферблату своих наручных часов. На мгновение Барт отвлекается от брюк, которые переглаживает уже в третий раз, и снова пытается разгладить утюгом невидимую замятость, в другой руке держа толстенную биографию Чайковского. — Иду по графику, — бубнит он, пытаясь носом перелистнуть страницу. Гаррик тихо усмехается. — Барт… — Что? Что еще я забыл? — вскидывается Барт беспокойно. — Я рассчитал время на дорогу с оптимальным коэффициентом трения чтоб не испортить одежду, просмотрел план помещений театра, прочитал либретто, досконально изучил партитуру, ознакомился с рецензиями театральных критиков и с рецензиями на этих театральных критиков… Он накидывает пиджак, поправляет и так идеальный узел галстука, засовывает ноги в новые туфли и готовится вот-вот стартовать. — Барт! — возглас Гаррика застает его уже у самой двери. — Брюки, Барт! С ужасом Барт опускает взгляд на свои голые ноги, на отглаженные брюки на гладильной доске и с тихим стоном сползает по стенке. Вот было бы позорище… — Это же не экзамен, парень, — на прощание Гаррик мягко хлопает его по плечу. — Попробуй для начала просто расслабиться и получить удовольствие. Странно, но это почему-то правда немного успокаивает. Если Касс и волнуется, по ней это совершенно не видно. По дороге Барт честно пытался представить ее в пышном вечернем платье — и почему-то не мог; в реальности же на ней оказался строгий брючный костюм с белой блузой с изящным кружевным воротником и такими же манжетами. — Я так и не выбрала платья, — признается она, беспокойно трогая черную шелковую ленту, бантом повязанную на шее. — Ты выглядишь потрясающе! — искренне восхищается Барт, и судя по строгому взгляду мистера Пенниуорта, он не прошел бы проверку, восхитись хоть самую капельку меньше. — Что если из-за меня нас не пустят в театр? — Пусть только попробуют! — фыркает Барт. — С тем сколько стоят эти билеты… Время, миледи, — он церемонно щелкает каблуками, но видя что Касс привычно собирается забраться ему на спину, на скорости подхватывает ее на руки. — Нет-нет, сегодня только лучшие места. Кажется, Кассандра немного краснеет. Он тоже смущается и по дороге через Атлантику от волнения беспрестанно болтает ей на ухо все, что узнал о балете, о Чайковском, о театре… Не факт, что она слышит, правда. Даже после третьего звонка он продолжает болтать — уже шепотом — и не может остановиться, пока теплые пальцы Касс благословением не касаются его губ, обрывая этот треклятый поток слов с первыми тактами увертюры. Кажется, что ее пальцы задерживаются на его губах на лишнюю долю мгновения, а потом находят на подлокотнике его ладонь. Сердце начинает колотиться громче оркестра в оркестровой яме и больше не успокаиваются до самого апофеоза. В полумраке зала Касс безотрывно глядит на сцену своими темными, мерцающими глазами; то под музыку вся подается вперед, то с силой сжимает его руку — забыв всю теорию музыки разом, Барт не может смотреть ни на что кроме нее. Заготовленная речь всплывает в голове отрывками. Ужасно, но больше всего Барт запоминает антракт и буфет. И ее сияющие совершенно детским восторгом глаза. Впрочем, когда после спектакля они гуляют по Стрэнду и по набережной вдоль освещенной огнями Темзы, парой жестов и движений Касс удается объяснить ему что пытались передать танцоры, быстрее и легче чем целой тонне книг. Язык тела — все ещё ее родной язык. Изящно и гибко она вспрыгивает на каменный парапет, повторяет за балериной замысловатое па на фоне огромного, неонового колеса обозрения — слегка спотыкается, позволяя, конечно же просто позволяя Барту себя как в ромкоме поймать за талию. — Касс, знаешь, я… Я хочу… — начинает он, подавившись очередным неостановимым потоком слов в горле, это просто слишком много слов и мыслей одновременно, он путается в словах, просто ими душится… Это невыносимо. Губы Кассандры вдруг касаются его рта, затыкая. — Ты хочешь меня поцеловать. Давно. — Очень, — вырывается у него почему-то шепотом. — Знаю. — Сжав его горящие щеки в ладонях, она привлекает его к себе ближе. — И я устала ждать. Похожа на хищную пантеру больше чем когда-либо, но теперь это притягивает его, а не заставляет чувствовать себя глупо. Они тянутся друг к другу одновременно, глупо сталкиваются носами, смеются, и сырой, зябкий ветер с Темзы швыряют ее волосы прямо в рот, вынуждая отплевываться обоих, и вопреки ее невозмутимости сердце под пиджаком и блузкой колотится почти так же как у него самого. Губы Касс теплые, а руки сильные и удивительно легкие на его плечах, и это одно из лучших ощущений во всей его жизни, и в прошлом, и в далеком будущем. Есть все же вещи, которые не передать ни текстом, ни самыми лучшими фотками в мире — хочется верить, что в настоящем у них впереди еще целая жизнь, чтоб узнать их все.